1 курс / Психология / Работа Стадс Теркел

работные, стачечники,— вышла книга «Говорят горняки Харлана» (1931) с предисловием Драйзера: десятки шах­ теров отвечали на вопросы писателей и журналистов, сви­ детельствуя о своей неизбывной нужде и бесчинствах по­ лиции.

Как уже говорилось, «Работа» — одно из самых впе­ чатляющих явлений на фоне того «взрыва докумеитализма», которым отмечен литературный процесс в Америке в 60—70-е годы. Именно в это время среди американских историков и социологов стали живо обсуждаться преиму­ щества «устной истории», то есть увековеченных на маг­ нитофонной ленте свидетельств простых людей о своей жизни, своей эпохе. Эта новая тенденция отражала дух времени. Широкое антивоенное и антирасистское движе­ ние 60-х годов еще раз напомнило о силе и активности масс. А магнитофон облегчал писателю процесс познания человека, открытия его внутренней, скрытой порой от глаз сущности.

О чем же поведали нам герои Теркела? О вещах как будто самых заурядных, прозаических: о своей работе, о взаимоотношениях с коллегами, о своих мыслях, чувствах. Десятки лиц, десятки страниц человеческих монологов...

Почему же все это не утомляет читателя, не повергает его в скуку? Потому что перед нами истинная литература, а не беллетризированная социология, книга, построенная по законам искусства. Каждый рассказ — это незамысло­ ватая автобиографическая новелла, несущая печать лич­ ности рассказчика. И элементы этой впечатляющей мозаи­ ки смонтированы не хаотично, а целесообразно: меняются люди, судьбы, настроения рассказчиков, нет монотонности, однообразия. В книге Теркела — изобилие специальной и в то же время увлекательной информации. Эта новизна, этот ценный в познавательном отношении материал не дает остыть читательскому интересу. И прежде всего по­ тому, что, как во всяком подлинно художественном произ­ ведении, изображение трудового процесса органически со­ прягается с обрисовкой личности, с ее социально-психоло­ гической характеристикой.

Книга Теркела поражает широтой охвата жизни. И под­ ходит он к материалу, как уже говорилось, не внешне, со стороны, а изнутри, через восприятие героев. Вот почему увлекает нас рассказ сельскохозяйственного рабочего Ро­ берто Акуны или манекенщицы Джилл Торренс. Главное

10

в том, что за каждой профессией стоит живой человек, со своим характером, со своими эмоциями.

Америка Теркела многолика и многоголоса. Писатель не спешит свести мнения и мысли своих героев к некоему «общему знаменателю». И все же в книге прочерчивается ряд важных «сквозных» мотивов.

Прочитав книгу Теркела, можно сказать, что перед ее героями наряду с проблемами материальными весьма ост­ ро стоят проблемы, связанные с духовной, нравственноэтической стороной их труда, их деятельности. Те, кто ра­ ботает (не забудем, однако, о существовании миллионов безработных в американском обществе), озабочены не только заработком. Не многие из них находят подлинное удовлетворение в том, чем они заняты. Работник оказы­ вается приравненным к машине, делается ее придатком. «Абсолютно убеждена, что большинство из нас выполняет работу, которая обезличивает человека, превращает его в машину»,— говорит в книге Теркела кинокритик Полин Кел. Эту мысль повторяют многие герои книги: и те, -кто в белых воротничках сидит в конторах, и те, кто в синих спецовках работает на заводах, на производстве.

Тема труда вызывает закономерную параллель между книгой Теркела и Уитменом. Автор «Листьев травы» пер­ вым в Америке сделал труд, созидание предметом огром­ ного эстетического интереса («Поэма о топоре»). В своих стихах он поэтизировал повседневное, будничное — то, что считалось неэстетичиым, чего чуралась поэзия. Под его пером возникал образ Америки строящейся, набирающей силу. Он воспевал труд творческий, радостный, гармонич­ ный, хотя социальные контрасты, тень «дракона наживы» уже тревожили поэта на склоне его жизни.

Теркел запечатлел новую историческую эпоху, процесс отчуждения, дегуманизации и стандартизации труда, вы­ холащивания из него творческого начала. Теркел подме­ тил также, что автоматизм, обезличенность труда сдела­ лись ныне острой национальной проблемой. Недаром се­ натор Эдвард Кеннеди, возглавивший комиссию, специаль­ но созданную для изучения данного вопроса, признал: «Мы забываем, что за конвейером и электрической пишу­ щей машинкой стоят живые люди... Проблему недоволь­ ства работой в Америке нельзя больше игнорировать». «Маленькие люди», герои Теркела, хотят, чтобы их пом­ нили, хотят, чтобы их труд не был безымянным, имел

11

личностную ценность, они не желают мириться с тем, что работа не приносит им творческой радости.

Недовольство американцев вызывает и система всеоб­ щей слежки. Где бы ни работал человек в Америке, он постоянно находится под чьим-то неусыпным надзором. Малейшее опоздание фиксируется в «кондуите», пребыва­ ние в столовой, в туалете строго захронометрировано, лю­ бая оплошность влечет штраф. «Босс», фирма обладают разнообразными формами власти над своими служащими. Книга Теркела недвусмысленно свидетельствует: человек в обществе, именующем себя «свободным», по существу, несвободен: неуверенность, страх лишиться места форми­ руют поведение и облик людей, предельно их стандартизи­ руют. Уинформируется и внутренний, и внешний облик человека, ему не позволено и в малой степени проявлять свою индивидуальность.

Особая группа среди героев книги — те, кто трудится па крупных промышленных предприятиях. Они по-своему опровергают расхожие представления, согласно которым американский рабочий якобы умиротворен высокими за­ работками, самодоволен, пассивен, утратил классовое чув­ ство. Fepoii Теркела не таковы, в них ие угасло классовое самосознание, не размыта психология человека труда. Особенно выразительны в этом смысле фигуры теркеловских героев, работающих на фордовском конвейере, кото­ рый являет собой последнее слово потогониой системы.

Среди тех немногих, кто ощущает свое существование как полнокровное и полезное, выделяется профсоюзный во­ жак Гэри Брайнер. Он помогает рабочим отстаивать свои права, свое человеческое достоинство. Интересен образ ад­ воката Филипа да Винчи. Он начинал как юрист, защи­ щающий интересы корпораций, страховых компаний, но разочаровался в такого рода деятельности. Да Випчи ра­ ботает в кварталах бедняков, помогает несчастным, уни­ женным, сломленным жизнью людям не только в чисто юридическом, но и в человеческом плане. Доходов у него стало меньше, а работы больше, но его существование об­ ретает новый, высокий смысл.

Еще па заре века американские либеральные журна­ листы, известные как «разгребатели грязи», ввели в оби­ ход понятие «система». С возмущением писали они о ее кричащих противоречиях и глубокой порочности. О Систе­ ме говорят и герои Теркела. В его книге она открывается

12

как многоликий феномен, олицетворенный боссами, хозяе­ вами, предпринимателями, шпиками, полицейскими, кор­ порациями, как жестокий механизм, функционирующий по принципу: «Хочешь пробраться выше, подомни под себя соперника. А не ты его — так он тебя».

Теркел фиксирует разные результаты воздействия Си­ стемы на своих героев. Одни, например профсоюзный дея­ тель Гэри Брайиер, «адвокат бедняков» Филип да Винчи, даже юный Чарли Блоссом с его незрелостью, идейной путаницей, анархическими метаниями, столь характерны­ ми для современной молодежи, каждый по-своему, пытают­ ся ей противостоять, «дать отпор». Другие исполнены смутного протеста, но вынуждены продавать свое здоровье и силы, изо дня в день поступаясь своим «я», своим чело­ веческим достоинством, и это особенно ощутимо у тех, кто трудится в сфере обслуживания. И наконец, есть еще одна категория — те, кто прочно интегрировался в Систему, стал ее ревностным адвокатом, носителем ее принципов и морали.

Американские писатели-реалисты XX века запечатле­ ли этот процесс, проследив, как частнособственническая система формирует — не только из «среднего класса», но и из «маленьких людей», подлинных тружеников,—законопо­ слушных мещан с их конформистской охранительной пси­ хологией, как губка впитывающих ту духовную пищу, ко­ торую им преподносит «массовая культура». В известном рассказе Джона Рида «Мак-американец» выведен, напри­ мер, белый южанин, люмпен, эдакий перекати-поле, несу­ щий в себе целый комплекс агрессивного расизма. В ро­ мане Синклера Льюиса «Главная улица» мы встречаем провинциального врача Уилла Кенникота, апологета узко­ лобого «американизма», испытывающего патологический страх перед «красными» и всеми «смутьянами». В «Путе­ шествии с Чарли в поисках Америки» Стейнбек сталки­ вает нас со многими безымянными средними американца­ ми, пропитанными самой яростной негрофобией.

Эту тенденцию и ее носителей находим мы и в книге Терпела. Система действует не только методом «брониро­ ванного кулака», если употребить выражение Гэри Брайиера. Ненавязчиво, «изнутри» показывает Теркел воздей­ ствие бэббитовской идеологии на умы американцев, раз­ ные формы и степени такого влияния. Секретарша Энн Боугэн горда от сознания причастности к делам своего

13

преуспевающего хозяина и философствует о том, скол* важно уметь приспособляться к настроениям своего шефа Рено Робинсон пришел в полицию, полагая, что там «не­ плохие перспективы для молодого негра без образования» Откровенно, не без горечи свидетельствует он о расовой дискриминации и о разного рода беззакониях, творимых полицейскими, и все же принужден содействовать «наве-1 дению порядка» в черных кварталах Чикаго. Многозначи­ тельны словно бы случайнооброненные им замечания о белых парнях из «простых» семей, как правило не окон­ чивших школы, которые за недолгий срок работы в поли^ ции превращаются в фанатиков, в «законченных джо уоллесов». Они буквально соревнуются в жестокости по отно­ шению к неграм, ибо подобный расизм не только безнака­ зан, но даже поощряется и способствует продвижению по| службе. Детектив Энтони Руджиеро, зачастую работающий подсадной уткой, мастер «просачивания» в разного рода организации, расторопный служака, вводит читателей в ту атмосферу сыска, слежки, надзора, которая стала ныне приметной характеристикой американского образа жизни. Недаром Энтони Руджиеро не без самодовольства сообща­ ет, что спрос на его профессию неуклонно растет. Книга Теркела помогает уяснить, как плодятся берчисты, ультра, антикоммунисты.

«Работа» Теркела не оставит равнодушным читателя пытливого, видящего в литературе инструмент познания мира. Известный американский писатель и социолог Лью­ ис Мамфорд так писал о ней: «Это труды и дни современ­ ной Америки... Никто не осмелится утверждать, что он знает своих соотечественников, знает то, что привносит красоту или страдания в их трудовые будни, пока не при­ слушается к голосам соавторов Теркела по этой книге, ис­ полненных горечи, цинизма, презрения к самому себе и в то же время гордости, уверенного достоинства...»

Вера в простых людей, демократизм — глубоко привле­ кательные стороны творчества Теркела. Созданные в «Ра­ боте» портреты, правдивые, «без ретуши», глубоко впечат­ ляют. Книга Теркела очень американская — по колориту, реалиям, характерам. И вместе с тем она обращена к проб­ лемам, волнующим многих людей во всем мире.

Б. Гиленсон

РОБЕРТО АКУНА сельскохозяйственный рабочий

Вот уже два года, как я оставил работу в поле. Я понял, что в Калифорнии царит настоящий феодализм и с ним пора покончить. Надо изме­

нить жизнь сельскохозяйственных рабочих и показать :>тим огромным монополиям, что они еще не самые глав­ ные в мире. Сейчас мне тридцать четыре. Я агитирую лю­ дей вступать в профсоюз сельскохозяйственных рабочих США.

Его руки в мозолях, ногти на больших пальцах изуро­ дованы. «Когда собираешь латук, с больших пальцев схо­ дят ногти, ведь они все время задевают за край ящика. Руки распухают. А темп замедлить нельзя — десятник ви­ дит, что ты отстал от других на несколько ящиков, так что лучше уж не останавливаться. Но люди помогают друг другу. Если тебе сегодня совсем худо, тебе поможет тот, у кого дело спорится. Всем, кому туго приходится, хочешь не хочешь надо дероюаться вместе, будь у них кожа черная, желтая или белая».

Мать рассказывала, что я родился прямо в поле, на мишке из рогожи, потому что у нее не было денег пойти и больницу. Когда я был маленьким, мы все время переез­ жали то из Калифорнии в Аризону, то из Аризоны в Ка­ лифорнию. То, что я видел, определило мою жизнь. Пом­ ню, как мы всей семьей собирали морковь и лук. Мы букиалыю вырывали из земли средства к существованию. Я видел, как родители плакали от отчаянья, хотя работа­ ла вся наша семья. Взрослым тогда платили по шестьде­

15

сят два с половиной цента в час. В год это выходило по тысяче пятьсот, ну от силы две тысячи долларов 1.

Еще кое-что добавлял к семейному доходу детский труд. В те годы фермеры проводили традиционную неде­ лю под девизом «Соберисвой урожай». В страдную пору они брали из школы детей сезонных рабочих, чтобы те по­ могали в поле взрослым. А когда ребенок возвращался в школу, ему давали маленькую золотую звездочку, вроде бы за исполнение гражданского долга. i

Мы собирали все: латук, морковь, лук, огурцы, цветную? капусту, помидоры — ну, просто на любой салат. Апельси-, ны, лимоны, арбузы — всего не перечислишь. Месяца че­ тыре мы проводили в Салинасе, оттуда ехали работать в Имгшриал-Вэлли, потом — на сбор цитрусовых. Это был замкнутый круг — мы все время торопились к новому се­ зону уборки.

После смерти отца мать, закончив работу, обычно шла в свою палатку, а я в другую, для пас, детей. Бывало, мы все перессоримся и бежим в палатку к маме и видим, что она плачет. Когда я ее спрашивал, почему она плачет, она ничего не отвечала, говорила только, что скоро все изме­ нится к лучшему. Матери крепко досталось от жизни, по она никогда не утрачивала чувства собственного достоин­ ства. А лучшие времена, про которые она говорила, так для нее и не наступили.

«Одно время, когда нам очень нужны были деньги, мать устроилась работать вечером в ресторане. Я ей помо­ гал. Фермеры, которые туда заходили, отпускали грязные шуточки и приставали к ней. Я, понятно, за нее заступал­ ся, но мать говорила, чтоб я не связывался, что она сама может с ними справиться. А они ее до слез доводили сво­ ими приставаниями.

Моя мать была очень гордой оюенщиной. Она нас всех одна вырастила и поставила на ноги и помощи ни у кого не просила. И всегда мать старалась укрепить нашу семью. Вот говорят, что семья, которая вместе молится,— это крепкая семья. А я считаю, что крепкая семья — это та, где все вместе работают. Из-за трудностей, которые они делят. Моя мать не очень-то грамотно говорила по-англий­ ски, да и по-испански тоже. Она была совсем необразо­

1 «Теперь мы добились повышения платы до двух долларов в час. Но и этого, конечно, недостаточно».— Прим, автора.

16

ванная, но она знала несколько молитв и заставила нас их выучить. Я тут вот что скажу. Как поглядишь, что де­ лается в стране, да и во всем мире, так просто бы сровнял все церкви с землей. Я что-то ни разу не видел, чтобы свя­ щенник вышел с нами в поле, чтоб он старался помочь лю­ дям. Может, теперь они это и делают. Но церковь обычно только берет9а не дает. Однажды нас попросили в церкви принести овощи для благотворительного базара. Мы при­ несли, но купить их могли только богатые, одни они не­ плохо провели время...»

В школу я ходил босиком. Белые ребята насмехались над нами. Они смеялись над маисовыми лепешками, кото­ рые мы приносили на завтрак. У них-то завтрак бы в спе­ циальных аккуратных коробочках и холодное молоко в термосе, а у нас — только сухие маисовые лепешки. Над нами не просто смеялись, нас всегда задирали. Мой стар­ ший брат заступался за нас всех и частенько являлся до­ мой с подбитым глазом.

Хуже всего, когда приходилось жить на пособие — до чего же это унижает достоинство человека! Нам выдавали консервы с этикеткой: «Собственность государства. Про­ даже и обмену не подлежит». А ведь совсем по-другому себя чувствуешь, если можешь, сам, на свои деньги купить такие же консервы.

«Я хотел стать в школе своим. Было это в шестом клас­ се. К 4 июля 1 решили поставить патриотическую пьесу и пробовали ребят на разные роли. Я хотел, чтобы мне дали роль Линкольна, и назубок выучил Геттисбергскую речь. Я учил ее, пока работал в поле. Из всех ребят я один не читал роль по книжке, я ее наизусть знал. А роль отдали дочке фермера. Она тоже читала по книжке, но сказали, что у нее дикция лучше. Я очень расстроился. В восьмом классе я ушел из школы.

Если со мной кто заговаривал о политике или о граэ/с- данеких правах, я делал вид, что не слышу. Это так уни­ зительно, когда не можешь выразить свои мысли. В шко­ ле от нас требовали, чтобы мы говорили по-английски, а ото стоило нам огромных трудов. Я то и дело ввязывался в драки из-за того, что говорил по-испански, а ребята не

1 День провозглашения независимости США.— Прим, перев.

17

понимали. Меня наказывали — оставляли в школе после уроков за то, что я не хотел говорить по-английски».

Мы возили с собой свои собственные палатки. У боль­ шинства рабочих не было палаток, и они жили в тех, ко­ торые компания заранее ставила для них на полях. У нас, ребят, была своя палатка, старенькая правда, но зато своя собственная. Белые смеялись над нами. «Смотрите, ряже­ ные едут»,— говорили они. Одежда у нас всегда была грязная. А как могло быть иначе, если мы все время ко­ лесили по пыльным проселочным дорогам? Ну и старались держаться подальше от города.

Яне любил ездить в город, потому что это всегда су­ лило одни неприятности. Мы обычно заходили в малень­ кие лавчонки, хотя с нас там сдирали дороже. А в хоро­ ших магазинах над нами смеялись, на нас показывали пальцем. Чтобы купить необходимое, мы ездили в город примерно раз в две недели. Всегда старались держаться вместе, боялись ходить поодиночке. (Смеется.) Мы подшу­ чивали над своей бедностью. Кто-нибудь скажет: «Вот раз­ богатею, женюсь на белой, чтобы меня приняли в их об­ щество». А другой парень отвечает ему: «А я, как разбо­ гатею, женюсь на мексиканке и пойду в это твое общество посмотреть, как тебя повесят за то, что ты женился на бе­ лой». Вся наша жизнь сосредоточивалась вокруг работы на полях.

Яначал работать в поле, когда мне было восемь лет. Помощи от меня тогда было мало, но даже это имело зна­ чение для семьи. Всякий раз, когда я отставал, родители швыряли в меня морковкой. А я мечтал: вот стать бы мил­

лионером, скупить все эти ранчо и отдать их людям. Я представлял себе, что маме не приходится больше ез­ дить с места на место, а живет она все время в одном и том же доме и все соседи очень ее любят. А меня тут — хлоп морковкой по спине. Ну уж какие тогда мечты. А по­ том поработаешь и снова начинаешь что-нибудь приду­ мывать.

Мы выходили в поле рано, около четырех утра, и ра­ ботали до шести. Потом — скорей домой, чтобы переодеть­ ся в чистое и бежать в школу, потому что боялись опоз­ дать. Бежали во всю прыть и в класс входили совсем вы­ дохшиеся. В одиннадцать мы уже клевали носом. Учителя посылали домой записки, жаловались маме, что мы невни­

18

мательны на уроках. Единственный предмет, по которому я успевал, была грамматика. Мы часто не выполняли домашних заданий, потому что работали. А учителям это­ го было не понять, ну, и мне иногда здорово влетало.

Занятия в школе кончались около четырех. Опять мы бежали домой, переодевались и работали до семи, а то и до половины восьмого. Это в будни, а в субботу и воскре­ сенье мы оставались в поле с четырех тридцати утра и до семи тридцати вечера. Вот когда мы действительно зара­ батывали деньги. Мы все работали.

Я подносил матери ящики, чтобы она складывала туда морковь. Я выдергивал морковь из земли, а она сортиро­ вала ее по величине. Я приносил ей попить. А когда мы собирали помидоры, ящики были очень тяжелые, фунтов тридцать каждый. Эти ящики должны быть очень крепки­ ми, чтобы не разбиться, когда их швыряют на грузовик.

Но самое трудное — это пропалывать и окучивать ово­ щи, особенно если у мотыги короткая ручка. Поле длиной около полумили. Целый день не разгибаешь спины. А уж когда земля попадется твердая, так приходишь домой — а все руки в волдырях и спину страшно ломит. Иногда мне даже не до еды было, так уставал. Валился на постель и засыпал как убитый. А тут опять вставай — и в поле.

Помню, как мы приехали из Аризоны в Калифорнию па сбор моркови. В поле было очень холодно и ветрено, а у нас в палатке на четверых ребят — одно ветхое одеяль­ це. Мы промерзли до костей. Тогда я утащил у хозяина два новехоньких одеяла. Как только мы ими укрылись, лам сразу стало так хорошо и уютно. Но меня кто-то за­ метил. На следующее утро хозяин сказал матери, что он лас выгонит, если мы не отдадим ему одеяла, и чтоб они были совсем чистые. И вот моя мать, младший братишка и л; пошли на реку, нарезали веток с кустов, разожгли ко­ стер и согрели воду. Мать тщательно выстирала одеяла, иысушила их, прогладила и отдала назад хозяину. А нам задала хорошую взбучку.

Вспоминается мне один рабочий лагерь, он был в веде­ нии городских властей. Построили его для немецких воен­ нопленных, а потом селили там семейных рабочих. Вокруг лагеря была колючая проволока. Не вернешься в лагерь до десяти вечера — пиши пропало, раньше четырех утра туда не попадешь. Мы не знали этих правил, никто нам о них не сказал. Мы поехали в гости к родственникам и верну-

19