763

нания о том, что надо позвонить Ире. И мы вернулись в Боржоми, на стройку, не заехав по пути, как планировалось ранее, в Кабулетти.

Написав отчеты о проделанной работе в период практики, и заверив их у главного инженера строительства, мы с Левой поехали в Тбилиси. Нам очень хотелось побывать в Тбилисском науч- но-исследовательском институте строительства, в то время считавшимся ведущим в вопросах предварительного напряжения в железобетонных конструкциях.

В институте мы действительно увидели много нового и для нас интересного. Познакомились с технологией изготовления предварительно напряженных балок, наблюдали процесс их испытаний. Процесс изготовления плит из струнобетона, способы их испытаний и применявшееся для этих целей оборудование.

Объездили прекрасный город Тбилиси. Побывали в замечательном краеведческом музее, поднялись на фуникулере на обзорную площадку, с которой открывалась вся панорама города, побывали в храме и на могиле жены Грибоедова. И в заключение, уже вечером, как договаривались, заехали домой к Косте Раму в Тбилиси.

Я и Костя Рам

Посещение родственников Кости оставило тяжелое, грустное впечатление. В Тбилиси у Кости жила мать и младший брат. Брат, по-видимому, был болен. Во всяком случае, создавалось впечатление о нем, как о человеке с не совсем нормальной психикой. Жили они в очень большой комнате с высоким потолком в отельном кирпичном доме южной архитектуры и вида, который теперь принято именовать коттеджем. Отец Кости, по рассказам, был грузинским дворянином, а может быть и грузинским князем. После ареста отца в 1937 году их уплотнили в эту одну комнату. Ранее им принадлежал весь дом. Говорили, что отец работал главным архитектором города Тбилиси. Вся комната была заполнена сундуками, ящиками и старинной, очень дорогой мебелью. Все складировано друг на дружке. Мы листали альбомы фотографий и дорогих открыток времен 1913–1914 годов. Таких открыток, по художественному замыслу и качеству изготовления, я больше не видел ни до, ни после. Комната была заполнена антиквариатом, который теперь служил их основным источником жизни. Когда, много лет спустя, я смотрел фильм «Покаяние» Абуладзе, на память мне невольно приходило воспоминание об этой комнате и ее жителях.

По пути домой, в Москву, мы на денек заехали в Гори, на родину Сталина. Осмотрели мемориал — дом, в котором был помещен домик матери Сталина и в котором, по преданию, родился вождь всех времен и народов.

83

Железная дорога по просторам Грузии пересекает множество водотоков с большим количеством мостов разнообразной конструкции. Есть мосты, очень оригинальные, отражающие этапы развития мостостроения. Примером может служить, мост системы «Генебика», мосты со сквозными пролетными строениями, изготовленные из литого железобетона. Очень многие из мостов мне удалось сфотографировать, получился целый альбом фотографий мостов Кавказа.

Во время проезда по Сурамскому тоннелю произошел такой случай. Был выключен свет. В тоннеле, по-видимому, велись ремонтные работы. Какой-то хулиган рукавицей с сажей от паровозной копоти со стен тоннеля, выкрасил лицо сажей пассажиру нашего вагона, зазевавшемуся у открытого окна.

У одного из порталов тоннеля возведена могила с памятником, как говорили, главному инженеру строительства этого тоннеля. Существовала по этому поводу следующая легенда. Тоннель пробивали с двух сторон. По расчету и по времени, сбойка — соединение двух тоннелей, сооружаемых друг другу навстречу, уже должна была произойти. Но этого не произошло и работы, ведущиеся во встречных тоннелях, не прослушивались. Руководитель работ, решив, что тоннели разошлись, застрелился. Тоннели же сомкнулись через несколько часов после этого.

По дороге к Москве в наше купе, видя, что в нем едут военные, подсел капитан — грузин близкого нам возраста. Он возвращался домой на службу из отпуска. Служил же он где-то в районе Хабаровска. Был он изрядно навеселе и вез с собой в большой корзине много бутылок вина. Завязался разговор. Зная положение дел у нас в Сибири, мы поинтересовались, не планирует ли он перебраться на службу в Грузию. На что он нам ответил: «Грузия — страна чудес и беззаконий. Служить надо только в России, а в Грузию приезжать только на отдых, и только в отпуск». Видимо, он был прав. Закончилась тяжелейшая война. И русским, и грузинам было трудно. И все же… Условия жизни народа в России и Грузии несопоставимы. Мы были в грузинских селах. Каждая семья в грузинском селе имела двухэтажный дом с верандой. На первом этаже содержали овец, там была кухня. На втором этаже жила семья. Почти круглый год тепло. Да и трудоемкость сельскохозяйственных работ в России и в Грузии не сопоставимы. Все это способствовало тому, чтобы уже на третий год после окончания войны в Грузии укоренился теневой бизнес. А о том же, что происходило в это время в России, правдиво, без натяжек было показано в кинофильме «Председатель» с Ульяновым в главной роли.

Время у нас было на исходе, поэтому в Москве мы не задерживались, пересели с поезда на поезд. В середине сентября мы были уже дома.

В институте уже шли занятия. В связи с переходом в НИВИТ из СибНИА молодого доктора наук, профессора А.Я. Александрова, избранного по конкурсу на должность заведующего кафедрой строительной механики и являющегося специалистом по теории упругости, на последнем курсе факультета «Мосты и тоннели» в учебную программу был включен курс теории упругости. В коротком втором учебном семестре 1948 года продолжались занятия по курсу мостов и тоннелей. В учебное и вечернее время выполнялись работы по курсовому проектированию. На мостах — по проектированию металлических мостов, в группах тоннельщиков — проекты тоннелей, сооружаемых щитовой проходкой. Мне достался проект металлического висячего моста. Практически аналогичное задание получил и Николай. Так что мы проектировали один и тот же мост, в две руки.

Продолжал работу университет культуры. На одно из занятий университета культуры был приглашен командующий Сибирским военным округом генерал Еременко. На встречу с генералом Еременко, а может быть к тому времени уже маршалом, в приказном порядке в 312 аудитории были собраны все преподаватели НИВИТа — и мужчины, и женщины. Все были в форменном обмундировании, в погонах. Приезд Еременко задерживался. В ожидании прошло один-два часа. Военное командование института нервничало. Выяснилось, что Еременко задерживается на охоте, куда он полетел на вертолете. Наконец, ожидаемый гость приехал. Послышались голоса команд и рапортов. Еременко зашел в аудиторию и поднялся на сцену. Он был пьян. С помощью полковника Ермилина он взошел на кафедру. По договоренности, он должен был прочитать лекцию о Сталинградской операции. И он ее прочел. Воспроизвожу вступление его доклада дословно:

«Направо нас рать, Налево нас рать, И битвою мать — Россия Была спасена!»

Наступила гробовая тишина. Преподаватели-женщины демонстративно встали и покинули аудиторию. Что происходило дальше, припоминаю с трудом. С помощью офицеров НИВИТа Ере-

84

менко, к концу протрезвевшему, лекцию все же завершить удалось. Провожали его под аплодисменты. Герой!

Неумолимо приближалось время окончания института у нас и у близких нам институтов: медицинского и педагогического, началась работа комиссий по распределению выпускников. Это потянуло за собой оформление брачных союзов.

Первой свадьбой на нашем курсе была свадьба Льва Куршина. Лёва женился сразу же по приезду из преддипломной практики. Его невестой была Таня Благирева, дочь председателя Новосибирского горисполкома. На Левиной свадьбе я не был, и с Таней до ее выхода замуж знаком не был. Многие ребята из нашей группы были на этой свадьбе.

Говорили, что она была пышной, и что первый тост на свадьбе был произнесен не за молодых, а за Сталина.

Незаметно приближались октябрьские праздники. Мы уже были старшекурсниками и участвовали не в параде, а в демонстрации. Праздничная колонна института — слушателей и преподавателей и других работников — ждала своего часа у старого здания Сибгипротранса, на улице Серебренниковской. На приведенной выше фотографии запечатлен этот момент.

85

Поименно перечисляю лица отображенные на фотографии, слева направо Лёва и Таня Куршины, рядом с Таней я, потом Николай Федоров, Изя Юдович и Кирилл Кудрявцев.

Было очень холодно. И я повторил кем-то сказанную фразу: «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?» «Ловлю тебя на слове», — сказала Таня. «Сразу после демонстрации идем к нам!». Так мы и сделали.

В квартире Благиревых я был впервые. У Тани и Левы была отдельная комната. Гостиная, где был накрыт стол, размещалась непосредственно вблизи столовой. За столом мое место оказалось между Таней и ее младшей сестрой Ниной. Хозяйкой дома была Александра Семеновна, жена Благирева Владимира Ивановича. Это была очень эффектная, я бы даже сказал, красивая женщина, лет 35–38. По манере ее поведения, это была Раиса Максимовна в масштабах Новосибирска. Она была хорошо и со вкусом одета. Таня была на нее похо-

жей. Владимир Иванович был приветливым мужчиной лет 40, с простым русским лицом. Нина была очень похожа на отца. Лёва говорил, что по профессии Владимир Иванович был тоже инженер по строительству мостов. До приезда в Новосибирск он участвовал в строительстве ряда мостовых переходов, в том числе на больших реках. За столом было много людей, атмосфера была праздничной, благожелательной. И вообще в таком застолье и с таким богатым, как мне показалось, столом я участвовал впервые в жизни. Мужчинам наливали водку. После третьей рюмки, я с непривычки обмяк, и Нина увела меня в свою комнату и уложила на кровать. У Нины была маленькая-маленькая комната, с дверью, выходящей на кухню. Так, во всяком случае, мне запомнилось это событие по истечении почти 60 лет. Нина сидела рядом со мной на кровати, я чувствовал тепло ее тела, чувствовал, как ее рука касалась моих волос, как ее губы коснулись моей глазницы. Наступило блаженное состояние, и я отключился. Сколько времени я проспал, не знаю, не помню. Помню только, что когда я уходил, в коридоре у выхода я положил свои ладони на плечи Нины, притянул ее к себе и тоже поцеловал ее в глаз. Нина не оказала сопротивления. Сделал это я не осознанно, и зачем, объяснить потом не мог.

Прошло не более недели. «Богаенко! На выход, к телефону», услышал я голос дневального. Звонила Нина. Она сказала, что у нее билеты в «Красный факел» на постановку «Вей, ветерок» и что она меня будет ждать. И я поехал. Оказалось, что у Благиревых был постоянный билет на посещение театров и кино бесплатно, на два места, как когда-то у нас в Житомире. Билетом этим пользовались члены семьи по очереди. Приглашение Нины в театр повторилось и на следующей неделе. И потом еще несколько раз.

«Ребята говорят, что ты решил породниться с Куршиным. И я об этом узнаю последним», — с обидой высказал мне Николай. Я растерялся. Таких планов у меня пока не было, и я ему честно рассказал, как все было. «Разберись в себе. Она ведь живой человек. Ты же видишь, какая атмосфера у нас складывается».

И действительно, уже поговаривали о проведении комсомольской свадьбы. Заявку на это высказали Петя Бессолов, Вася Баринов, Любомир Спирков, шло к этому и у Геры Власова с Фаинкой Лаптевой. Прекрасной девушкой, умной, красивой, очень похожей, как мне сейчас представляется, на артистку Заворотнюк. Разница заключалась только в том, что Фаинка была красивой без косметики. Какая кошка пробежала между ними, остается для меня загадкой и сейчас. Впоследствие Фаинка уехала по назначению, кажется, в Хабаровск и попала под поезд, работая дежурной по станции. Разладились на время отношения и у Любомира с его Машей, учительницей из красного дома — училища, что стоял на бугре у переезда. Маша неожиданно вышла замуж за парня, которого тут же забрали в армию.

Сказанное Николаем подействовало на меня отрезвляюще. И я подумал. Покопавшись в своей душе, я осознал, что мои отношения с Ниной отличались от тех чувств, которые я испытывал к Нине Власовой в Миргороде, к Люсе и к тому чувству, которое у меня начало складываться к Вале Кузнецовой. И я стал уклоняться, под разным предлогом, от встреч с Ниной. Этому неожиданно поспособствовал следующий случай. В профкоме появились путевки на 12 дней в Речкуновский дом отдыха. Потом этот дом отдыха был преобразован в отличный санаторий. Досталась путевка и мне. Сейчас не помню, бесплатная или льготная. В дом отдыха поехало нас человек 20, с разных факультетов и разных курсов. Комнаты в доме отдыха были на три человека. Моими соседями по палате оказались Изя Лифшиц и Гриша Горин со строительного факультета. Припоминается, что в нашей компании оказал-

86

ся и Гоша Бредюк, окончивший институт в 1947 году. Он уже полностью поправился после ранения и ему вставили искусственный глаз. По-видимому, он был аспирантом на кафедре у Мацкевича. Был еще ноябрь, но выпал обильный снег. Сохранилась фотография малой кучи на снегу. В центре Гоша Бредюк, много лет позже — руководитель лаборатории земляного полотна в СибЦНИИСе, где я заведовал отделением. А пока мы, студенты, дурачились, радуясь первому снегу.

«Володя, тебе пришло письмо», — сказал мне Гриша Горин. «Письмо? Брось разыгрывать. Никто не знает моего адреса и что я тут в доме отдыха, в Речкуновке». «Может Нина?» — подумал я. Но письмо действительно было. От Вали. Письмо очень короткое, на одной неполной странице. Вижу, как сейчас, его содержание.

«Дорогой Володя! Мне очень не хватает общения с тобой. Я виновата. Прости, если сможешь. Твоя Валентина».

Через день я уже был в Новосибирске. В тот же день я на передаче добрался до остановки «Левый берег» к знакомому деревянному домику, где с родителями жила Валя, и где я однажды уже успел побывать и где с куста мы с ней собирали малину. Вали дома не было. Она была в школе. Младшая сестра Вали, совсем на нее не похожая и намного крупнее, вызвалась отвести меня в школу. Такой запечатлелась Валя в моей памяти и на фотографии.

С этого времени наши встречи стали регулярными. Валя приезжала ко мне каждую неделю. Мы ходили на танцы, в кино. Ночевала она у своей родственницы в доме по адресу Дуси Ковальчук, № 2. Я ее туда провожал и там долго у подъезда не могли расстаться.

В это время в Советский Союз, в Россию, вернулся Куприн. Вышел хорошо изданный однотомник Куприна, который мне удалось купить. И я его подарил Вале.

Зима в том году наступила очень рано. Было очень холодно, и в один из вечеров я Валю уговорил остаться на ночь у меня. Она была в чулочках и туфельках и не дошла бы до дома своей тетки — замерзла бы. Я жил один в маленькой комнате на первом этаже, прямо напротив входа в подъезд. Сначала нас в комнате было человек 5–6. Слушали записи Александровича. Потом мы остались одни. До утра лежали вдвоем на кровати. Но того, что сейчас принято считать любовью, между нами не было. Утром Валя, как мышка, вышмыгнула из моей комнаты. Но перед этим мы договорились о следующей нашей встрече.

На свидание Валя не явилась. Вместо этого меня позвали к телефону. Какой-то парень мне сообщил, что Валя просила его мне передать, что она будет в другой компании и чтобы я ее не ждал. Наши отношения опять прервались.

Приближался новый 1949 год. Создавались группы для встречи Нового года в складчину. Павел Исаев предложил мне включиться в его компанию. Я рассказал ему о сложившейся ситуации. «Не горюй, это дело поправимое. Дай мне адрес Вали и поподробнее расскажи, как ее разыскать». Вечером он мне рассказал, что был у Вали дома, и что она ему сказала: «Володя очень хороший парень, но сердцу не прикажешь». Думаю, что решающую роль в этом сыграла Валина подруга, у которой был роман с нивитовцем, учившимся на строительном факультете курсом ниже, Кантримовичем. Так наши пути разошлись навсегда и, как оказалось позже, к лучшему.

30 декабря ко мне зашел Толя Поддубный. Он теперь учился в медицинском институте на третьем курсе. «Ты где встречаешь Новый год?» — спросил он меня. «Да вот не знаю», — сказал я и рассказал о сложившемся положении. «Пойдем к нам. У нас прекрасная компания и не хватает одного парня. Я тебя познакомлю с одной девушкой. Из Горной Шории. Закачаешься». Так получилось, что я, шесть лет проучившись рядом с общежитием мединститута, в нем не был ни разу. «Я за тобой зайду», — сказал Толя.

И вот 31 декабря Толя за мной зашел. Мы взяли патефон, кучу пластинок, что-то в сумке с провизией и выпивкой и отправились в общежитие медиков. В отличие от НИВИТа, комнаты в общежитии мединститута были большими — человек на 6–8. В комнате, куда меня привел Толя, проживали Галя Литвинцева, Тамара Васильева, Саша Сенаторова, Валя Шаповалова, Женя Метелева, Маша Зенкова и Маша Аверина. Ни с одной из этих девушек я до этого знаком не был. Подо-

87

шли девушки и из других комнат и ребята, их сокурсники: Толя, Гена, Вена Аксенов и другие. Девушки накрыли стол.

Сохранились две фотографии, снятые в этот вечер.

Компания оказалась очень дружной. И хотя в этой компании я был впервые, как и вообще впервые в этом общежитии, очень скоро я почувствовал, что очень многое обо мне им уже давно известно, как известным было многое и о моих друзьях по учебе. Может, это было в результате информации, занесенной Толей, а может быть, что более вероятно, что в этой комнате уже успели побывать мои однокурсники: Олег Федосеев, Виктор Волкоморов и другие. Во всяком случае, много позже Олег Федосеев утверждал, что именно он и познакомил меня с Машей. В действительности же, Олег не присутствовал на этой судьбоносной в истории моей жизни и в истории жизни Маши встрече нового, 1949 года. Видимо, судьба подарила мне счастье встретить, наконец, верного и преданного друга, Машу, с которой мы прожили в любви и согласии целых 56 лет и с потерей которой очень трудно смириться, хотя умом понимаешь, что это рано или поздно должно было произойти. Говорят, в Библии записано, что муж и жена две половинки одного целого. Мне представляется, что это не так. Мы с Машей не были половинками одно-

го целого. Мы не одинаково воспринимали тепло и холод, были и другие несовпадения восприятий. И Маша, и я, с понятий психологии, относились к личностям-лидерам. Где-то я читал, что такое сочетание не благоприятствует образованию крепкой и долговечной семьи. В нашем же случае, возможно под влиянием уже приобретенного жизненного опыта и сложившейся дружественной атмосферы среды, струны наших душ в результате возникшей любви оказались настроенными в резонанс. Это, как в двух настроенных музыкальных инструментах, заденешь струну в одном инструменте, начинает звучать струна и другого инструмента. И так было все 56 лет.

Последний семестр учебы в 1949 году был посвящен дипломному проектированию. Мне выпало задание запроектировать мост под автомобильную нагрузку, на две полосы автомобилей через глубокий овраг с водотоком в его нижней части. Очень хотелось запроектировать арочный мост. Я вообще всегда испытывал слабость к мостам такой конструкции. Было разработано три варианта моста арочной конструкции и два моста балочной конструкции. Конструкция моста металлической балочной конструкции на высоких качающихся опорах, оказалась по стоимости несопоставимой с остальными вариантами. К тому же имела неоспоримые преимущества по технологии сооружения. Именно такой мост и пришлось разрабатывать в окончательном варианте. Экспертизу проекта осуществлял и одобрил его инженер отдела искусственных сооружений Сибгипротранса Ф.П. Сивочкин. На приведенной фотографии запечатлен момент моей защиты дипломного проекта перед государственной комиссией.

88

Государственная комиссия тоже дала отличную оценку выполненному проекту и его защите. Неожиданно получил поздравление горкома ВЛКСМ с успешным окончанием института.

Все это еще раз характеризует отношения доброжелательности и теплоты, существовавшие при советской власти. По окончании защиты дипломных проектов всеми выпускниками НИВИТа состоялся торжественный выпускной вечер в помещении театра «Красный факел» и кафе при театре. Всем выпускникам были вручены дипломы, было сказано много теплых слов в адрес наших преподавателей и воспитателей. На скромном банкете в кафе театра договорились встретиться через пять лет. На торжественном вечере и банкете я был уже с Машей. С Валей все отношения были прерваны, и мы с ней больше не встречались, если не считать одну случайную встречу в городе на Красном проспекте.

Через несколько дней состоялось заседание комиссии по распределению. Лев Куршин направление на работу получил еще до заседания комиссии. В институт поступил персональный запрос на него из СибНИА. Это постаралась Александра Семеновна — Левина теща. Я получил направление в Мостоотряд № 2, осуществлявший в тот период строительство Дарницкого моста через Днепр в Киеве. Это было очень хорошее назначение. Мостоотрядом командовал широко известный в то время мостостроитель Баренбойм, применивший в кессонных работах гидромеханизацию. И мы с мамой стали готовиться к отъезду на Украину.

Внезапно мне передали, что меня разыскивает Г.П. Кравцов — начальник НИВИТа. Кравцов мне сообщил, что на его имя поступило ходатайство начальника кафедры строительной механики профессора А.Я. Александрова, поддержанное начальником факультета «Мосты и тоннели» М.М. Архангельским, об оставлении меня на кафедре строительной механики для научной работы. На раздумье мне было дано три дня — до следующего понедельника. Предложение для меня было совершенно неожиданным.

Во-первых, строительная механика — чисто, в моем представлении, математическая наука, особых склонностей к которой я у себя не ощущал. Во-вторых, никаких разговоров и предложений по этому вопросу со мной профессор Александров не вел, и наше общение с ним ограничивалось только сдачей экзамена по предмету. И я растерялся.

89

«Для начала тебе, прежде всего, следует переговорить с Александровым», — посоветовал мне, как всегда, мудрый Николай. Я так и сделал. Авраам Яковлевич меня уже ждал. Он мне объяснил, что у него имеется намерение открыть в НИВИТе новое научное направление, создать лабораторию по исследованиям строительных конструкций методом фотоупругости. Такую же лабораторию для исследований конструкций самолетов ему поручили создать и в СибНИА. Это совершенно новое направление научных исследований. В нашей стране, как он сказал, пока имеется всего одна такая лаборатория в Институте машиноведения Академии наук в Ленинграде, у Пригоровского. «Я переговорил со многими преподавателями в НИВИТе, и все сходятся на том, что из всего потока выпускников строительного и мостового факультетов Ваша кандидатура для этих целей является наиболее подходящей. Кроме того предстоит решение еще одной задачи, задачи по созданию при кафедре настоящей механической лаборатории. Лаборатории современной, по испытанию строительных материалов и конструкций. На это, по моим прикидкам, потребуется год-два. Вот тот круг вопросов, которые я и хотел бы поручить Вам. Решайтесь. Работа творческая, на мой взгляд, интересная. Не прогадаете».

И я согласился. Мое решение одобрила и мама, и Маша, которая тогда училась еще только на третьем курсе.

По приказу начальника НИВИТа я был назначен заведующим лабораторией кафедры Строительной механики с окладом 120 рублей. Этим же приказом мне было разрешено проведение практических занятий со студентами по курсу сопротивления материалов с почасовой оплатой.

К этому времени я уже познакомил маму с Машей. Мой выбор мама одобрила. Она давно говорила, что хотела бы иметь невестку по профессии врача. Со своей стороны, Маша представила и меня своей старшей сестре Александре — Шуре.

Шура была замужем. У нее было уже двое детей. Муж Шуры, Василий, работал на заводе им Чкалова. В рабочем поселке завода им. Чкалова они построили дом. Дом был деревянный на кирпичном фундаменте. Имел водяное отопление от змеевика, установленного в плите на кухне. Имел три комнаты и чулан. Все было сделано своими руками. Вася был мастер на все руки. Мое знакомство с Машиными родственниками произошло необычным образом. Шура с Васей имели огород непосредственно у дома, держали кур и откормили большую свинью. Васе потребовался помощник для забоя этой свиньи. Вот в качестве такого помощника, по Машиной милости, я и переступил порог дома Васи и Шуры. Свинья была большая, точнее, это был большущий кабан. Я должен был удерживать одну переднюю ногу кабана, когда Вася, поваливший животное на бок, ножом должен был ударить ножом в сердце кабана через подмышку, удерживаемой мною ноги. С большим трудом, к моему удивлению, нам это удалось сделать с первого захода. Впечатление осталось ужасное. В натуре, это совсем не то, что, что видишь в кино. Даже когда убивают не свинью, а человека.

Разделовала тушу свиньи Маша. Это она делала, как на уроке по анатомии с комментариями. Вместо меня в Киев в Мостоотряд № 2 был направлен Изя Лифшиц, по его ходатайству. Мне, теперь уже как сотруднику института, была выделена жилая площадь в виде одной комнаты на пятом этаже второго профкорпуса. Это позволило собраться вместе всей нашей семье. Нашими соседями по квартире были: семья подполковника Г.А. Попова в составе трех человек, семья инженера мостоиспытательной станции НИВИТа П.А. Панфилова, состоящая тоже из трех человек,

инас было тоже трое. Нам досталась самая маленькая комната в квартире. Но мы были довольны

икомнатой, и соседями. Глеб Александрович Попов был заядлым охотником. Между старшими офицерами института шло соревнование по количеству убитых уток на охоте. Глеб Александрович неоднократно был победителем в этом соревновании. Этому в значительной степени он был обязан своей собаке, которой он очень гордился. Видимо, по этой причине он и пошел с собакой на выставку собак. На выставке кто-то собаку опознал. Как оказалось, Глеб Александрович купил собаку краденую. Прежний хозяин пришел к нам на квартиру, и собака бросилась к нему, как к родному. Пришлось ее отдавать.

Для знакомства со мной и нашей семьей приехала на несколько дней и вторая старшая сестра Маши — Оля. Знакомство закончилось благоприятно. По-видимому, я на Олю произвел хорошее впечатление. Но Маше еще надо было учиться три года. Мой брат Толя пошел в школу, у него появилась компания таких же, как и он, друзей. Перешла на другую работу и мама. Она перевелась на завод № 617 в электровакуумный цех на должность бригадира катафарезного участка.

Кафедра строительной механики располагалась в полуподвальном помещении института на улице Советской, 20. Там же размещалась и механическая лаборатория. Помещение механической лаборатории было недостаточным для размещения всего оборудования при ее расширении. По настоянию А.Я. Александрова, нам были переданы две аудитории кафедры Строительных материалов.

90

Так что мы теперь стали занимать все полуподвальное помещение здания вдоль улицы Советской. Единственным помещением в полуподвале, которое нам не принадлежало, это было помещение, занимаемое духовым оркестром института. Там размещалось хозяйство Фугенфирова. Авраам Яковлевич, которого для простоты все звали Абрам Яковлевич, получил разрешение отобрать нужное нам лабораторное и другое оборудование из числа трофейного имущества, завезенного в Новосибирск и складированного на открытом полигоне завода Сибсельмаш. В несколько приемов мы вывезли оттуда два копра для испытания металлов на ударную вязкость, гидравлический пресс, хороший немецкий токарный станок, немецкую механическую ножовку, приборы для исследований металлов методом металлографии и еще кое-что из приборов и инструментов. Все это мы осуществили бригадой в составе трех человек: Москалева Александра Петровича — лаборанта кафедры, Бориса Федоровича Монахова — инженера лаборатории кафедры, выпускника НИВИТа 1947 года, и меня. При этом в памяти запомнилось такое происшествие. Все привезенное трофейное оборудование надо было сгрузить с машины и опустить в подвал здания института. Сделать это было не так просто. Оборудование было громоздким и тяжелым. Особенно тяжелой и неудобной для выполнения этих работ, была механическая ножовка. И мы, опуская ножовку вниз по бетонным ступеням лестницы, ее не смогли удержать. Ножовка, соскользнув по ступеням, ударилась своим торцом в бетонный пол, стала «на попа» и, опрокинувшись через голову, с силой ударила по двери фанерной перегородки туалетной комнаты. На все здание раздался оглушительный грохот, который совпал с ударом по барабану духового оркестра, который проводил свою репетицию в своей комнате в подвальном помещении. И наступила гробовая тишина. Потом говорили, что Фугенфиров — капельмейстер оркестра, решил, что это лопнула кожа барабана.

Вскоре мы приобрели еще универсальную отечественную пятидесятитонную. универсальную испытательну машину, малую четырехтонную универсальную испытательную машину и много другого научного оборудования. К концу 1950 года НИВИТ уже имел лучшую в городе лабораторию по испытанию строительных материалов и конструкций. Лаборатория была уже в состоянии обеспечивать не только учебный процесс на должном уровне, но и выполнять работы по экспертизам разного профиля.

На фотографиях Н.С. Мещеряков, А.П. Москалев, А.Я. Куранов и я

К концу 1950 года мы с Борисом Федоровичем Монаховым освоили методику исследований по металлографии. И это оказалось очень кстати. В лабораторию института привезли обломки рельсов и шпал на предмет экспертизы по выяснению причин железнодорожного крушения на Во- сточно-Сибирской дороге. Как было нами установлено, крушение произошло по причине дефектности рельсов, допущенной при их прокатке на металлургическом комбинате.

Между НИВИТом и соседним заводом № 69 был заключен договор о содружестве. Наша лаборатория производила постоянные испытания образцов изделий из силумина, изготовляемых на этом заводе. Это давало нам, работникам лаборатории, постоянный дополнительный приработок.

Уже в то время нами был получен сертификат на производство испытаний материалов от Государственного института мер и измерительных приборов, с которым мы имели прочные связи. А нашу лабораторию руководство института, и не только института, постоянно ставило в пример по успешной связи с производством.

Кафедра строительной механики под руководством А.Я. Александрова в этот период представляла собой дружный, сплоченный коллектив. На кафедре работали: А.Я. Александров, К.К. Старшинов, Ф.И. Слюсарчук. Они читали лекции. Практические занятия по курсу сопротивления материалов вели

91

Н.С. Мещериков, А.Я. Куранов, В.В. Гладких и я. Боря Монахов, формально числясь на нашей кафедре, вел практические занятия по разделу статики на кафедре теоретической механики. Еще в лаборатории работали техники: А.Я. Москалев и А.И. Иванов. Оба специалисты на все руки высочайшей квалификации.

Постепенно залечивались раны, нанесенные войной стране и городу. От НИВИТа, точнее, от горбольницы, мимо НИВИТа в центр города стал ходить большой трофейный немецкий автобус серостального цвета, прозванный населением «Тяни-толкай». Он был двухзвенным.

Работая в лаборатории, я продолжал свое увлечение радиотехникой. Ко мне, как и прежде, обращались с просьбами по ремонту трофейных радиоприемников. Полковник Нэй, прибывший на работу в НИВИТ тоже на военную кафедру, тоже, попросил привести в рабочее состояние привезенный им из Германии большой, и, видимо, дорогой радиоприемник. Как выяснилось, для его налаживания требовался генератор стандартных сигналов. В институте такого генератора не оказалось. Я его нашел в радиомастерской, что располагалась в подвале, под книжным магазином у театра «Красный факел». В мастерской работал очень знающий специалист, инженер, по фамилии Шмидт. Мы подружились. Используя корпус танкового приемника, который я купил на барахолке, я собрал генератор всего на две частоты, применяемые в супергетеродинных приемниках в усилителях промежуточной частоты, и оттарировал его по фабричному генератору, имевшемуся в мастерской Шмидта. Именно благодаря этому простейшему генератору мне и удалось потом без особого труда наладить приемник полковника Нэя.

Встречи с Машей приобрели регулярный, устойчивый характер. Мы ходили в театры, особенно часто в оперный театр, в кино. Подруги и сокурсники Маши относились ко мне, как уже узаконенному ее жениху. Летом 1950 года у Маши предстояла врачебная производственная практика. Расставаться с ней мне не хотелось, и я договорился с сестрой моего хорошего друга Голубева Н.А. Лидией Андреевной, работавшей главным врачом больницы МВД в Новосибирске, о том, чтобы практику Маша проходила в этой больнице. Но Маша не согласилась. И вместе со своей подругой Галей Литвинцевой и однокурсником Валерой Аксеновым, как это было определено институтом, поехали на практику в районную больницу города Черепанова. По возвращении из практики и сдаче по практике зачета, 18 августа 1950 мы с Машей скромно зарегистрировали наш брак. Ни колец, ни свадьбы, как это сейчас принято, у нас не было. Но прожили мы с ней в любви и согласии 56 лет.

Вот такими мы были в это время

Торжество регистрации брака мы отметили в кругу нашей семьи и самых близких друзей. В скромном застолье с моей стороны присутствовал Сережа Попов, Лёва и Таня Куршины, со стороны Маши — Галя Литвинцева и Маша Аверина.

Очень мы с Машей были благодарны Константину Константиновичу Старшинову, который, уходя в это время в отпуск и уезжая из Новосибирска на юг, предоставил нам на месяц свою двухкомнатную квартиру. Завершили мы свой медовый месяц тоже путешествием на юг, в Ялту. А произошло это следующим образом. На банкете по случаю выпуска нивитовцев 1950 года, мы с Машей оказались за одним столиком с Николаем Иноземцевым. У него в Ялте в Никитском ботаническом саду работали мать и сестра с мужем. Сестра Николая, окончив Новосибирский мединститут, вышла замуж за инва- лида-фронтовика, лечившегося в Новосибирском госпитале. А он был родом из Ялты. Муж сестры научился делать аккордеоны, и на них хорошо играл. Как только Ялта была освобождена, он с женой, как фронтовик и инвалид, переехали в Ялту. Там сестра устроилась работать участковым врачом в Никитском саду и там же получила квартиру. Никитский ботанический сад имел статус научно-

92