постртравматич стресс
.doc
публикации | обучение | авторы | WWW | LJ | о сайте | отзывы |
|
||||
|
|
HPSY.RU/ публикации / .. / Посттравматический стресс с позиций экзистенциально-гуманистической психологии |
------------------------------ |
Последние достижения в области лечения посттравматического стресса (ПТС) очень впечатляют. Во время своего визита в Москву я присутствовал при проведении дискуссии между советскими и американскими психологами и ветеранами войны о том, как бороться с ПТС. Когда я наблюдаю за подобными дискуссиями, я, к сожалению, замечаю тенденцию обращаться к редукционистской, упрощенной трактовке нарушений психики, которая подразумевает терапевтическое вмешательство, основанное главным образом на собственно лечении, использовании катарсиса, снятии устоявшихся реакций или поддерживающем лечении. Вообще-то, я ничего не имею против этих подходов: все они, за исключением лечения, являются важными частями моей собственной работы как психотерапевта. И я понимаю, что лекарства тоже часто помогают людям. Но исключительный акцент на таких подходах к ПТС, боюсь, может привести к тому, что мы просто проглядим другие факторы, на которые необходимо взглянуть с политических, культурных и, наконец, онтологических позиций [16], [24]. Что происходит, когда мы получаем травму? Помимо самих физических, нервных и эмоциональных травм угрозе подвергается наше право на жизнь, на личное благополучие и, кроме того, возникает ощущение, что мир (включая людей) не оказывает значительной поддержки человеческой жизни в целом. Разрушается само наше представление о существовании. Существование в этом смысле включает все значимые структуры, которые свидетельствуют о том, что мы являемся ценной и жизнеспособной частью материи жизни. Таким образом, важно, что, согласно С. Криппнеру [15], воспоминания ветеранов войны во Вьетнаме «могут представлять собой неудачные попытки придать смысл тому опыту, который многие из их товарищей считают лишенным смысла или вредным» (см. также [7], [10], [22], [28]). ПТС может быть также вызван или же может поддерживаться нескончаемым негативным жизненным опытом или отсутствием жизнеутверждающих моментов и в «нормальной», мирной жизни. Вьетнамская и афганская войны «выросли» из ключевых моментов американской и советской культур. Эти войны не были какими-то маловероятными или невозможными событиями, если смотреть на них с позиций истории того и другого государства. Вернувшись домой, ветераны часто сталкиваются со сглаженными, но достаточно сильными проявлениями той же самой психологической и государственной «силы», которая привела к этим войнам. А из-за того, 93 что у них уже имеется военный опыт, они сверхчувствительны к этой силе. Данную проблему мы называем посттравматическим стрессом. Но если взглянуть на нее с предлагаемой мною позиции, ПТС является не только «пост», но и непрерывной реакцией на непрерывный стресс, которым характеризуется жизнь в Соединенных Штатах или б. СССР; и это не просто некое нарушение, свойственное ветерану, это — нарушение в социальном организме, частью которого является ветеран. Чтобы оказать психотерапевтическое воздействие, надо помочь ветеранам увидеть их собственное «нарушение» в этом более широком контексте и понять, что травмирующий стресс является следствием не только прошедшей войны, но и различных аспектов окружающей жизни, которых нужно избегать или творчески преобразовывать. Один ветеран вьетнамской войны, который консультировался у меня по вопросам психотерапии, происходил из городской среднеобеспеченной среды; его родственники совершали мелкие преступления и имели работу, не приносящую никакой радости. У его семьи не было каких-либо значимых связей с окружающими, и многие из ее членов страдали депрессией и/или алкоголизмом. Несмотря на это, с большими усилиями он получил высшее образование и начал карьеру социального работника. Однако друзья уговорили его заняться прибыльным делом — махинациями с продажей товара. Ему было стыдно за свое окружение и способ зарабатывать на жизнь, поэтому когда его призвали на военную службу, он воспринял это как отдушину. Во Вьетнаме он столкнулся с жестокостью, пробовал наркотики, стал цинично относиться к войне, но в роте служил успешно и был тяжело ранен. По возвращении в США его циничное отношение к принятым в стране ценностям углубилось, и он вернулся к своей прежней работе, сказав себе: «каждому свое». А тем временем его семья продолжала деградировать, не оказывала ему никакой поддержки, наоборот, ожидала, что именно он. спасет других членов семьи. У него развился ПТС. В подобном случае мы должны признать, что стрессовую реакцию у этого человека вызвала не только травма, полученная им на войне, но и его прежнее социальное окружение и особенности его характера, которые усугубили его ранимость, а также условия послевоенной жизни, которые также добавили стресса и лишили его поддержки и смысла существования. Более тщательный анализ посттравматического стресса, связанного с войной, показывает, что значение воздействия самой войны преувеличивается, а влияние социального окружения, в которое включены сами жертвы и те, кто хотел бы им помочь, не замечается. Это не означает, что надо отрицать ужасы войны, однако необходимо видеть связь между этими ужасами и другими непрекращающими свое действие дегуманизирующими, отрицающими жизнь силами. К. Скалл [24], сам будучи ветераном, исследовал эти вопросы в серии интервью, затрагивавших глубинные эмоции, с ветеранами войны во Вьетнаме и установил наличие шести тем: чувство вины, покинутость/предательство, утрата, одиночество, потеря смысла и страх смерти. Он сделал вывод, что эти темы задают контекст и выявляют причины симптоматики ПТС и что «обращаясь к тому, что больше всего волнует ветеранов вьетнамской войны, следует опираться прежде всего на экзистенциальную перспективу» [24; iii-iv]. Я сам работал с ветераном, о котором шла речь выше. В процессе психотерапии, помимо того, что он имел дело непосредственно с самой травмой, вызванной войной, он начал проявлять явное стремление к тому, чтобы установить хорошие взаимоотношения с другими людьми и заняться каким-нибудь общественно полезным делом. После многих тщетных попыток он наконец стал работать сборщиком пожертвований на больницу, где, как он чувствовал, смог бы использовать свои прежние социальные навыки с большей пользой для того дела, в которое верил. Мое внимание привлекли еще два примера, которые иллюстрируют роль факторов окружения в продлении посттравматического стресса. 94 Российский психолог Ф. Коньков написал о влиянии следующих ценностей армянской семьи, культуры и политического контекста на стрессовые реакции ереванских детей и их родителей после землетрясения 1988 г.:
Ф. Коньков описывает психотерапевтическое вмешательство психологов в целях снижения воздействия этих факторов, так как без этого стресс продолжается. Помимо психотерапевтической ценности открытого выражения чувств, связанных с трагедией, эти семьи нуждаются в том, чтобы им помогали приспособиться к жизни в новых условиях, характеризующихся высокой ценностью человеческой жизни. Даже когда люди скорбят о потере близких, об утраченных здоровье и имуществе, им можно помочь, повышая значимость их переживаний, объясняя, что их страдания и жизнь имеют смысл. Второй пример касается писателя Примо Леви, который подверг себя самосожжению в Италии несколько лет назад. Почему Леви, который так много пережил и вынес, покончил с собой? В рецензии на книгу Леви [17] Дж. Кирш [11] выдвинул предположение, которое вписывается в мою теорию о том, что житейские неурядицы могут продлевать или даже усугублять посттравматический стресс. Как мог Леви оставаться чистым перед своими погибшими товарищами и перед священной памятью о том ужасе, который большинство людей даже не в состоянии понять? Может ли вообще человек жить в последние десятилетия XX в. в Италии или где-либо еще после того, что пережил в Освенциме? Леви пытался, в течение многих лет он заставлял себя жить. «Когда я писал, во имя добра или зла, сознательно или бессознательно я всегда пытался двигаться от тьмы к свету». Но знаем ли мы в действительности, чего стоит произносить эти слова, а жить иначе? Леви писал: «Мне странно, что лакировка действительности вытесняет Освенцим как «первый этаж» моей памяти... Я это понял из своих слов: Лагерь исчез из них, и с возрастающей частотой я сталкиваюсь с проблемой лакировки действительности, проблемой, которую я не могу решить». Дж. Кирш приходит к выводу, что П. Леви «отчаялся найти себя в мире, где провал коллективной памяти угрожает предать забвению даже Освенцим». Немецкие историки-ревизионисты, несмотря на огромные усилия К. Ланцмана, отраженные в его труде «Shoah», способствуют тому, что Освенцим и его уроки могут быть забыты. Стал бы такой человек, как Леви, жить в мире приукрашенной лжи и чего-то подобного, что предлагает современное индустриализованное и пустое общество, или же он скорее умрет, чтобы вновь попасть в мир людей и событий, которые кажутся ему более реальными? Если его самоубийство было особенно трагичным примером посттравматического стресса, то нам, наверное, следовало бы видеть в нем не только непрекращающиеся воздействия ужасной травмы, но и последующее возрастающее влияние отсутствия жизненно важных смыслов и связей. В живом коротком рассказе «Девушка моей мечты» российский писатель Б. Окуджава описывает возвращение матери одного молодого человека из 95 ГУЛАГа. В городе в это время только и говорят, что о популярном романтическом фильме «Девушка моей мечты», и сын думает: «Допьем чай, и я поведу ее в кино. Она еще не знает, что предстоит ей увидеть. Вдруг после всего, что было, голубые волны, музыка, радость, солнце... И это после всего, что было...» Он хочет показать ей: «Мы сильнее обстоятельств. Мы их вот так переживаем мужеством и любовью... Пусть она видит, что со мной не пропадешь. Жизнь продолжается, продолжается... Я дарил ей самое лучшее, что у меня было. Мама моя сидела, опустив голову.— Давай уйдем отсюда,— внезапно шепнула она». Сын упорствует: «Я надеюсь на завтрашний день. Завтра все будет по-другому. Ей нужно сбросить с себя тяжелую ношу минувшего... Да, мамочка? Все забудется, все забудется, все забудется... Мы снова отправимся к берегам голубого Дуная, сливаясь с толпами, уже неотличимыми от них, наслаждаясь красотой, молодостью, музыкой... Меж тем в сером платьице своем, ничем не покрывшись, свернувшись калачиком, мама устроилась на топчане. Она смотрела на меня, когда я вошел, и слегка улыбалась...» Многое из того, что мы предлагаем нашим ветеранам в «нормальной» жизни, ожидая, что это исцелит их, является в действительности весьма поверхностным,— об этом напоминает рассказ Б. Окуджавы. Прежние травмы часто осложняются другими не столь очевидными травмами, вызванными утратой человеческих связей, суррогатными радостями и мнимыми ценностями. К концу фильма «Сердце воина» [3] советский ветеран войны в Афганистане Николай Чуванов говорит о том, как важны связи между ветеранами, и даже о психологическом оздоровляющем воздействии путешествий в прошлое, где они воевали, «чтобы не погрязть в болоте бессердечия». Именно столкновение с бессердечием предрасполагает солдат к посттравматическому стрессу; бессердечие способствует возникновению войн и травм, которые они вызывают, и слишком часто именно бессердечие, которое проявляется после войны, вносит свой главный вклад в посттравматический стресс. А. Клейман, который критикует психиатрию и вообще то, как мы смотрим на болезнь, пишет, что «все серьезные заболевания воплощают диалектику между общепринятыми культурными ценностями и всегда личным смыслом прожитого опыта страданий, имеющимся у пациентов, их семей и друзей, и теми, кто оказывает первым профессиональную медицинскую помощь». Когда он пишет о СПИДе, то делает замечание, которое в равной мере относится и к посттравматическому стрессу: «..личностный смысл болезни для человека начинается с потери всего мира». Это не та потеря, которая может быть «излечена» с помощью медикаментов, катарсиса, поддержки или смены установок, хотя все эти методы и могут помочь, особенно в той мере, в какой они являются «носителями смысла и онтологической отнесенности» [5], [9]. Терапевты и другие специалисты могут воплощать в себе и передавать пациентам свое собственное представление о жизни, точно так же, как они делают это с помощью лекарств, катарсиса, смены установок и общей поддержки, но следует признать, что в результате этих воздействий происходит значительно больше изменений, чем можно заметить на первый взгляд. У. Махеди [18] подчеркнул важность «философского (морального) религиозного контекста... в рамках которого мы интерпретируем смысл войны». В. Франкл [4] описал, какие обращения претерпевают порой человеческие ценности и как они возрождаются в нечеловеческих условиях, а У. Айзенхарт [2; 17], который пишет о Вьетнаме, подчеркивает, что «страстное желание выжить мы часто черпали из смерти и морального разложения». Нам, психологам, необходимо осознать, сколько наших собственных жизненных сил мы отдаем этой работе, а также то, проходила ли она проверку жизнью и была ли она порождена столкновением с различными проявлениями смерти и морального разложения в современном мире — как во время войны, так и в мирное время. Экзистенциально - гуманистический подход к лечению посттравматического стресса должен принимать во внимание 96 утрату и восстановление смысла и человеческих связей, а также роль неожиданных потрясений. Этот подход представлен в следующих книгах: [1], [4], [6], [19], [20], [21], [23], [25], [26]. В недавно опубликованной значительной работе российского психолога Ф. Василюка [27] обсуждается, как люди сталкиваются с фрустрацией, испытывают и преодолевают травмы, когда оказывается, что «сделать ничего нельзя». Эти и другие авторы помогают нам увидеть, что в действительности всегда можно что-то сделать для ветеранов, чтобы восстановить или придать смысл жизни перед лицом разрушительного личного, социального, внутринационального или глобально-человеческого опыта.
Поступила в редакцию 20.Х 1991 г. Перевела с английского E. В. Щедрина Грининг Т. Статья была опубликована в журнале "Вопросы Психологии", №1 за 1994 год. Публикация на сайте произведена с любезного разрешения редакции журнала. На CD "Вопросы психологии" за 20 лет содержатся и другие публикации по темам "гуманистическая психология" и "экзистенциальная психология", а также по многим другим разделам психологии.
|
|
Москва. 2008-2009 Учебная программа по экзистенциальной трапии Роберта Найдер (Pacicfic Institute, Сан-Франциско) » |
|
Бирштонас . Сентябрь V Международная конференция "Экзистенциальное измерение в консультировании и психотерапии". ВЕАТ » |
|
Санкт-Петербург . Май Неделя экзистенциальных групп в Санкт-Петербурге «Дороги любви». Международный Институт экзистенциального консультирования » |
|
------------------------------ |
|
публикации | обучение | WWW | LJ | авторы | цитаты | о сайте | отзывы | рассылки |
|
|
|