Век толп Исторический трактат по психологии масс
..pdfцелью этой книги. Я хотел бы достичь ее, но уверенности у меня нет. Это, конечно, вовсе не снижает ни важности проблем, под нимаемых этой дисциплиной, ни ценности решений, предла гаемых ею. По крайней мере до того момента, пока не появится новое поколение исследователей, которое и в научном и в соци альном смысле будет лучше подготовлено для того, чтобы снова рисковать и предлагать новые решения. Я желал бы наступле ния этого как можно раньше, чтобы будущее демократии и чело веческого общества, зависящего от нее, оказалось в более силь ных и надежных руках.
Серж Московичи
ВВЕДЕНИЕ
I
Идея написать о психологии масс посетила меня, когда я осоз нал очевидность факта, затмевающего, хорошо это или плохо, все остальное. Дело в том, что в начале этого века можно было с уверенностью говорить о победе масс; в конце мы полностью оказываемся в плену вождей. Социальные потрясения, всколых нувшие поочередно почти все страны мира, открыли дорогу ре жимам, во главе которых встали вожди из числа авторитетов. Какой-нибудь Мао, Сталин, Муссолини, Тито, Неру или Кастро, а также изрядное число их соперников осуществляли и осу ществляют абсолютное господство над своим народом, и тот в свою очередь преданно им поклоняется. Теперь перейдем от на ций к общественным образованиям других уровней: партиям, церквям, сектам или направлениям мысли и понаблюдаем, что же происходит в них. Тело общества пронизывает повсюду одно и то же явление, которому, похоже, ничто не противодействует.
Побеждают революции, один за другим возникают новые ре жимы, устои прошлого рассыпаются в прах, остается неизменным лишь стремительное возвышение вождей. Они, разумеется, всегда играли какую-то роль в истории, но никогда ранее она не была столь решающей, никогда потребность в вождях не была такой острой. Сразу возникает вопрос: совместимо ли такое стремитель ное восхождение с принципом равенства (основой всякого правле ния в цивилизованных странах), со всеобщим прогрессом военных сил и культуры, с распространением научных знаний? Неужели оно является неизбежным следствием всех тех особенностей со временного общества, с которыми оно, казалось бы, несовмести мо? Ведь поначалу, когда большинство захватывает власть, она временно переходит в руки меньшинства, но только до того мо мента, пока один человек не отнимет ее у всех остальных. Этот исключительный человек теперь воплощает собой закон. Он обла дает властью направлять массы людей на героические сражения, на гигантские стройки. А они открыто приносят ему в жертву свои интересы и нужды, вплоть до собственной жизни. По прика зу вождя толпа его приверженцев беспрекословно идет на пре ступления, потрясающие воображение, срвершает бесчисленные разрушения.
Такая власть не может осуществиться, не лишив людей от ветственности и свободы. Более того, она требует их искренней вовлеченности. Хотя нам не привыкать к таким парадоксальным эффектам и их накопление даже притупляет нашу впечатли тельность, тем не менее они продолжают нас удивлять, а порой шокировать, заставляя думать, что мы сами становимся их при чиной.
Мы полагали, даже считали аксиомой, что единоличное господство наконец изживет себя и о нем будут знать только понаслышке. Оно должно было бы стать какой-то диковиной, как культ героев или охота на ведьм, о которых пишут в ста ринных книгах. Кажется, трудно сказать что-то новое на эту старую тему. Но, не внося никаких новаций, мы довели до предела совершенства то, что в иные времена с их тиранами и Цезарями начиналось в зародыше. Мы создали модель и пре вратили опытный образец в систему. Давайте признаем, что, пронизывая многообразие культур, обществ и групп, поддер живаемая ими, установилась однотипная система власти, в ко торой утверждает себя личность — власть вождей. Leader поанглийски, Lider massimo, presidente или caudillo по-испанс ки, duce по-итальянски, Fuhrer по-немецки: название вождя не так уж важно. Оно описывает всякий раз одну и ту же реаль ность, и каждое из этих слов точно соответствует предмету. Без сомнения, не все ли равно, жить под властью какого-ни будь Муссолини или Гитлера, Тито или Сталина, Кастро или Пиночета или же следовать за Ганди или Мао. Каждая ситуа ция уникальна по своей природе и отличается от других сво им конкретным воплощением, как любой ребенок отличается от своих братьев и сестер. И все же в каждом случае прояв ляется какое-то новое качество политики, некая культурная самобытность, и эта самобытность до сих пор осталась необъясненной как по части ее интенсивности, так и размаха. Ведь, пожалуй, напрасно было искать аналогии ей в прошлом.
Такая относительная новизна является первым пунктом. А вот второй. Историки и социологи учат нас выявлять скрытые и безличные причины, действующие за фасадом событий и поведения людей. Они объясняют их власть объективными законами экономики и техники. За блеском так называемых великих людей они заставляют нас увидеть труд народа, рабо ту промышленников и финансистов. Они предостерегают нас против мифа о герое, об этой провиденциальной личности, появления которой было бы достаточно, чтобы изменить ход
истории. Однако что же происходит? Стоит нам перевести взгляд с их книг на подмостки исторической драмы, мы уви дим, что этот миф продолжает с успехом разыгрываться. Он возрождается из пепла в строгом ритуале церемоний, в пара дах и речах. Толпы участвуют в гигантских инсценировках на стадионах или около мавзолеев, которые оставляют далеко позади себя чествования римских или китайских императоров. Эти спектакли, как подсказывает здравый смысл, суть иллюзии, даже если в них участвует весь мир, наблюдая за происходящим на телевизионных или киноэкранах. Но так же, как и весь мир, я верю в то, что вижу. Этот захватывающий ритуал, эта грандиоз ная инсценировка, ставшие составной частью нашей цивилиза ции, как цирковые зрелища стали частью римской цивилизации, отвечают своему назначению. Они важны для ее психологии и для ее выживания. Поскольку все, что бы ни происходило на под мостках истории, имеет причину в личности, приписывается не обыкновенным подвигам и качествам великого человека: триумф революций, прогресс науки, перепады производства, а также вы падение дождей и излечение больных, героизм солдат и вдохнове ние в искусстве. Социальные феномены и исторические тенденции также объясняют субъективными законами гения — таков был случай Сталина и Мао, — оплакивая при этом бедность языка и скудость превосходных степеней, не позволяющих выразить его величие.
В большинстве случаев то, что я только что привел, вещи от нюдь не исключительные, вожди наделяются чрезвычайной мис сией. Они слывут долгожданными мессиями, пришедшими вести свой народ к земле обетованной. И, несмотря на предостереже ния некоторых светлых умов, масса видит себя в них, узнает и как бы обобщает в них себя. Она их боготворит и прославляет подобно сверхчеловекам, наделенным всемогуществом и всеведе нием, которые умеют служить людям, владычествуя над ними. Плененная и напуганная, масса превращает этих новоявленных Заратустр в полубогов, все суждения которых непреложны, все действия справедливы, все речи истинны. Их могущество, ро дившееся поначалу под давлением обстоятельств, затем для удобства видоизмененное, принимает в конце концов вид си стемы. Эта система работает автоматически и универсально. Та ким образом, в недрах большого общества само собой формиру ется сообщество авторитетных (харизматических, если угодно) вождей, малое, но более энергичное и волрвое. И ему не состав ляет никакого труда управлять миром без его ведома.
II
Из-за своего размаха этот феномен застал врасплох большин ство теорий и наук об обществе. Мыслители не поверили сво им глазам, когда он впервые обнаружил себя в Европе, а точ нее, в Италии и в России. Одни восприняли его как болезнен ное расстройство человеческого разума, другие — как времен ное отклонение от обычного хода вещей. В нем главным обра зом видели необходимое средство сохранения общественного порядка в капиталистическом мире или рождения нового по рядка в мире социалистическом. Это, как полагали, своего ро да катализатор, поскольку диктатура слывет такой формой правления, при которой «изменение имеет больше всего воз можностей произойти легко и быстро» (Платон). Конечно, нет ни диктатуры, ни диктатора, именуется ли он Мао Цзе Дуном или Пол Потом, без злоупотреблений и преступлений. При этом спешат добавить, что речь идет о недоразумениях, до садных случайностях, которые долгое время служили и будут служить делу прогресса и свободы народов.
За эту животрепещущую тему, тему власти вождей взялась одна-единственная наука, которая, собственно, с самого начала и была создана специально для изучения этого предмета, — психология масс или толп. Она предвидела их взлет, когда никто еще об этом и не помышлял. Сама того не желая, она обеспечила практическим и интеллектуальным инструмента рием подъем их могущества, а однажды победоносно противо стояла ему. В этом могуществе и его проявлениях она увидела одну из черт современного общества, признак новой жизни человечества. Меня удивляет, что даже теперь считают воз можным игнорировать ее теоретические построения и вообще без них обходиться. Между тем, они должны быть оценены, так как именно они позволили выявить и описать то, что дру гие науки упустили — некую реальность, которую они про должают не замечать, считая ее непостижимой. Мы же на протяжении всей этой книги будем убеждаться в ее значимос ти. Я без малейшего колебания могу утверждать, что психо логия масс наравне с политической экономией является одной из двух наук о человеке, идеи которых составили историю. Я имею в виду, что они совершенно конкретно указали на собы тия нашей эпохи. По сравнению с ними социология, антропо логия или лингвистика остаются науками, которые история получила готовыми.
С точки зрения этой психологии экономические или техничес кие факторы, несомненно, содействуют обретению вождями их могущества. Но есть одно магическое слово, обозначающее ту са мую единственную действительную причину: это слово «толпа», или еще лучше «масса». Его часто упоминают в разговорах еще со времен Французской революции. Однако нужно было дождаться двадцатого века, чтобы уяснить его смысл и придать ему научное значение. Ведь масса — это временная совокупность равных, ано нимных и схожих между собой людей, в недрах которой идеи и эмоции каждого имеют тенденцию выражаться спонтанно.
Толпа, масса — это социальное животное, сорвавшееся с це пи. Моральные запреты сметаются вместе с подчинением рассуд ку. Социальная иерархия ослабляет свое влияние. Стираются различия между людьми, и люди выплескивают, зачастую в же стоких действиях, свои страсти и грезы: от низменных до герои ческих, от исступленного восторга до мученичества. Беспрестан но кишащая людская масса в состоянии бурления — вот что та кое толпа. Это неукротимая и слепая сила, которая в состоянии преодолеть любые препятствия, сдвинуть горы или уничтожить творения столетий.
Разрыв социальных связей, быстрота передачи информации, беспрерывная миграция населения, ускоренный и раздражаю щий ритм городской жизни создают и разрушают человеческие сообщества. Будучи разрозненными, они воссоздаются в форме непостоянных и разрастающихся толп. Это явление приобретает невиданный прежде размах, из чего следует его принципиальная историческая новизна. Именно поэтому в цивилизациях, где толпы играют ведущую роль, человек утрачивает смысл суще ствования так же, как и чувство «Я». Он ощущает себя чуждым в скоплении других людей, с которыми он вступает лишь в ме ханические и безличные отношения. Отсюда и неуверенность, и
'тревога у каждого человека, чувствующего себя игрушкой враж дебных и неведомых сил. Отсюда же его поиск идеала или веры, его потребность в каком-то образце, который бы ему позволил восстановить ту целостность, которую он жаждет. Эта, по выра жению Фрейда, «психологическая нищета масс» достигает все мирных масштабов. Она и составляет фон, на котором автори тетные, или харизматические, вожди, обладая призванием объ единять, заново творят мощные общественные связи. Они пред лагают образец и идеал, ответ на вопрос: кто делает так, чтобы жизнь стоила того, чтобы жить? Вопрос ^ высшей степени поли тический в то время, когда уже миновало унитарное видение
природы, время, когда ни одна модель ни в обществе, ни в исче зающих религиях не может обеспечить приемлемого смысла простого факта существования.
Подытожим: рождение любой формы коллективной жизни всегда совпадало с появлением на свет нового человеческого типа. И напротив, закат какой-либо из этих форм всегда сопровождает ся исчезновением определенного типа людей. Мы существуем в эпоху массовых обществ и человека-массы. С обычными качества ми, присущими всем тем, кто руководит людьми и координирует их действия, вожди должны сочетать магические свойства проро ка, заставляющие восхищаться каждым их шагом и пробуждать энтузиазм. Массы можно было бы сравнить с шаткой грудой кир пича, сложенной без специальной кладки и раствора, которая, бу дучи лишенной цементирующего вещества, может рухнуть от по рыва ветра. Давая каждому человеку ощущение личнойсвязи, вынуждая его разделять общую идею, одно и то же мировоззре ние, лидер предлагает ему своего рода эрзац общности, видимость непосредственной связи человека с человеком. Достаточно нескольких броских образов, одной или двух формул, ласкающих слух и доходящих до сердца, или напоминания о великой коллек тивной вере — это и есть цемент, связывающий людей и поддер живающий целостность массового сооружения. Грандиозные це ремонии, беспрестанные собрания, демонстрации силы или. веры, проекты будущего, одобряемые всеми, и т. д. — всякое торже ственное выражение объединения сил и подчинения коллективной воле творит драматическую атмосферу экзальтации.
Выделяясь на фоне людской массы, которая расточает ему всяческие хвалы и курит фимиам, вождь зачаровывает ее своим образом, обольщает словом, подавляет, опутывая страхом. В гла зах такого раздробленного людского множества индивидов он является массой, ставшей человеком. Он дает ей свое имя, свое лицо и свою активную волю.
Наполеон великолепно умел производить такое впечатле ние на солдат французской революционной армии. А Сталину удалось воплотить для коммунистов всего мира то, что Ми шле называл «согласием народа в одном человеке». И один, и другой были убеждены в безграничном благоговении мно жества людей, которым они взялись служить образцом. Пре вращение многочисленной толпы в единое существо придает вождю притягательность сколь зримую, столь и необъясни мую. Результатом этого особого сплава становится единое це лое — обаятельный персонаж, который пленяет и увлекает,
стоит только лидеру заговорить или начать действовать. Вопло щенное искусство достижения таких целей затрагивает прежде всего чувствительные струны сердца, затем моменты веры на конец, взывает к чаяниям. Возможности разума играют в этом лишь вспомогательную роль. И, если вглядеться, в наших массо вых обществах такое искусство возбуждения толп есть не что иное, как религия, вновь обретшая почву под ногами.
III
Итак, в отношении психологии толп речь идет о выяснении при чин неразрывной связи вождя с народом, превращения народа в тень вождя. Очевидно, то, что их связывает, — это власть. На род ее завоевал и удерживает. Вождь же ее домогается с той же алчностью, с какой верующий жаждет жизни после смерти. По правде говоря, борьба, которую он ведет за ее захват, начинается в лояльном духе. Он хочет упразднить несправедливости прош лого, найти пути излечения расточительной и неэффективной экономики, обеспечить обездоленным благосостояние, без кото рого жизнь убога, и тем самым утвердить авторитет нации. С вы ходом из кризисного военного или революционного периода эта программа требует переориентирования на эффективность, на управление в духе общественной пользы.
Обычно полагают, что хаос там, где царит анархия в прямом смысле этого слова: в отсутствии всякого авторитета, будь то ав торитет личности или партии. Это заблуждение, и под его при крытием руководитель, каков бы он ни был, может укреплять свою власть за счет соперников, наводя порядок в учреждениях и на производстве. Эти успехи позволяют ему сплотить массы, втянуть их в борьбу и требовать от них необходимых жертв.
Первая жертва состоит в отказе от контроля за властью и то го удовлетворения, которое дает свобода, для того, чтобы его сторонники и соратники могли бы лучше управлять и были бо лее управляемыми благодаря максимально сокращенным и ускоренным управленческим ходам. Так, прибегая к защитным ударам, и форсируется захват власти. А народ от избытка дове рия допускает и узаконивает противоестественные приемы над смотра, подозрение и гнет. И это происходит во многих сферах: начинается с принятия принципов, а заканчивается их фальси фикацией. Исторические труды свидетельствуют, что все, пона чалу казавшееся лишь уступкой обстоятельствам, заканчивается неизменно сдачей позиций — законодательными ассамблеями при Наполеоне, Советами при Сталине.
Все эти уловки, конечно, имеют свою аранжировку в соответс твии с фигурой вождя и идеями, которые вознесли его на верши ну. Ведь без таких идей это мечи из картона, а власть лишь ми молетная вспышка. Любые выборы, любые повседневные дела, работа, любовь, поиск истины, чтение газеты и т. д. становятся плебисцитом по его имени. Ведь его влияние, было ли оно получе но с согласия масс или вырвано в результате переворота, основы вается на всеобщем одобрении, то есть принимает вид демократии. Не будем забывать, что даже Гитлер и Муссолини стали главами государства в результате законных выборов, которые они впо следствии превратили в государственные перевороты. Короче го воря, во всех этих случаях социальная анархия изгоняется для того, чтобы надежнее внедрить насилие и зависимость.
То, что на Востоке называется культом личности, а на Западе персонализацией власти, несмотря на их огромные различия, является всего лишь двумя крайними вариантами одного и того же. Народ каждодневно отказывается от бремени самостоятель ности, подтверждая это при очередном опросе и на проводимых выборах. Завоевание лидером права каждодневно действовать самостоятельно никогда не приобретается окончательно. «Вожди толп», как их называл Ле Бон, обычно проделывают такой об мен и побуждают принять эти отношения с энтузиазмом. В этом они буквально следуют принципу политического общества, а именно — масса царит, но не правит.
IV
Существует какая-то мистерия масс. Правда, наша любозна тельность охлаждается скромными достижениями современной общественной мысли. Но зато чтение произведений классиков ее пробуждает. Сколько бы ни умалчивали ее, сколько бы ее ни искажали, или даже забывали о ней, невозможно ее со вершенно проигнорировать, тем более уничтожить. Советский философ Зиновьев еще недавно писал в своем труде «Без ил люзий»: «В целом эти феномены психологии масс ускользают от историков, которые принимают их за вторичные элементы, не оставляющие никакого видимого следа. А на самом деле их роль огромна». Лучше и лаконичнее не скажешь. Психоло гия толпы родилась, когда ее пионеры задались вопросами, которые в общем-то у всех на устах: каким образом вожди оказывают такое влияние на массы? Неужели человек-масса вылеплен из другого теста, чем человек-индивидуум? Есть ли у индивидуума потребность в вожде? Почему, наконец, именно
наш век — это век толп? Успех ответов на эти вопросы был ошеломляющим настолько, что сегодня даже трудно себе представить. Влияние этой психологии широко распространи лось на политику, философию и даже литературу, и ее разви тие продолжалось. Разумеется, она воспользовалась уже из вестными фактами, идеями, ранее эксплуатировавшимися по этами, философами и мыслителями в сфере политики. Но она их преподнесла в новом свете, сняла тайный покров с удиви тельных сторон человеческой натуры. В ее наблюдениях очер тания массового общества вырисовывались именно такими, какими мы их знаем сегодня, в завершенном виде. Именно в тот момент, когда такое общество, быть может, уже клонится
кзакату.
Яне стал бы излишне распространяться о значимости изуче ния работ, которые Ле Бон, Тард и Фрейд, все три первопроход ца этой науки, посвятили разгадке тайны. Между тем, как и другие, я не так уж много знал о них, взявшись писать эту кни гу. Поначалу я их изучал как ученый-антиквар, пытаясь уточ нить, воссоздать их истоки и датировать те обстоятельства, в ко торых каждый из авторов их создавал. Стряхивая пыль, по крывшую большую часть этих трудов, особенно принадлежащих Ле Бону и Тарду, я пытался возместить упущенное, заполнить лакуну в наших знаниях. Но по мере продвижения своей работы
японял, что шел ложным путем, следуя общепринятому мнению. Мне стало казаться, что эти работы не просто руины какого-то сооружения, плохо выдержавшего испытание временем, релик вии, которым есть смысл предпочесть самые недавние тексты, как говорится, на пике прогресса.
По правде говоря, вот уже почти столетие ограничиваются их повторением и пространным пересказом более отточенным, менее сырым, пожалуй, даже несколько более лицемерным языком. Бы ло, разумеется, некоторое продвижение за это время, предложе ны иные направления, но это сделано именно в тех рамках, ко торые ясно очертили данные работы. Я мог констатировать со вершенно очевидную общность вопросов и ответов психологии масс, глубокую внутреннюю связь в этом смысле между работа ми. Это и обязывает трактовать их вместе, понимать каждую из них, имея в виду другие. Исходя из этого, я приступил к ним одновременно как путешественник, который, попав в незнакомое место, посещает дом за домом, обследует улицу за улицей, чтобы внезапно обнаружить, что он осмотрел город, построенный по некоему плану, и охватывает этот план одним взглядом.