gryaznov_a_f_red_analiticheskaya_filosofiya_stanovlenie_i_ra

150 Джордж Эдвард Мур

Достоверно истинно, по-моему, что когда я знаю, относительно чувственно-данного, «это человеческая рука», то, о чем я знаю это, само не является человеческой рукой, — ведь я знаю, что моя рука состоит из многих элементов (имеет тыльную сторону, кости внутри), которые совершенно определенно не являются частями этого чувст­ венно-данного.

Я считаю достоверно истинным, следовательно, что анализ суж­ дения «это — человеческая рука» принимает, по крайней мере в пер­ вом приближении, такую форму: «существует одна и только одна вещь, о которой верно как то, что она является человеческой рукой, так и то, что эта поверхность составляет часть ее поверхности». Дру­ гими словами, если излагать мою точку зрения в терминах «теории репрезентативного восприятия», я считаю достоверно истинным, что я не воспринимаю непосредственно свою руку и что когда мне предла­ гают (вполне корректно) «воспринять» ее и я делаю это, происходит следующее: я воспринимаю (в другом и более фундаментальном смысле) нечто, являющееся (если уж говорить в этих терминах) пред­ ставителем (representative) моей руки, а именно определенной части ее поверхности.

Этим исчерпывается все то, что я могу достоверно знать об ана­ лизе суждения «это человеческая рука». Мы видели, что этот анализ включает в себя суждение «это часть поверхности человеческой руки» (где «это», разумеется, означает нечто иное, нежели в подлежащем анализу исходном суждении). Однако это последнее, несомненно, то­ же является суждением о чувственно-данном, которое я вижу, которое является чувственно-данным моей руки. Поэтому возникает следую­ щий вопрос: зная, что «это — часть поверхности человеческой руки»,

что именно я знаю об обсуждаемом чувственно-данном? Может быть, я действительно знаю, что чувственно-данное, о котором идет речь, является частью поверхности человеческой руки? Или же — точно так же, как мы видели на примере суждения «это человеческая рука», что чувственно-данное само безусловно не является человеческой ру­ кой — так, возможно, и в случае этого нового суждения я не знаю, является ли само чувственно-данное частью поверхности руки? И ес­ ли так, то что же я знаю о чувственно-данном?

На этот вопрос, как мне кажется, до сих пор ни один философ не дал ответа, который хоть сколько-нибудь приблизился бы к достовер­ ной истине.

На мой взгляд, возможны три и только три варианта ответа на поставленный вопрос, однако же все предложенные на сей день отве­ ты вызывают очень серьезные возражения.

(1) Если говорить о первом типе возможного ответа, то сущест­ вует только один его вариант: я действительно знаю лишь то, что

Защита здравого смысла

151

чувственно-данное само является частью поверхности человеческой руки. Иными словами, хотя я и не воспринимаю непосредственно свою руку, я действительно непосредственно воспринимаю часть ее поверхности; чувственно-данное само есть эта часть ее поверхности, а не просто «представляет» ее (в том смысле, о котором я буду еще го­ ворить специально). И следовательно, тот смысл термина, в каком я «воспринимаю» эту часть поверхности своей руки, не нуждается в дальнейшем определении с помощью отсылки к еще одному, треть­ ему, более изначальному (ultimate) смыслу слова «воспринимать», единственно в котором восприятие непосредственно, — к тому именно смыслу, в котором я воспринимаю чувственно-данное.

Если эта точка зрения истинна (что возможно), то, мне кажется, мы безусловно должны отвергнуть точку зрения (по мнению боль­ шинства философов достоверно истинную), согласно которой наши чувственно-данные действительно обладают теми качествами, кото­ рыми, как нам кажется на основании показаний наших чувств (sensib­ ly), они обладают. Ибо я знаю, что если бы другой человек посмотрел в микроскоп на ту же поверхность, на какую я смотрю невооружен­ ным глазом, то он увидел бы чувственно-данное, которое показалось бы ему обладающим такими качествами, которые значительно отли­ чаются и даже не имеют ничего общего с качествами, присущими, по моему мнению, моему чувственно-данному; и все же если мое чувст­ венно-данное было бы тождественно поверхности, которую мы оба видим, то и его чувственно-данное тоже должно было бы быть тожде­ ственно ей. Следовательно, мое чувственно-данное может быть тожде­ ственно этой поверхности, только будучи тождественно его чувствен­ но-данному; и поскольку его чувственно-данное не без основания представляется ему наделенным качествами, несовместимыми с теми, которые, как не без основания представляется мне, имеет мое чувст­ венно-данное, то его чувственно-данное может быть тождественно мо­ ему только при том условии, если обсуждаемое чувственно-данное либо лишено тех качеств, которые приписываю ему я, либо же тех качеств, какими наделяет его он.

Я не думаю, однако, что это возражение является фатальным. Го­ раздо более серьезная угроза, как мне кажется, связана с тем, что ко­ гда у нас двоится в глазах (мы видим, что называется, «двойной об­ раз» предмета), то мы безусловно имеем два чувственно-данных, каж­ дое из которых относится к одной и той же видимой поверхности и которые, следовательно, не могут быть оба тождественны ей. Однако же если чувственно-данное вообще может быть тождественным по­ верхности, чувственно-данным которой оно является, то это должно распространяться и на каждый из этих так называемых «образов».

152 Джордж Эдвард Мур

Похоже поэтому, что каждое чувственно-данное есть только «предс­ тавитель» поверхности, чувственно-данным которой оно является.

(2) Но если это так, то каково его отношение к рассматриваемой нами поверхности?

Второй возможный ответ сводится к тому, что когда я знаю «это — часть поверхности человеческой руки», я знаю о чувственно-данном этой поверхности не то, что оно салю является частью поверхности человеческой руки, а скорее следующее. Существует некое отношение R\ оно таково, что я знаю о чувственно-данном одно из двух: либо «су­ ществует одна и только одна вещь, о которой верно как то, что она является частью поверхности человеческой руки, так и то, что она на­ ходится в отношении R к этому чувственно-данному», либо «сущест­ вует рад вещей, о которых верно как то, что все они вместе взятые являются частью поверхности человеческой руки, так и то, что каж­ дая из них имеет отношение R к этому чувственно-данному, причем ничто не являющееся членом их рада не находится в отношении R к этому чувственно-данному».

Очевидно, если говорить об этой второй позиции, что она может быть представлена множеством разных подходов, отличающихся друг от друга мнением о существе отношения R. Однако лишь один из них, на мой взгляд, не лишен некоего правдоподобия. Я имею в виду утверждение о том, что R представляет собой предельное и не под­ дающееся анализу отношение: «JC R ι/» означает, что у есть явление или проявление х». С этой точки зрения анализ выражения «это — часть поверхности человеческой руки» должен выглядеть таким обра­ зом: «существует одна и только одна вещь, о которой верно и то, что она является частью поверхности человеческой руки, и то, что это чувственно-данное есть ее явление или проявление».

Как мне кажется, против этой точки зрения тоже можно выдвинуть очень серьезные возражения. Они становятся очевидными, главным об­ разом, когда мы пытаемся уяснить себе, каким образом можем знать, относительно любых наших чувственно-данных, что существует одна и только одна вещь, которая находится в обсуждаемом предельном отно­ шении к ним. И еще: если мы все же знаем это, тогда как мы можем знать о таких вещах что-нибудь еще, например, их размеры и формы.

(3) Третий ответ, который представляется мне единственно воз­ можным, если отвергаются (1) и (2), считал истинным Дж. С. Милль, говоривший, что материальные предметы суть «перманентные воз­ можности ощущений». Видимо, он полагал, что когда я знаю факт «это — часть поверхности человеческой руки», я знаю об основопо­ ложном предмете этого факта, то есть о чувственно-данном, не то, что оно само по себе есть часть поверхности человеческой руки, и также не то, что (если иметь в виду некоторое отношение) единственный

Защита здравого смысла

153

(the) предмет, который находится в этом отношении к нему, является частью поверхности человеческой руки, — но целый ряд гипотетиче­ ских фактов такого рода: «если бы были выполнены эти условия, то я воспринял бы чувственно-данное, внутренне связанное с этим чувст­ венно-данным таким отношением», «если бы эти (другие) условия бы­ ли выполнены, то я воспринял бы чувственно-данные, внутренне свя­ занные с этим чувственно-данным таким (другим) отношением» и т. д.

Что касается этого третьего подхода к анализу суждений, кото­ рые мы рассматриваем, то, на мой взгляд, его истинность опять-таки лишь возможна; утверждать же, подобно Миллю и другим филосо­ фам, что он достоверно (или почти достоверно) истинен, значит, помоему, совершать столь же серьезную ошибку, как и в том случае, ко­ гда утверждают достоверную, или почти достоверную, истинность первых двух подходов. Как мне кажется, против третьей позиции су­ ществуют очень серьезные возражения, в частности следующие: (а) хотя когда я знаю такой факт, как «это — рука», я достоверно знаю некоторые гипотетические факты типа «если бы эти условия были выполнены, я воспринял бы это чувственно-данное, которое было бы чувственно-данным той же поверхности, что и это чувственноданное», я все же не вполне уверен в том, что условия, о которых я знаю это, сами не являются условиями типа «если бы этот и тот ма­ териальные предметы находились в таких положениях и условиях...»;

(Ь) опять-таки я серьезно сомневаюсь в том, что существует внутрен­ нее отношение, такое, что мое знание того, что (при этих условиях) я воспринял бы чувственно-данное такого рода, которое было бы чув­ ственно-данным той же поверхности, что и это чувственно-данное, является равнозначным знанию об этом отношении того, что при этих условиях я воспринял бы чувственно-данное, связанное этим отноше­ нием с этим чувственно-данным, и (с) если бы это было истинно, то­ гда смысл, в котором материальная поверхность является «круглой» или «квадратной», с необходимостью в корне отличался бы от того смысла, в каком наши чувственно-данные кажутся нам «круглыми» или «квадратными».

V. Точно так же, как я утверждаю, что суждение «существуют и существовали материальные предметы» является достоверно истин­ ным, однако вопрос о том, как следует анализировать это суждение, до сих пор не получил сколько-нибудь истинного ответа, я утвер­ ждаю, что суждение «существуют и существовали другие "я"» досто­ верно истинно, однако же, опять-таки, все предложенные философами способы его анализа чрезвычайно неудовлетворительны.

Что я воспринимаю сейчас много разных чувственно-данных и что я воспринимал их много раз в прошлом, я знаю наверное, то есть я знаю, что существовали факты класса (β), некоторым образом свя-

154	Джордж Эдвард Мур

занные друг с другом; их связь лучше всего выразить, сказав, что все они являются фактами обо мне. Однако я не знаю точно, как следует анализировать такого рода связь. И не думаю, чтобы это знал, хоть сколько-нибудь достоверно, какой-либо другой философ. Точно так же, как мы видели, что существует несколько чрезвычайно разных под­ ходов к анализу суждения «это — часть поверхности человеческой ру­ ки», каждый из которых кажется мне возможным, но ни один хоть сколько-нибудь достоверным, это верно и о суждении «это, это и это чувственно-данные в настоящий момент воспринимаются мною» и тем более о суждении «я сейчас воспринимаю это чувственно-данное, и я в прошлом воспринимал другие чувственно-данные». Истинность этих суждений не подлежит сомнению, однако правильный анализ является чрезвычайно трудной задачей: так, их правильный анализ может быть парадоксальным, как третий способ приведенного нами в разделе IY анализа суждения «это — часть поверхности человеческой руки», од­ нако вопрос о том, действительно ли он парадоксален, на мой взгляд, порождает такое же сомнение, как и в данном случае. Многие фило­ софы, с другой стороны, думали, что правильный анализ таких суж­ дений вызывает либо незначительное сомнение, либо вообще вне со­ мнения; и многие философы, просто переставляя мою позицию с ног на голову, говорили, что эти суждения не являются истинными.

Гилберт РАЙЛ

ОБЫДЕННЫЙ ЯЗЫК t

Всвоей аргументации философы часто прибегали к ссылкам на то, что мы говорим и что не говорим или, точнее, что мы можем и что не можем сказать. Такие аргументы имеются в сочинениях Платона и широко представлены в работах Аристотеля.

Впоследние годы некоторые философы, будучи чрезвычайно обеспокоены природой и методологией своей профессиональной дея­ тельности, придавали аргументам подобного рода большое значение. Другие же философы опровергали их. Споры о достоинстве этих ар­ гументов не дали поучительных результатов, поскольку обе стороны искажали существо проблемы. Я же хочу сформулировать ее в неис­ каженном виде.

ОБЫДЕННЫЙ

В этом споре повторяется одно выражение, а именно «употребле­ ние обыденного языка» (the use of ordinary language). Часто — и со­ вершенно ошибочно — его заменяют выражением «обыденное упот­ ребление языка» (ordinary linguistic usage). Некоторые сторонники та­ кого подхода утверждают, что все философские проблемы связаны с употреблением обыденного языка или что все философские проблемы решаются или могут быть решены посредством рассмотрения обыден­ ного употребления языка.

Откладывая на время разбор понятия употребление языка, я хочу начать с противопоставления словосочетания «употребление обыден­ ного языка», казалось бы, похожему, но на деле совершенно другому словосочетанию «обыденное употребление выражения "...V Когда го­ ворят об употреблении обыденного языка, слово «обыденный», им­ плицитно или эксплицитно противопоставляется «необычному», «эзо­ терическому», «техническому», «поэтическому», «символическому» или иногда «архаичному». «Обыденный» означает «общий», «совре­ менный», «разговорный», «общеупотребительный», «естественный», «прозаический», «несимволический», «понятный обычному человеку» и противопоставляется обычно словам и выражениям, которые умеют употреблять лишь немногие люди, — таким, как технические термины или искусственная символика юристов, теологов, экономистов, фило­ софов, картографов, математиков, специалистов по символической ло­ гике и игроков в королевский теннис. Четкой границы между «об-

1 Ryle G. Ordinary Language / / Philosophy and Ordinary Language, Urbana, 1960, pp. 108—127. Перевод выполнен И. В. Борисовой. — Прим. ред.

156	Гилберт Райл

щим» и «необщим», «техническим» и «нетехническим», «устаревшим» и «современным» не существует. Является ли слово «карбюратор» об­ щеупотребительным или нет? Можно ли сказать, что слово «бахрома» в ходу у обычного человека — или же только у обычной женщины? Как быть с «непредумышленным убийством», «инфляцией», «коэф­ фициентом» и «вне игры»? С другой стороны, ни у кого не вызовет сомнения, к какой стороне этой ничейной земли следует отнести сло­ ва «изотоп» или «хлеб», «материальная импликация» или «если», «бесконечное кардинальное число» или «одиннадцать», «считать» или «полагать». Границы «обыденного» размыты, однако обычно мы не сомневаемся в том, принадлежит или не принадлежит какое-то кон­ кретное слово или выражение обыденному языку.

Но в другом выражении — «обыденное употребление выражения "..."» — слово «обыденный» противополагается не «эзотерическому», «архаичному», «специальному», но «нетипичному» («non-stock») или «нестандартному». Мы можем противопоставить типичное или стан­ дартное использование столового ножа для рыбы или сфигмометра какому-то нетипичному использованию этих предметов. Типичное применение ножа для рыбы состоит в том, чтобы с его помощью раз­ резать рыбу; однако его можно использовать для разрезания семенно­ го картофеля или в качестве гелиографа. Сфигмометр, насколько я знаю, может использоваться для проверки давления в шине, хотя это его применение не является стандартным. Независимо от того, отно­ сится ли прибор или инструмент к общеупотребительным или специ­ альным, существует различие между его типичным и нетипичным применением. Каким бы ни был термин — в высшей степени техниче­ ским или нетехническим, — существует различие между его типич­ ным и нетипичным употреблениями. Если термин является исключи­ тельно техническим, то большинство людей не будет знать его типич­ ного употребления, как и, a fortion 2, какого-либо нетипичного его употребления (если таковое имеется). Если же он является обще­ употребительным, то почти все знают его типичное употребление, а большинство людей — также и некоторые его нетипичные употребле­ ния (если таковые существуют). Есть много слов — таких, как «of», «have» и «object», — которые не имеют одного типичного употребле­ ния, как не имеют единственного типичного употребления и слова «string», «paper», «brass» и «pocket-knives». Многие слова не имеют нетипичных употреблений. К ним относится, на мой взгляд, слово «шестнадцать»; то же самое можно сказать и о «бледно-желтом нар­ циссе». Не имеют нетипичных употреблений, вероятно, и запонки для воротничка. Нетипичными являются, например, метафорическое, гипер-

Тем более {лат.) — Прим. перев.

Обыденный язык

157

болическое, поэтическое, широкое и специально узкое употребления слова. Кроме того, что мы противопоставляем типичное употребление некоторым нетипичным употреблениям, мы часто хотим противопоста­ вить типичное употребление какого-то выражения некоторым подразу­ меваемым, предлагаемым или рекомендуемым его употреблениям. Про­ тивоположность здесь не между правильным употреблением и непра­ вильными употреблениями, но между правильным употреблением и тем, что предполагается или рекомендуется в качестве правильного.

Когда мы говорим об обыденном или типичном употреблении слова, нам не надо давать ему какие-то дополнительные характери­ стики, например одобрять, рекомендовать или подтверждать его. Мы не должны ссылаться на его типичность или что-то на ней основы­ вать. Слова «обыденный», «стандартный» и «типичный» могут просто указывать на какое-то употребление, не описывая его. С философской точки зрения они бесполезны, и без них можно с легкостью обойтись. Говоря об обыкновенном ночном стороже, мы просто указываем на ночного сторожа, который, как мы знаем, в рабочее время обычно на­ ходится на работе; при этом мы не сообщаем о нем никакой инфор­ мации и не воздаем должное его надежности. Говоря о стандартном написании слова или о стандартной ширине колеи британских желез­ ных дорог, мы не характеризуем, не рекомендуем и не поощряем на­ писание слова или ширину колеи; мы указываем на то, что наши слушатели поймут без раздумий. Иногда, естественно, такое указание не достигает цели. Иногда типичное употребление слова в одном мес­ те отличается от его типичного употребления в другом месте, как, на­ пример, происходит со словом «suspenders» 3. Иногда типичное упот­ ребление слова в одно время отличается от его типичного употребле­ ния в другое время, — так изменилось употребление слова «nice» 4. Спор о том, которое из двух или пяти употреблений слова является типичным, не есть философский спор о каком-либо одном из этих употреблений. Следовательно, с философской точки зрения он не представляет интереса, хотя его решение является иногда предвари­ тельным условием коммуникации между философами.

Если я хочу рассказать о нетипичном употреблении некоего сло­ ва или ножа для рыбы, то недостаточно бывает сослаться на него с помощью выражения «его нетипичное употребление», поскольку у не­ го может быть несколько нетипичных употреблений. Чтобы привлечь внимание моего слушателя к какому-то конкретному нетипичному употребление этого слова или предмета, я должен охарактеризовать его, например описать особый контекст, относительно которого из­ вестно, что это слово употребляется в нем нетипичным способом.

3Подтяжки (амер.); подвязки для чулок (брит.). — Прим. перев.

4Милый; уст. притворно-застенчивый, жеманный. — Прим. перев.

158	Гилберт Райл
	Хотя это всегда можно сделать, для типичного употребления не­

коего выражения необходимость в таком описании редко (разве что в философских спорах, когда коллеги-философы изо всех сил притво­ ряются, будто они понятия не имеют о его типичном употреблении) возникает трудность, о которой, разумеется, они напрочь забывают, когда учат его употреблению детей или иностранцев или же наводят о нем справки в словарях.

Теперь понятно, то обучение обыденному или типичному упот­ реблению выражения не обязательно есть обучение употреблению обыденного или распространенного выражения, хотя и может быть таковым; точно так же, как обучение стандартному употреблению ин­ струмента необязательно есть обучение применению домашней утва­ ри. Слова и инструменты, будь то необычные или общеупотребитель­ ные, в большинстве своем имеют типичные употребления и при этом также могут иметь нетипичные употребления или не иметь их.

Философ, который утверждает, что определенные философские проблемы связаны с обыденным или типичным употреблениями оп­ ределенных выражений, при этом не должен, следовательно, придер­ живаться точки зрения, согласно которой эти проблемы связаны с употреблением обыденных или разговорных выражений. Он может признавать, что существительное «бесконечно малые» отнюдь не от­ носится к словам, употребляемым обычным человеком, и все же ут­ верждать, что Беркли изучал обыденное или типичное употребление понятия «бесконечно малые», а именно стандартный (если не единст­ венный) способ, в котором это слово использовалось специалистамиматематиками. Беркли изучал не употребление разговорного слова, но правильное или стандартное употребление достаточно эзотерического слова. Мы не противоречим себе, говоря, что он изучал обыденное употребление необыденного выражения.

Ясно, что это же можно сказать о многих философских дискус­ сиях. В философии права, биологии, физике, математике, формальной логике, теологии, психологии и грамматике должны изучаться техни­ ческие понятия, и для выражения этих понятий используются более или менее экзотические слова. Несомненно, изучение данных понятий свидетельствует о попытке с помощью нетехнических терминов про­ яснить технические термины той или другой специальной теории, но сама эта попытка включает в себя обсуждение обыденных или типич­ ных употреблений этих технических терминов.

Несомненно также, что изучение философами типичных упот­ реблений выражений, используемых всеми людьми, более важно, не­ жели изучение ими типичных употреблений выражений, которые ис­ пользуют только специалисты, например ученые или юристы. Спе­ циалисты разъясняют ученикам типичные употребления своих искус-

Обыденный язык

159

ственных терминов, говоря с ними в неэзотерических терминах; им не приходится объяснять также типичные употребления этих неэзотери­ ческих терминов. Нетехническая терминология является в этом смыс­ ле основополагающей для технических терминологий. Таково же пре­ имущество твердых денег над обменными чеками и билетами, таковы же и связанные с ними неудобства, напоминающие о себе, когда осу­ ществляются большие и сложные сделки.

Несомненно, наконец, что некоторые основные проблемы фило­ софии обусловливаются существованием логических неясностей, ха­ рактерных не для той или иной специальной теории, но для мышле­ ния и рассуждения всех людей — как специалистов, так и неспециа­ листов. Понятия причина, очевидность, знание, ошибка, должен, могу и

т. д. употребляются не только какой-то отдельной группой людей. Мы употребляем их до того, как начинаем разрабатывать специальные теории или следовать этим последним: мы не могли бы разрабатывать такие теории или следовать им, если бы уже заранее не умели упот­ реблять эти понятия. Они принадлежат к началам всякого мышления, включая мышление специалиста. Но это не означает, что все фило­ софские проблемы связаны с такими основополагающими понятиями. И впрямь архитектор должен позаботиться о материале для здания, однако это не должно быть единственным предметом его заботы.

УПОТРЕБЛЕНИЕ

Рассмотрим теперь следующий момент. Словосочетание «обыден­ ное (т. е. типичное) употребление выражения "..."» часто произносят с ударением на слове «выражение» или на слове «обыденное», а слово «употребление» при этом остается в тени. Должно иметь место обрат­ ное. Важнейшим здесь является слово «употребление».

Вопрос, заданный Юмом, относился не к слову «причина» (cau­ se), а к употреблению этого слова. Точно так же он относился и к употреблению слова «Ursache» 5. Ведь употребление слова «причина» совпадает с употреблением слова «Ursache», хотя сами эти слова раз­ личны. Вопрос Юма не был таким вопросом о единице английского языка, который чем-то отличался бы от вопроса о соответствующей единице немецкого языка. Функции английского слова не являются ни английскими, ни континентальными. То, что я делаю со своими ботинками, произведенными в Ноттингеме, а я в них хожу, не есть нечто произведенное в Ноттингеме; однако это не произведено также ни в Лейстере, ни в Дерби. Мои операции с шестипенсовой монетой не имеют ни обработанных, ни необработанных граней; они вовсе не имеют граней. Мы могли бы обсудить, что я могу и что не могу сде-

5 Причина {нем.) — Прим. перев.