новая папка 1 / 294547

происходит удивительное: такая обычная, даже обыденная тема, с легкой руки Карамзина введенная в горный текст, станет не только его непременной частью, но и важнейшей частью самой горной философии. В персонажей Жуковского, Лермонтова, Тютчева и Толстого горы будут вселять ощущение радости бытия, рождающее чувство причастности ко всему человечеству. Наслаждение Швейцарией у карамзинского путешественника неизменно будет связываться с чувством радости. Вслед за Руссо благословляет он жизнь в кантонах Швейцарии с их простым, близким к природе бытом.

Историософское прочтение Натуры у Карамзина вновь заставляет вспомнить Руссо с его мыслью о том, что только бедные народы могут быть свободными, что естественным является такое состояние общества, когда каждый может сам сделать все, что ему необходимо для жизни. Швейцария склоняет автора «Писем» к одобрению ограничения роскоши, к мысли о связи равенства и патриотизма. Эта мысль выражается в песне юноши о своем отечестве – Швейцарии, услышанной путешественником в тишине ночи.

Не менее символично вхождение в горный текст русской литературы мотива одиночества, сопряженного с образом пустыни в горах. Карамзинский путешественник не испытывает всепоглощающего чувства одиночества; скорее, пустыня в горах обращает его к Богу, оплоту человечества, и здесь проявляется один из важнейших мотивов горного текста русской литературы: путь на гору как постижение Божественного. В этом случае гора актуализирует свою изначальную семантику места общения с Богом, символа трансцендентности, предела восхождения, духовного возвышения. В момент религиозного экстаза путешественник сменяет маску чувствительного юноши на философа, верящего в добрую природу человека, в смягчение нравов, тонкость разума и чувства.

Тема веры как пути духовного восхождения человечества смыкается у автора «Писем русского путешественника» с размышлениями о смерти, в онтологическом плане – как неизбежной участи всего живого, в психологическом – о своей собственной. И в этом случае Карамзин движется по пути Руссо, обращаясь к «первоначальной простоте натуры человеческой», указывающей на единственный наименее трагический путь преодоления страха смерти

– восприятие себя частью единого Целого. Убеждение в целесообразности замысла Творца подкрепляет рецепцию смерти путешественника как удивительного перехода «к новому счастию», «перемену изящного на лучшее».

Отныне горы, самой своей природой свидетельствующие о могуществе и вечности Творца, инициируют мысли о смерти у всех авторов горного текста, и тема смерти становится его константой. Ей сопутствуют размышления о роли Провидения в жизни человека, о его предназначении, о нравственных ценностях. Наиболее близким Карамзину оказывается Толстой. В «Отрывке Дневника 1857 года» спасение от страха смерти он видит

11

в способности человека забывать о себе. У Карамзина это возвращение к «простоте нравов», к «первоначальной простоте человеческой натуры».

ИКарамзину, и Толстому знакомо ощущение себя гражданином Вселенной, рождающее у последнего желание быть Обитателем этого мира – частью единого Целого. С темой Божественного смыкается и стремление Карамзина передать великолепие горного ландшафта. Его исключительная поэтичность и цветовое многообразие неизменно инициируют обращение к Первоисточнику жизни.

Ивсе же самой важной заслугой Карамзина представляется «сотворение» персонажа горного текста: за образом чувствительного юноши, способного восторгаться красотами Натуры, искреннего и естественного, скрывается тонкий философ, взыскующий пищи духовной, ищущий смысла человеческого бытия, стремящийся соотнести временное с вечным, природное с человеческим. Этими качествами обладают герои горных текстов М.Ю. Лермонтова и Л.Н. Толстого.

Тема 1. Философия и поэтика гор в творчестве Н.М. Карамзина и Ф.И. Тютчева

1.Швейцария как патриархальная идиллия в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина («Базель, август 9» – «Деревня Трахт, на берегу Брицского озера, в 8 часов»). Историческое прочтение натуры.

2.Мотив восторга в «горном тексте» «Писем русского путешественника». Восторг эстетический и мистический. Тема женской красоты.

3.Мотив одиночества и образ пустыни в горах в «Письмах …». Путь на гору как постижение Божественного. Тема веры. Тема смерти как константа «горного текста».

4.Путешественник как персонаж «горного текста»: чувствительный юноша и философ.

5.Образно-смысловая оппозиция «дольний мир / горний мир», «вода / лед / огонь», «земля / небеса» в стихотворении Ф.И. Тютчева «Снежные горы».

6.Горы как часть небесного мира в стихотворениях «Хотя я свил гнездо в долине…», «Над виноградными холмами», «Утро в горах». Творец и его творение.

Темы для сообщений:

1.Гора как локус инициации и место общения с богами.

2.Семантика гор в одической традиции: М.В. Ломоносов и Г.Р. Держа-

вин.

3. Переосмысление семантики гор в творчестве Г.Р. Державина («На умеренность», «Водопад», «Ключ»).

12

Литература:

1.Топоров В.Н. Гора / В.Н. Топоров // Мифы народов мира : энцикло-

педия. – М., 1987. – Т. 1. – С. 311–315.

2.Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина / Ю.М. Лотман. – М., 1987. –

336 с.

3.Душечкина Е.В. Одическая топика Ломоносова (горы) / Е.В. Душеч-

кина // Тыняновский сб. – Вып. 10. – М., 1998. – С. 6–16.

4.Фаустов А.А. Язык переживания русской литературы / А.А. Фау-

стов. – Воронеж, 1998. – С. 87–99.

5.Нагина К.А. Пространственные универсалии и характерологические коллизии в творчестве Л. Толстого / К.А. Нагина. – Воронеж, 2012. – С. 81– 100.

III. САД

Символика сада в русской литературе универсальна и многопланова. В своем образно-художественном преломлении сад может рассматриваться как «микрокосм», «сакральная модель вселенной», выступать пространством самопознания и постижения «теологической правды», но может быть и топосом любви, местом увеселений и забав. Подобная многоплановость наделила сад практически неисчерпаемыми смысловыми потенциями: начиная с XVIII века, он представал в поэтических и прозаических текстах в самых разных своих ипостасях, все же имеющих глубинное родство, восходящее к сакральной природе локуса. Последнее позволило В.Н. Топорову заявить, что «сады русской поэзии слились в один сад, и множество текстов “сада” преобразилось в единый его текст. В высших своих достижениях он обозначил предельное – сад-космос и соприсутствующее ему состояние духа <…> сад-эпифания, сад-откровение, сад-искупление, даруемый тому, кто молит о нем <…> Но это и сад, населенный милыми тенями, садвоспоминание, сад-свидание, сад-поэзия, сад-надежда, сад-бессмертие…».

Тема 1. Три лица сада: Мать, Отец, Бог

1.Сад как сквозной образ повести Л.Н. Толстого «Детство»: идиллические мотивы и их связь с образом maman. Любовь к матери и любовь к Богу: точки пересечения и механизм взаимодействия.

2.Семантика сада как памяти и пространства самопознания. Николенькин опыт переживания Божественного (глава «Юность» повести «Детство»).

3.Сад – топос переплетающихся времен. Осень жизни и осень природы

вэлегии Е.А. Баратынского «Запустение». «Заглохший Элизей» как памятник своему создателю. Тема вечного бытия и вечной памяти: Отец и Творец.

13

4.Материнское и отцовское начала в стихотворении Н.А. Некрасова «Родина» (1846). Сад / усадьба как Антиаркадия. Тема смерти усадьбы.

5.Мотив «остановки во времени» в поэме Н.А. Некрасова «Мать» (1877). Сад и «могильный комплекс» Н.А. Некрасова. «Страдательная» доминанта в образе матери. Идиллические и антиидиллические мотивы в «материнской» теме Н.А Некрасова.

Темы для сообщений:

1.Эдем, Аркадия и Золотой век.

2.Русская Аркадия и ее воплощение в литературе.

3.Антиаркадия: смерть в усадьбе.

Литература:

1.Дмитриева Е.Е. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай / Е.Е. Дмитриева, О.Н. Купцова. – М., 2003. – С. 139–190.

2.Густафсон Р. Обитатель и Чужак. Теология и художественное творчество Льва Толстого / Р. Густафсон. – СПб., 2006. – С. 41–52.

3.Нагина К.А. Философия сада в творчестве Л.Н. Толстого / К.А. На-

гина. – Воронеж, 2011. – С. 9–39.

Тема 2. Липовая аллея и вишневый сад

врусской литературной традиции

1.«Усадебный роман» в творчестве И.С. Тургенева: «Рудин» и «Дворянское гнездо». Сцены свиданий в аллеях. Пейзаж как аккомпанемент душевных настроений героев (главы III–VII, IX романа И.С. Тургенева «Рудин»).

2.Природа и тургеневский человек. Образ «сада-воспоминания» в Эпилоге «Дворянского гнезда».

3.Диалог человека и природы в повести Л.Н. Толстого «Семейное счастие». Толстовские идеи «сопряжения» человека с миром и «жизни для других». Функции пейзажа в повести.

4.Сакрально-поэтическая семантика вишни. Мифология вишневого сада в комедии А.П. Чехова «Вишневый сад».

5.Амбивалентность образа вишневого сада в повести Л.Н. Толстого «Семейное счастие». Символика замка и ключа. Мифология «вишенника» и поведение толстовских персонажей.

Темы для сообщений:

1.Мифология сада в комедии А.П. Чехова «Вишневый сад».

2.Семантика сада в произведениях Т. Шевченко.

14

Литература:

1.Волковинский А. Макрообраз сада в произведениях Л. Толстого и Т. Шевченко / А. Волковинский // Толстой и мировая литература. – Тула, 2008. – С. 159–169.

2.Гродецкая А.Г. Специфика повествовательной формы в «Семейном счастии» Толстого [Электронный ресурс] / А.Г. Гродецкая / Режим доступа: http:/www.ru/miku/info/sob/konf_tolstoi/s3.htm

3.Кошелев В.А. Мифология «сада» в последней комедии Чехова / В.А. Кошелев // Русская литература. – 2005. – № 1. – С. 40–52.

4.Нагина К.А. Философия сада в творчестве Л.Н. Толстого / К.А. На-

гина. – Воронеж, 2011. – С. 65–93.

IV. ДОМ

Универсалию дома в русской литературе мы рассмотрим на примере творчества Льва Толстого. Творческий путь Л. Толстого от «Детства» к «Войне и миру» отмечен поисками идиллии, утраченной Николенькой Иртеньевым. В изображении дома Ростовых как идиллического пространства Толстой наследует А.С. Пушкину, в творчестве которого идиллический мир представлен широко и разнообразно. Однако у Пушкина он часто выступает

вироническом и пародийном свете, тогда как отношение Толстого к идиллическому миру предельно серьезно, без намека на иронию и пародийность. Сознание утопичности идиллии, свойственное Пушкину, заменяется у Толстого мыслью о необходимости ее осуществления и художественным утверждением ее жизнеспособности, поскольку именно идиллия удовлетворяет потребность писателя в надежной концепции мира. Другое дело, что, утверждая идиллию, Толстой значительным образом модернизирует ее, осложняя особыми темами и мотивами, что придает ей устойчивость, способность «подстраиваться» под меняющийся мир, восстанавливаться после катастрофического вторжения мира чужеродного.

Дом Ростовых тождествен «живой жизни», является духовным и материальным ее воплощением. Все Ростовы, в особенности Наташа, сохраняют

всебе способность к естественному, согласному с природой, участию в жизни, имеют живой «инстинкт любви», ощущают тайную связь с другими участниками жизненного процесса, интуитивно постигая закон всеобщего братства. К «живой жизни» Ростовы приобщаются в пространстве дома. У других персонажей романа это приобщение происходит в иных пространствах, как, скажем, у Пьера Безухова. Однако и Пьер, и Андрей Болконский испытывают на себе благое воздействие этого идиллического дома, что в «эмблематическом реализме» Толстого (Р. Густафсон) проявляется соседством дома и неба, вернее, выходом к небу, который открывает этим персонажам дом.

15

Дом Ростовых предстает в виде источника витальной силы, питающего каждого, кто с ним соприкасается. Однако энергия, исходящая от этого дома – агента «живой жизни», по-разному действует на персонажей романа. Она активирует в них разные начала: в Ростовых – ощущение себя частью живого Целого, в Болконском – стремление познать тайну вечности и приобщиться к ней, в Безухове – способность заключить в себя весь мир. Подобный подход к дому Ростовых объясняет его тесную связь с образами неба и небесных светил, «символизирующих законы, которые придают природной жизненности форму и единство» (Д. Орвин).

В осмыслении феномена «позднего Толстого» необходимо исходить из представления о целостности творчества писателя, несмотря на отличающее его исключительное жанровое и стилевое разнообразие. В «Исповеди» дом дискредитируется как духовная ценность и попадает в один ряд с ценностями материального порядка, которые активно отвергает автор-герой. Дом и семья вписываются в парадигму случайного, коррелируя с «жизнью тела», которая объявляется жестоким и бессмысленным злом. Отныне дом превращается в свою противоположность – антидом, одну из разновидностей негативного замкнутого пространства, препятствующего движению жизни.

Одной из самых емких метафор бессмысленности человеческого существования в «Исповеди» и, собственно, во всем позднем творчестве писателя, становится «дом сумасшедших» со своими «больными рассудком» обитателями.

С художественными произведениями 1880–1890-х «Исповедь» соединяет и мотив «остановки жизни», который визуализируется в «Записках сумасшедшего», воплощаясь в виде «ужасного» «белого дома», пребывание в котором у персонажа вызывает приступ жуткой клаустрофобии, преодолевающейся только с помощью движения. В «Смерти Ивана Ильича» с этим мотивом смыкается не только дом, но и тело героя, как один из вариантов замкнутого пространства, из которого ищет выхода его обитатель. Мотив телесности получает оригинальное преломление в повести «Крейцерова соната», где известный мотив чистоты обрамляется темой распутства, одной из главных в произведении. В связи с этим «сумасшедший дом» превращается в «дом терпимости». Процесс распада дома инициирует подмену человеческого животным, с чем связан целый ряд уподоблений человека различным животным, по числу которых «Крейцерова соната» не сравнится ни с одним другим произведением Толстого. Завершает череду трансформаций «дьявол», выступающий у Толстого, как и у авторов древнерусских текстов, персонификацией страсти.

Парадоксальным образом оценивается Толстым преступление: оно становится толчком к пробуждению героя, приводящего к его разрыву с антидомом. Отказ от дома, странничество становятся для автора «Отца Сергия» эмблематическим воплощением «абсолютизации движения к истине

16

как единственной формы существования истины» (А.Г. Гродецкая). Тенденция «оправдания преступления» отражается и в авторской оценке главных персонажей романа «Воскресение», где дом становится символом порочного мироустройства, а движение к истине также связывается с преодолением его границ. Идея ухода, бегства составляет ядро и знаменитой драмы «Живой труп», художественное пространство которой организует мотив грязи, решающийся все тем же парадоксальным образом: ее главный герой пребывает в грязи, оставаясь внутренне чистым. Федя Протасов не умел разрушить «пакость» жизни, однако противостоять ей сумели многие толстовские персонажи, в том числе Дмитрий Нехлюдов, нашедший выход в мир Божий: реалистичный в описаниях жизни природы и абстрактный в раздумьях о Царстве Божием. Герои позднего Толстого становятся бездомными: себя и мир Божий они обретают в неустанном движении, пути, позитивно направленном и бесконечном.

Тема 1. В поисках идиллии: дом Лариных в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин»

идом Ростовых в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

1.Идиллический мир семейства Лариных в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» (Идиллическое представление о времени; еда как доминантная тема; мотив идиллии труда и др.).

2.Связь идиллических мотивов с идеей дома в творчестве А.С. Пушкина («Домик в Коломне»; «Медный всадник», «Станционный смотритель», «Капитанская дочка»). Ироническое освещение идиллического мира, его утопичность и обаяние.

3.От именин Натальи к именинам Николая (роман Л.Н. Толстого «Война и мир»): цикличность времени в доме Ростовых. Тема еды как родовая черта идиллии: описание застолий. Пир у дядюшки в Михайловском как кульминация обеденных сцен в романе.

4.Художественное утверждение жизнеспособности идиллии в романе «Война и мир». Наташа как воплощение духовной сути дома Ростовых. Мотив музыки и «живой жизни». Дом Ростовых как воплощение витальной силы.

Темы для сообщений:

1.Идиллический дом в повестях Л.Н. Толстого «Детство» и «Семейное счастие».

2.Дом – «первомир» для человека.

Литература:

1. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. – М., 1975. – 504 с.

17

2.Башляр Г. Поэтика пространства / Г. Башляр. – М., 2004. – 376 с.

3.Лесскис Г. Лев Толстой (1852 – 1869). Вторая книга из цикла «пушкинский путь» в русской литературе / Г. Лесскис. – М., 2000. – С. 510– 520, 531–538, 555–579.

4.Хаев Е. Болдинские чтения : статьи, заметки, воспоминания / Е. Ха-

ев. – Н. Новгород, 2001. – 156 с.

5.Нагина К.А. Пространственные универсалии и характерологические коллизии в творчестве Л.Н. Толстого / К.А. Нагина. – Воронеж, 2012. –

С. 318–335.

Тема 2. Метаморфозы дома: «Исповедь» и «Записки сумасшедшего» Л.Н. Толстого

1.Идея движения и ее роль в концепции бытия Л.Н. Толстого. «Перерывы» в движении человеческой жизни («Исповедь» Л.Н. Толстого, III глава).

2.Образно-символическое воплощение мотивов пути и «остановки жизни» в рассказе Л.Н. Толстого «Записки сумасшедшего». Механизм трансформации эмпирического движения персонажа в символическое. «Восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем» («Исповедь»), как комментарий к рассказу «Записки сумасшедшего».

3.Клаустрофобные мотивы и мотивы поиска выхода. «Арзамасский ужас», «московская ночь» и блуждание в лесу как три этапа парадигматического движения персонажа.

4.Возвращение к началу: мотив детства в рассказе «Записки сумасшедшего» и «Исповеди» Л.Н. Толстого. Проблема веры.

Литература:

1.Панченко А.М. Несколько страниц из истории русской души / А.М. Панченко // Толстой Л.Н. «Исповедь», «В чем моя вера?». – Л., 1991. –

С. 3–15.

2.Поддубная Р.Н. «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя

и«Исповедь» Л. Толстого: (авторские установки и законы жанра) / Р.Н. Поддубная // Кормановские чтения. – Вып. 2. – Ижевск, 1995. – С. 148– 164.

3.Нагина К.А. Пространственные универсалии и характерологические коллизии в творчестве Л.Н. Толстого / К.А. Нагина. – Воронеж, 2012. –

С. 402–442.

18

Учебное издание

УНИВЕРСАЛИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Практикум

Учебно-методическое пособие

Составитель Нагина Ксения Алексеевна

Редактор В.В. Юргелас Компьютерная верстка Е.Н. Комарчук

Подписано в печать 10.10.2014. Формат 60×84/16. Усл. печ. л. 1,05. Тираж 70 экз. Заказ 778

Издательский дом ВГУ. 394000, г. Воронеж, пл. Ленина, 10

Отпечатано в типографии Издательского дома ВГУ. 394000, г. Воронеж, ул. Пушкинская, 3

19