новая папка 2 / 18984

малодушия и торопливо поднялся на мостик, где должен был находиться, по расписанию, во время аврала.

Машина работала полным ходом, но клипер не двигался с места.

-Как глубина?

Вответ раздался отрывистый голос старшего штурмана, под наблюдением которого лотовые обмеряли глубину вокруг клипера.

Недаром голос Никанора Игнатьевича, перегнувшегося через борт с фонарем

вруках, звучал сердито. Обмер показывал, что клипер сидел всем своим корпусом на камне и только корма была на вольной воде.

-Фальшвейры! - приказал капитан.

Ярко-красный огонь фальшвейров,			выкинутых с	обеих	сторон,
погрузив в		рассеял таинственность окружающего мрака.			Слева,	в
тьму клипер,
недалеком		белелись грозные буруны,	доносясь слабым откликом
расстоянии,
характерного			однообразным	ровным шумом катило
гула. Справа море было чисто и с
свои	рассыпавшиеся пенистыми седыми верхушками.			Ясно было,		что
волны,
мы, по	налетели на крайний камень из этой группы маленьких
счастию,

"подлецов", брошенных среди моря.

-Стоп машина! Полный ход назад! - распоряжался капитан, передавая приказания в машину через переговорную трубку.

Прошла еще бесконечная тягостная минута.

-Идет ли? - спросил капитан своим прежним спокойным гнусавым голосом.

-Нет!

И, словно в подтверждение, что не идет, клипер снова беспомощно ударился о камень. Удар этот, тяжелый, медленный, казалось, был ужаснее прежних.

Капитан взялся за ручку машинного телеграфа. "Дзинь-дзинь!"

Машина застопорила. "Дзинь-дзинь!"

Машина снова застучала полным ходом.

Бедняга клипер, точно прикованный, не подавался.

Я взглянул на худощавую невысокую фигуру капитана, стоявшего в полосе слабого света от огня компаса, рассчитывая по выражению его лица узнать о

степени грозившей нам опасности.

Ни черточки страха или волнения! Напротив, во всей его фигуре, неподвижно стоявшей у машинного телеграфа, было какое-то дерзкое, вызывающее

спокойствие, и всегдашнее чуть заметное надменное выражение, обыкновенно скрадывавшееся любезной улыбкой, теперь, ничем не сдерживаемое, светилось во

всех чертах красивого молодого лица, опушенного светло-русыми вьющимися бакенбардами.

Мне не был симпатичен этот "лорд", как метко прозвали гардемарины нашего капитана. Молодой, красивый, изящный, фаворит высшего начальства, не

в пример другим делавший карьеру, двадцати шести лет уже бывший командиром щегольского клипера, он держал себя гордо и неприступно, с тою холодною

вежливостью, под которою чувствовалось снисходительное презрение служебного баловня и черствость себялюбивой натуры. И, несмотря на это, теперь этот

человек невольно восхищал своим самообладанием.

"Неужели же он нисколько не боится за клипер?" - с досадой думал я, посматривая на невозмутимого "лорда".

Точно в ответ на мои мысли, капитан тихо сказал старшему офицеру все тем же своим спокойным голосом:

-Кажется, плотно врезались. Осмотрите, нет ли течи?.. Да чтобы гребные суда были готовы к спуску! - еще тише прибавил капитан. - Мало ли что может случиться!

Не успел старший офицер уйти, как с бака крикнули:

-В подшкиперской вода!

Этот	неестественно	громкий,		взволнованный		голос
нашего		меня невольно вздрогнуть.			Под	мостиком
боцмана-финляндца заставил
кто-то
испуганно ахнул.				крикнул обычное "есть!"
В ответ на отчаянный окрик капитан
таким	хладнокровным тоном,		будто в	известии боцмана не было
равнодушным,
ничего
важного и он отлично знает, что в подшкиперской вода.
И, понизив голос, прибавил, обращаясь к старшему офицеру:
- Что	за идиот этот	чухонец!.. Орет, вместо			того	чтобы
прийти	Потрудитесь осмотреть,		Алексей Петрович, что там такое,
доложить...

велите поскорей заткнуть пробоину и дайте мне...

Взбежавший на мостик младший механик прервал капитана докладом,

что в машине вода.

-И много?

-Подходит к топкам! - взволнованно отвечал обыкновенно невозмутимый хохол.

-Помпа пущена?

-Сейчас пустили!

-Ну и отлично! - промолвил капитан, хотя, казалось, ничего "отличного"

не было. - Давайте чаще знать, как в машине вода.

Механик ушел, а капитан хладнокровно продолжал отдавать приказания

старшему офицеру, и только речь его сделалась чуть-чуть торопливее и отрывистее.

- Пустить все помпы! Скорей на пробоину пластырь! Когда сойдем, подведите парус.

Старший офицер бегом полетел с мостика, а капитан снова взялся за

ручку
машинного звонка.
"Сойдем ли?"		усиливаясь при новом ударе
Сомнение закрадывалось в душу,
беспомощного
клипера и вызывая мрачные мысли.		двадцати миль...	Как доберемся
"До берега далеко, не	менее
мы на	если	придется спасаться?	Неужели нам
шлюпках при таком волнении,
грозит

гибель? За что же? А жить так хочется!"

И сердце тоскливо сжималось, и взор невольно обращался по направлению к этому далекому берегу.

Но глаз ничего не видит, кроме непроглядной тьмы бурной ночи. Ветер, казалось, крепчал. Всплески волн с шумом разбивались о бока клипера.

	"Ах, если б он скорее сошел!"
	С	тех пор как мы вскочили на камень, прошло не более двух-трех
минут,
но в эту памятную ночь эти минуты казались вечностью.
	- Господин С.!		Взгляните, как барометр,			да посмотрите, нет ли
воды в
ахтерлюке! - приказал капитан.
	Я бросился вниз,		и - странное дело! - мрачные мысли тотчас же
исчезли;			что	надо	исполнить	приказание,	не
я	думал только,
вызвав
снисходительно-насмешливого замечания "лорда".
тем	На	трапе я нагнал Гарденина,			посланного старшим офицером с
	же
поручением.				кают-компанию,		но вдруг остановился на
	Гарденин вошел первый в

пороге и, приложив палец к губам, шепнул, указывая на открытую докторскую каюту:

	- Смотрите, как действует истинное мужество!						улыбнулся
вслед	Несмотря	на	серьезность положения, я невольно
	за						спасательным
Гардениным, увидав пана доктора. Без сюртука, с
поясом,					метался он по каюте, собирая
обвязанный весь какими-то мешочками,
вещи,	и
растерянным голосом бормотал какие-то слова.
зло	- А ведь потом нам же			будет рассказывать, как геройствовал! -
проговорил Гарденин, входя в кают-компанию.						пальто и вылетел к нам.
	Заслышав голоса, доктор торопливо надел
	Бледный,	с	искаженным	от	страха	лицом,	стараясь под
жалкой,							спросил он
неестественной улыбкой скрыть перед нами свой страх,
прерывистым

голосом:

-Ну что? Есть ли надежда, что сойдем?

-Никакой! Сейчас тонем, доктор! - гробовым голосом отвечал Гарденин.

Страшный треск нового удара, казалось, подтверждал эти слова.

-О пан Иезус! О матка божка! - в ужасе шептал доктор крестясь.

-Полно врать, Гарденин! - перебил я, чувствуя невольную жалость к этому олицетворению страха. - Пока никакой непосредственной опасности нет, доктор!

-А вы уж собрались спасаться?.. Небось теперь и пана Иезуса и

матку божку вспомнили? - насмешливо кинул Гарденин и, повернувшись, крикнул

вошедшему с фонарем вестовому: - Живо, люк!

Несмотря на страх, доктор метнул в спину Гарденина взгляд, полный ненависти и злобы. Он не простил Гарденину этой злой шутки и с той минуты

возненавидел его.

-А я на всякий случай приготовился ко всему! - обратился ко мне

доктор

с заискивающей улыбкой, оправившись несколько от страха после моих успокоительных слов. - Не следует никогда теряться в опасности! - прибавил

он с хвастливостью и торопливо бросился наверх...

Я спустился за Гардениным в ахтерлюк. Воды там не оказалось,

имы

тотчас вышли.

-Как вы думаете, Гарденин, сойдем?

-А черт его знает! Нет, непременно выйду в отставку, как вернусь в Россию, если только буду жив! - неожиданно прибавил он. - Эти ощущения не

особенно приятны... ну их! Я вот смеюсь над доктором за его трусость, а ведь сам, признаться, жестоко трушу! - проговорил с какою-то

возбужденной, подкупающей искренностью Гарденин, пользовавшийся заслуженною репутацией лихого офицера.

Сэтими словами он выскочил из кают-компании.

Взглянув в капитанской каюте на барометр, я поднялся наверх и взбежал на мостик.

IV

Капитан стоял на краю и, перегнувшись через поручни, смотрел за

борт, держа в руке фонарь. На шканцах, перевесившись совсем через борт, с тою же

сосредоточенностью смотрел на воду и Никанор Игнатьевич.

Точно в ожидании чего-то особенно важного, на палубе была

мертвая тишина. Только машина, работавшая полным ходом, торопливо отбивала

однообразные такты.

Я доложил капитану о высоте барометра и об осмотре ахтерлюка, но он, казалось, не обратил внимания на мой доклад и, не поднимая головы, крикнул:

- Идет ли?

Несколько секунд не было ответа.

-Тронулся! - вдруг прокричал старый штурман. - Идет! - еще веселее крикнул он через секунду.

-Пошел... пошел!.. - раздались с бака радостные голоса. Капитан торопливо подошел к компасу.

-Самый полный ход вперед! - крикнул он в машину.

Слышно было, как	клипер	с	усилием		черкнул по	камню и,
словно	вздрогнул	всем		телом	и быстро	двинулся
обрадовавшись свободе,
вперед,	Грозный бурун			над камнем белелся седым
рассекая темные волны.
пятном за
кормой.		и	счастия		охватило меня. Громкий
Невыразимое ощущение радости

вздох облегчения пронесся на палубе. И дерзкая, вызывающая улыбка весело играла на лице капитана.

-Лево на борт! - крикнул он рулевым, и клипер, сделав полный

оборот, поворотил назад.

-Счастливо отделались! - сказал капитан подошедшему старшему офицеру.

-Что, много воды?

-Порядочно... Одну пробоину нашли в носу... Сейчас будем подводить парус...

- Я иду назад! - заметил капитан. - Идти по назначению далеко,

да и ветер противный... Как окончите подводку паруса, ставьте все паруса и брамсели.

-Ветер крепчает! - осторожно вставил старший офицер.

-Ничего, пусть гнутся брам-стеньги! Под парами и парусами мы

живо добежим до порта и завтра будем в доке. Нас, верно, таки порядочно помяло...

Не правда ли? - прибавил капитан.

И, не дождавшись ответа, спросил:

-Кто на вахте?

-Я! - проговорил Литвинов, поднимаясь на мостик.

-Курс SSW... Идти самым полным ходом!

-Есть!

-Ну, теперь пойдемте-ка, Алексей Петрович, посмотрим, какова течь... А ведь крепок "Красавец"! Било его сильно-таки... Сколько мы стояли на камне,

Никанор Игнатьич?

-Четыре с половиной минуты-с! - хмуро отвечал старый штурман.

- Довольно времени, чтобы разбиться! - усмехнулся капитан, спускаясь с мостика и исчезая в темноте.

Через полчаса под носовую часть клипера был подведен парус. Все

помпы работали, едва успевая откачивать воду, и "Красавец" под парами и всеми

парусами несся среди мрака ночи узлов по тринадцати в час, словно раненый зверь, бегущий к логову, чтобы зализать свои раны.