- •БЛАГОДАРНОСТИ
- •Глава 1 ЧТО ТАКОЕ ГОРОДСКАЯ ЛЕГЕНДА И ЗАЧЕМ ЕЕ ИЗУЧАТЬ?
- •Новое рядом: как открыли городскую легенду
- •Операциональный подход: как воздействует легенда
- •Как мы анализируем советскую городскую легенду
- •Как мы собирали городские слухи и легенды
- •Был ли плач по Сталину? Как мы воспринимаем истории о советском прошлом
- •Глава 2 ОПАСНЫЕ ЗНАКИ И СОВЕТСКИЕ ВЕЩИ
- •«Москау, Москау, закидаем бомбами!»: последний всплеск гиперсемиотизации
- •Когда мы видим знаки там, где их нет?
- •Пересборка «государственного контроля»: от уничтожения носителей к коррекции содержания
- •Первая агитлегенда: кто автор анекдотов о Чапаеве?
- •Вторая агитлегенда: борьба с двойной лояльностью
- •Новая агитлегенда и старый страх
- •Глава 4 СВОИ ЧУЖИЕ ОПАСНЫЕ ВЕЩИ
- •Крыса в колбасе: как возникает культура недоверия
- •«Сифилизатор»: городская ипохондрия и опасные общественные места
- •Ноготок в пирожке, или Свой и чужой каннибал
- •Ужасное мыло: геноцид и военные страхи в одном куске
- •Откуда пошел «джинсовый дерматит», или Опасное обаяние западной вещи
- •Глава 5 ЧУЖАК В СОВЕТСКОЙ СТРАНЕ
- •Зубные черви: тело чужака и колониализм наоборот
- •Жуки и холера: техники скрытого заражения
- •Смерть вместо прививки: коварная услуга врачей-убийц
- •Отравленная жвачка: опасный дар иностранцев
- •Глава 6 ВЗРОСЛЫЕ СТРАХИ И ДЕТСКИЕ ЛЕГЕНДЫ
- •Чем опасна черная «Волга», или Загадочное исчезновение навсегда
- •Почему дети играли в «красную пленку»: паноптикон в школьном коридоре
- •Если ты в красном, это опасно: слухи о маньяках
- •Фольклор в ожидании катастрофы: страхи, слухи и песни о будущей войне
- •О власти и смерти глазами детей
- •СЮЖЕТЫ ГОРОДСКИХ СОВЕТСКИХ ЛЕГЕНД ОБ ОПАСНЫХ ВЕЩАХ
- •2. Легенды о тайных знаках, оставленных врагами
- •5. Внутренние враги вредят советскому человеку
- •СОКРАЩЕНИЯ
- •ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
Был ли плач по Сталину? Как мы воспринимаем истории о советском прошлом
Наш знакомый однажды сделал на своей страничке в Facebook пост, где рассказал об одном эпизоде из детства. В истории фигурировали очередь в хлебный магазин и талоны на хлеб, и обе эти детали (особенно последняя) возмутили некоторых читателей поста. В комментариях началась бурная дискуссия, в процессе которой одни с жаром доказывали, что никаких талонов на хлеб в городе N никогда не было, а другие утверждали, что талоны были. Самое интересное, что носители обеих точек зрения ссылались на свой личный опыт жизни в городе N и собственные воспоминания, обвиняя оппонентов во лжи. В 2016 году издание InLiberty
иСахаровский центр проводили акцию «Антисталин»,
итам неожиданно возникла дискуссия, был ли народный плач после смерти вождя в 1953 году. С пеной у рта посетители отстаивали две противоположные версии: согласно одной, все искренне рыдали, а согласно другой, это был искусственный траур, потому что никто и не думал плакать по тирану.
Такие |
споры — |
совсем не редкость |
и онлайн, |
и офлайн. |
Заметим, |
что описанная выше |
дискуссия |
о талонах касается бытового факта — с ним могли сталкиваться самые разные жители того или иного города. Группа «носителей» воспоминаний о подобных фактах формируется скорее по географическому (жители города N), чем по социальному признаку. Спор о существовании талонов между жителями одного и того же города, видимо, связан с избирательностью человеческой памяти (один помнит одно, а другой — совсем другое). Когда мы
вспоминаем не о бытовых фактах, а о тех разговорах, свидетелями которых мы были (или в которых сами принимали участие), в действие вступает еще один фактор — социальный. Реальность, в которой существовали разные социальные группы, была разной. В лояльной советской семье, не пострадавшей от репрессий, в день смерти Сталина действительно могли все плакать. А вот реакция людей, настроенных по отношению к сталинскому режиму критически, могла быть прямо противоположной. Слухи и легенды, которыми обменивались в среде столичной фрондирующей интеллигенции, мало волновали рабочих из провинциального города, и наоборот.
Благодаря |
неравномерному |
распределению |
слухов |
и легенд и |
избирательности |
памяти многие |
сюжеты, |
о которых пойдет речь в этой книге, вызывают живое узнавание у одних и недоумение у других. Какую бы тему из представленных в этой книге мы ни разбирали — реакцию на смерть Брежнева, страх ядерной войны, слухи о зараженных джинсах, крадущих детей черных машинах или крысиных хвостиках в колбасе, — мы все время сталкиваемся с тем, что одни информанты говорят, что мы все придумали («и колбаса была самой лучшей, и страшилок никаких не было»), а другие, напротив, рассказывают, как они боялись черных машин или не могли спать, узнав про будущую ядерную войну.
Избирательность памяти приводит к очень интересному эффекту. Людям свойственно не только верить своим воспоминаниям, но и генерализировать свой собственный опыт постфактум: многие, оглядываясь в прошлое, полагают, что все их современники чувствовали и думали то же самое по поводу тех или иных событий, пели те же самые песни, читали те же самые книги и вели те же самые разговоры. Так, один наш информант, родившийся в Ленинграде в семье творческой элиты и вращавшийся в среде, которая характеризовалась высоко критическим отношением к действующему режиму при довольно высоком уровне потребления,
долгое время был уверен, что вообще все советские люди в 1970 е годы жили так — глубоко презирая советскую власть и слушая «Битлз». О том, что в других городах и в других социальных средах жили иначе, он с глубоким изумлением узнал уже в эмиграции, подружившись с выходцем из крупного, но провинциального города Горького (сейчас Нижний Новгород). Наши информанты из города Свердловска (Екатеринбурга) с удивлением узнавали от нас истории про иностранцев, угощающих советских детей отравленными жвачками, — что вполне естественно, если учесть, что Свердловск был городом, закрытым для иностранцев, и подобные истории там актуальными быть не могли. А люди, жившие в Ленинграде и Москве, где было много иностранных туристов, как правило, такие истории хотя бы краем уха, но слышали. У каждого был свой собственный Советский Союз.
Несомненно, в этой книге мы тоже прибегаем к генерализации, и это неизбежно для любой науки, ибо любая наука оперирует моделями, чтобы понять мир. Однако мы стараемся не совершать популярную ошибку: не распространять опыт одного информанта на все советское поколение и, приведя одну цитату, говорить «так думали все советские люди». Поэтому эта книга писалась так долго — три года. Не так просто провести опросы
изаписать интервью. Нам приходилось сравнивать ответы
иискать повторяющиеся паттерны (количественные подходы здесь очень помогают), чтобы увидеть основные тенденции в развитии социальных фобий.
Мы хотим закончить первую главу обращением к читателю. Встретив на страницах этой книги невероятную для вас городскую легенду, просто поверьте: другие люди (причем их могло быть очень много) могли воспринимать жизнь в СССР по-другому.