книги / Общество, культура, социология

риальное выражение ее — деньги. Нет, таким образом, никакого преувеличения в том, что эту мораль полез­ ности (которая характеризует все развитие буржуазной этики, утилитаризм, позитивизм, неопозитивизм) мы рас­ сматриваем параллельно с меновой стоимостью, а не с потребительной. Основной чертой этой морали являет­ ся примат индивидуальной морали над общественной.

Но если индивидуальная польза не тождественна потреблению, что же тогда в мире этических ценностей соответствует потребительной стоимости? Потребляемый предмет как потребительная стоимость означает в пер­ вую очередь общественное потребление, то есть она основана на потребляемости в практике данного об­ щества и модифицируется индивидуальным потребле­ нием, отличным в определенных пределах от традици­ онного. Аналогично обстоит дело п с ценностью любого социального поведения, которая определяется соответ­ ствующими общественными отношениями; даже сами возможности создания форм индивидуального поведения определяются этими отношениями. Сами этические нор­ мы регулируют отношение между человеком и общест­ вом, и поэтому его потребительную стоимость можно выразить лишь с точки зрения интересов общества.

Вопрос, следовательно, в том, какова взаимосвязь между «потреблением» общества и индивида, причем это следует рассматривать по отношению к потребляемому предмету, ценностям истины и этическим ценностям.

Вэтом плане можно выделить три исторические эпохи.

Впервой эпохе существовала лишь потребительная стоимость, обмен существовал лишь как скрытое в

«порах» общества	явление	(в	форме «в-себе-бытия»).
Во вторую эпоху	создается	и	обособляется меновая

стоимость («для-себя-бытие»), ее отношение к потреби­ тельной стоимости двойственное: с одной стороны, она основана на ней, а с другой — возвышается над потре­ бительной стоимостью, подчиняет ее себе. В соответст­ вии с этим и индивидуальное потребление отделяется от общественного, более того, появляется возможность усилить это отделение до конфликта, противопоставле­ ния. Третья эпоха порождает новую стоимость — каче­ ственную, которая по принципу «отрицание отрицания» вновь выдвигает на первый план общество.

Подобный процесс развития произошел и в мире когнитивных ценностей. На первом уровне существова­ ли знания типа доксы, их формирование и осуществле-

ние было связано с деятельностью общества. Когда же появилось эпистемное знание, то оно было обусловлена и использовано обществом через деятельность индивида. На третьей ступени мышление вновь возвращается к обществу.

Подобный же процесс совершается и в области эти­ ческих ценностей. На первой ступени единственной фор­ мой этической ценности является система этических ценностей общества, на второй ступени возникает более развитая система ценностей и их отношение друг к дру­ гу является уже социологической проблемой.

Древнейший период исторического развития харак­

теризуется	Марксом через	наличие «природных общ­
ностей» (обусловленных кровнородственными				или со­
седскими узами), затем наступает этап,			когда	индивид
отрывается	«от пуповины	первобытной	общности»215.
На первой	ступени общество не только		в принципе, на

и во всей полноте определяет все действия индивида. Человек такой общности не может представить себя членом другой природной общности. Формы его пове­ дения однозначно регулируются обществом, которое ис­ пользует унаследованные законы. На вопрос, почему люди поступают так, а не иначе, мы получаем один от­ вет: потому что наши предки 'поступали так же. Струк­ тура жизни настолько проста, что унаследованные об­ разцы поведения достаточны для того, чтобы человек всегда знал, как он должен поступить. Те, кто высту­ пали — в силу каких-то причин — против традиции, за­ ранее знали, что их ожидает.

Чарльз Дарвин наглядно показал механизм этого поведения, главными мотивами которого является или боязнь наказания, или чувство вины. На первой ступе­ ни человек боится совершить неблаговидный поступок не потому, что он руководствуется какими-то своими личными убеждениями; регулирующий принцип его по­ ступков более непосредствен: человек боится, что он будет наказан обществом, если будет действовать не в соответствии с его интересами и нормами. На следую­ щем этапе (социальную основу которого Дарвин видел в переходе от племенной организации к более высокой общественной форме) моральное сознание входит «внутрь» отдельных людей, то есть «интериоризируется».

И действительно, именно в этом и выражается сущ­ ность переворота. На уровне племенной морали вся деятельность индивида регулируется традицией, все

подчиняются этому порядку, они не могут поступать иначе, ибо, оторвавшись от общности, они просто не смогли бы существовать. Общность вынуждена ревниво и строго придерживаться правил, поскольку, плохо вооруженная, она противостоит страшным, огромным, враждебным силам природы. Система этих правил на­ ходит свое выражение в тотемизме, этой наиболее древ­ ней и наиболее консервативной религиозной форме со­ знания человечества, остатки которой мы встречаем и в наши дни. Живущий в те времена человек стремился изо всех сил следовать и заставлял следовать всех дру­ гих установившимся правилам поведения. В суждениях о поступке отсутствует оценка (то есть количественный момент), и прежде всего здесь нет оценки взаимосвязи намерения и следствия.

С этой точки зрения миф является не только эстети­ ческой, но и этической объективацией; он не только за­ ставляет людей любоваться художественным произведе­ нием, но дает и объяснение мира, и образцы поведения. Томас Манн в статье, посвященной Зигмунду Фрейду, рас­ сматривая механизм мифического мышления, приводит целый ряд примеров и доказывает, что жизнь древних племен была пронизана желанием выполнить выражен­ ные в мифах заповеди. Обычно не оставалось места для столь обычной для наших дней рациональной оценки, решающим мотивом их поступков было «исполнение Писания». Томас Манн замечательно изображает это поведение в романе «Иосиф и его братья». Повторяю­

щиеся	судьбы,	повторяющиеся		ситуации — такова
жизнь,	которая	формирует	и требует		традиционного
поведения. Исполняемые в			жизни	роли	определяются

возрастом, полом и непосредственными способностями, число возможных событий и положений ограниченно. Нет таких задач и ситуаций, которые не имели бы об­ разца в прошлом, история предков почти всегда содер­ жит нечто подобное. Отдельный человек не противопо­ ставляет себя обществу и не отрывается от него.

Регулирование поведения определяется в социологии и социальной психологии различными терминами. Осо­ бенно большое влияние оказала концепция Дэвида Рисмена. В своей книге «Одинокая толпа» он говорит о ее

поведении, как таком, которое продиктовано тради­ цией216. Еще ранее это различие было подчеркнуто в труде У. Г. Саммера (1907 г.), который выделяет два вида поведения («folkways» и «mores»)217. Много обще­

го с этими концепциями поведения имеют концепция Ро­ берта Редфильда218 (folk society — urban society), ко­ торая совпадает с классификацией Фердинанда Тённиса (Gemeinschaft — Gesellschaft)219. Эти же идеи про­ слеживаются и в советской литературе, в частности у Юрия Левады («социальное поведение») 220, а у Игоря Кона — как теория «социального регулирования лично­ сти»221. На языке кибернетики сущность «запрограмми­ рованного» поведения Г. А. Симона выражает примерно то же самое222:' продиктованное традицией обществен­ ное поведение характеризуется тем, что любое после­ дующее событие уже имеет готовую, действующую программу.

Это поведение мы по праву можем назвать регули­ руемым по принципу свойства, представляемый им тип

ценности	носит	характер	потребительной	стоимости.
Свойство	здесь	означает,	что этическую	ценность по­
ступков	определяет соответствие освященным общностью

традициям, то есть их бытие, а не величина. При оцен­ ке такого поведения не принимаются во внимание коли­ чественные характеристики, здесь не придается значение намерению и вытекающему из него непосредственному следствию, здесь важно соблюдение формы само по се­ бе и для себя.

Функция этической ценности («потребительно-свой­ ственная») изменяется на том этапе развития, когда она уже не является единственной этической ценностью. Роль природных общностей, регулирующих поведение, ослабевает, появляется возможность существования автономной морали, формирования «этического рацио­

нализма».	С	одной	стороны, это длительный процесс,
который	имеет немало переходных моментов,			с дру­
гой— это	и	начало	эпистемного мышления, ибо	новые

принципы морали не распространяются (сразу же) на все общество. Остаются такие слои общества, которые сохраняют мораль традиционных общностей, но и на их поведение оказывают воздействие вновь созданные, более развитые объективации. Формируются и такие слои общества, которые уже не являются носителями традиционной морали, но которые еще не стали носите­ лями рационального этического мышления. Они создают такой вариант потребительной морали, в котором зна­ ния (доксы) соответствуют тем, которые были созданы уже после возникновения научного мышления.

Вследствие этого, говоря об этическом поведении на

уровне свойства, мы можем	сказать то же самое, что и
о роли мышления доксами	после возникновения науч­

ного (эпистемного) мышления: какого бы высокого уровня ни достигла рациональная этика, реальное по­ ведение людей всегда имело и будет иметь уровень свойства, по крайней мере в обыденном поведении (главным образом посредством религии). Эта «мораль общественного пользования» не всегда совпадает с тео­ ретической этикой, а остается органическим составным элементом «общественной морали». И если мы стремим­ ся к социологическому исследованию этического мыш­ ления и поведения (используя современную социологи­ ческую терминологию, мы назовем его «социологией ценностей»), то обязательно должны остановиться на анализе конкретной взаимосвязи между общественной моралью, научной этикой и практикой.

Этика на уровне количества

Рассматриваемое нами до сих пор поведение корен­ ным образом отличается от поведения, возникшего впер­ вые в греческих государствах-полисах, которое основы­ валось на Количественном принципе этической ценности.

Здесь индивид имел гораздо большую самостоятель­ ность по отношению к обществу, поскольку, помимо об­ щественной собственности, й в целом во всем произ­ водстве большую роль играла частная собственность на средства производства (землю и рабов). Отдельные лю­ ди должны были действовать не только от имени рода, но и от своего имени и под свою ответственность — сам полис уже не был прежним родовым образованием или результатом определенного развития природной общно­ сти, а скорее представлял собой новое, свободное объединение становящихся самостоятельными индиви­ дов, поэтому к своим делам индивид относился с со­ знанием другого вида, с сознанием частного лица, от­ вечающего за самого себя. Гордон Чайльд характеризо­ вал первичный отрыв индивида от «пуповины общности» следующим образом: «Дешевые орудия из железа и оружие обещали освобождение от группы (общности), от полной зависимости от тех людей, которые не были ни обожествленными царями, ни военачальниками, по­ добно монетам, над которыми уже не было власти общества»223.

Этому повороту в поведении соответствовала опре­ деленная философская этика, точнее, философия этиче-

ÇKOZO рационализма. Его основная идея заключается в том, что люди получают моральные принципы не от какой-то трансцендентальной силы или от предков, а из тех условий человеческого бытия и природы человека, которые могут быть познаны, а их результаты переданы последующим поколениям. Это одновременно означает, что эти принципы не даны человеку непосредственно, а таятся под верхним слоем и чтобы понять их, надо по­ нять самих себя, извлечь из-под верхнего, вторичного слоя мира глубоко лежащую первичную сущность.

В соответствии с этим вторую ступень этических ценностей в эпоху античности мы должны рассматри­ вать во взаимосвязи трех черт: а) эпистемное мышление отделяет добро и зло от других понятий, других явлений и друг от друга, чтобы дать.им соответствующее опре­ деление; б) индивид и общество отделяются друг от друга, а в силу этого происходит отделение общественной от индивидуальной этики (мораль и моральность). Ста­ новится возможной автономия индивида, но автономия эта проблематична, поскольку проблематичным стано­ вится и отношение между индивидом и обществом; в) ценность этического поведения и деяния измеряется на основе количественного подхода, начинаются поиски оценок поступков, поиски меры, которые в эпоху антич­ ности проявились прежде всего в понятии «середины».

Здесь мы не имеем возможности проследить всю историю философской этики, но в любом случае следует отметить, что количественная (рациональная) трактов­ ка этики с необходимостью сопровождается усилением противоречий, которые невозможно преодолеть на дан­ ном уровне. Таковым является противоречие между разумом и принципом наслаждений, которое развивается параллельно с развитием противоположности между «первичными» и «вторичными» качествами в теории познания, из которой вытекает противоположность до­ бродетели и счастья (стоицизм и эпикурейство). Тако­ ва же противоположность автономии и гетерономии. Родоплеменная мораль не признает автономии индиви­ да, но не признает и ее гетерономии, когда же в силу исторической необходимости 'появляется возможность автономии, появляется и реальность существования ге­ терономии, поскольку автономия становится доступной лишь для немногих.

В центре противоречий находится изменившееся от­ ношение между индивидом и обществом. Развитие ан-

тичного рационализма в этике приходится на тот период исторического развития, когда распадается ие только природная общность, но и общность государств-полисов. Положение противоречиво: с одной стороны, еще живы древние традиции общности, но они не обладают преж­

ней своей силой. Мыслитель обращается	к	про­
шлому и там находит источник добродетели.	В	этом

случае нормы природной общности он принимает как данные, причем тогда, когда они уже потеряли свою силу, то есть воспринимает их в момент распада, хотя и не обращает внимания на то, что последует за этим распадом. Именно таким было поведение Аристотеля: Мыслитель может обратиться и к будущему, он может найти такую воображаемую, позднее осуществимую форму общественной жизни, которая не строго, но все же намного лучше определит поведение индивида. При­ мером такого рода поведения может служить поведение Пифагора и Платона. Однако самопротиворечие, кон­ кретное отношение между индивидом и обществом, остается неразрешенным.

Эта лее система противоречий проявляется и на бо­ лее высоком уровне развития этики нового времени. И в этот период человеческой истории сохраняют силу три выше рассмотренных тезиса: эпистемное разделение добра и зла, разделение и противоположность индиви­ дуальной и общественной морали, осуществление коли­ чественного принципа. И здесь речь идет об отрыве индивида от общества, о завоевании автономии. Про­ цесс тот же самый, но он протекает на более высокой ступени развития общества. В эпоху античности инди­ вид приобретает себе земельный надел и завоевывает автономию за счет общества, но общество остается ви­ димой и осязаемой силой. То есть автономия индивида в эпоху античности лишь частична и неустойчива, она осуществляется лишь в определенных слоях данного общества. Весьма хрупка была и ее общественная основа, общность полисов, которая просуществовала около 150 лет на небольшой территории. В этом отно­ шении развитие шло не по прямой линии: после неко­ торого расцвета автономии наступил такой период, который уничтожил ее. Это произошло в эпоху феода­ лизма. Но и в эту эпоху завоевания античности давали себя знать. Индивиды располагали лишь ограниченной автономией по сравнению с общностью, однако сама общность здесь представляла собой уже не столь еди­

ную субстанцию, какой она была в первобытном общест­ ве, скорее, это просто совокупность индивидов. Автоно­ мии нет, но существуют лучшие условия для ее возник­ новения и расцвета.

Свое самое яркое и полное проявление автономия находит при капитализме. Автономия в античности представляет собой нечто случайное и исключительное, при капитализме в принципе она явление всеобщее. Здесь происходит окончательный отрыв индивида от общества, природные родовые общности распадаются до такой степени, что индивид чувствует себя выбро­ шенным в мир и одиноким в этом мире. В созданной капитализмом новой общности — общности товаропро­ изводителей — все отношения между людьми опосредст­ вуются через товар. Если в античную эпоху натураль­ ное хозяйство и товаропроизводство уживались рядом друг с другом и товарное производство не пронизывало общество в целом, то при капитализме оно становится всеобщим и формирует все отношения по своему подо­ бию. Это изменяет и структуру ценностей стоимостей: в античную эпоху потребительная и меновая стоимость сосуществуют, а при капитализме создают однозначное иерархическое соотношение: меновая стоимость подчи­ няет себе потребительную.

Существенным образом изменяются и принципы эти­ ки. Изменяется отношение к общности. В античную эпоху отношение к общности (несмотря на проблема­ тичность) однозначно и однонаправленно, старые и но­ вые естественные связи ощутимы даже в процессе их распада, по крайней мере еще живы воспоминания о них и кажется, что их можно вернуть. И это отношение находит свое выражение в античной «диалектике» кру­ гового движения: лето сменяется зимой, а зима — ле­ том; река постоянно меняется и все же остается рекой. При капитализме [приобретает силу явление необрати­ мого изменения. Из самой сути капитализма вытекает, что для самосохранения он должен постоянно обнов­ ляться, заменять воспроизводство расширенным воспро­ изводством. И предыдущие общества не были непо­ движными, но они были не столь динамичными; целые поколения сменяли друг друга таким образом, что старики видели в основном мир таким же, каким позна­ ли его в молодые годы. (Этот механизм общества иллю­ стрируется Леви-Стросом как соотношение между ча­ сами и паровой машиной224). Менялись правители и им­

перии, но жизнь в них менялась сравнительно медленно. Когда же человек открыл для себя необратимое изме­ нение (например, распад полисов), то интерпретировал его как падение, вырождение и стремился вернуться к старому. Совершенно иной характер носит развитие капиталистического производства и общества. Живущий при капитализме человек видит перед собой постоянно и закономерно изменяющийся мир; он покидает его иным, нежели в момент вступления в него. В ходе раз­ вития исчезают определенные ценности, но развитие идет вперед, по крайней мере в том смысле, что воз­ никают все более усложненные структуры (возрастает «негативная энтропия»).

Говоря о капиталистическом обществе, следует от­ метить, что здесь четко проявляются одновременно три тенденции. Во-первых, при товарных отношениях инди­

вид отделяется	от общества	еще более, чем когда бы
то ни было, то есть ставшее		всеобщим	товарное про­
изводство более	радикально	подчиняет	традиционные

природные общности новой, более развитой обществен­ ной структуре. Во-вторых, товарные отношения предла­ гают новые общественные отношения, в которых инди­ вид выступает не как таковой, он вступает в отношения с произвольным количеством людей через посредство товаров. Отношения, покоящиеся на товарных отноше­ ниях, с одной стороны, являются новой общностью, с другой — в сопоставлении с природными общностями эта общность предполагает уничтожение любой общно­ сти. В-третьих, товарные отношения уничтожают при­ родные (кровнородственные, соседские) общности та1 ким образом, что на более высоком уровне создают возможность отрицания отрицания, производят такую новую общность, конечной целью которой является уни­ чтожение товарных отношений.

Положение индивида в формирующемся буржуаз­ ном обществе совершенно иное, чем в античную эпоху. Изоляция от общества, с одной стороны, более глубока, она теряет в 'товарном производстве свой характер исключительности и случайности и становится всеоб­ щей. С другой стороны — и именно поэтому, — она бо­ лее органична. Ранее в природных общностях изолиро­ ванный человек чувствовал, что автономия означает для него независимость от общества, теперь же, с их распадом, само общество превращается в широкое поле деятельности для индивидов.

Из этого следует, что автономия индивида является исходным пунктом этического развития в новое время. Уже Монтень гордо провозглашал, что «моя душа со­ вершенно не тронута, она привыкла идти своим путем», что «идеал для себя следует создавать внутри себя». Создание рисменовского идеала «изнутри управляемого человека» было бы невозможно в средние века. «Герои» Макиавелли и Гоббса, Декарта и Спинозы, Дидро и Руссо, Канта и Гегеля живет согласно собственным за­

конам, он осуществляет самого себя, борется	за себя,
он является началом собственной этической	системы

координат. В этой ситуации вновь становится актуаль­ ным этический рационализм, как выражение миросозер­ цания индивида, несущего в себе начало координат. Если индивид сам для себя цель и начало, то он дол­ жен проверить и возможности морального выбора. Эти­ ческий рационализм потерял наивную древнюю форму, непосредственную радость принципа «познай самого себя», которую он нашел в стоическом и эпикурейском принципе «довольствуйся самим собой». Индивид нового времени характеризуется именно тем, что он — социаль­ ный индивид: он ищет удовлетворения не в самом себе, а в общественной деятельности, в получении благ.

Развитие количественной по принципу (рациональ­ ной) этики нового времени содержит все те противоре­ чия, которые были присущи античной этике, но уже бо­ лее острые, поскольку противоречия между моралью индивида и моралью общества на данной основе ста­ новятся непреодолимыми. Это выражено в антиномиче­ ской формулировке Канта о «несоциальной социально­ сти» человека. Наиболее трудно было понять двуличие этого общества: оно означало прошлое (природные, так сказать, «теплые» общности) и одновременно будущее (группы, созданные новой формой труда и его органи­ зацией). Общество уже преодолело прошлое, но еще остается неясным значение будущего, оно становится ясным лишь из перспективы другого общества (но эта перспектива остается скрытой на протяжении длитель­ ного периода развития капитализма). Между прошлым и настоящим находится созданная товарным производ­ ством общность, которая, как мы видели, является от­ рицанием обеих, а тем самым новой формой общности, которая, по сути дела, не общность как таковая.

На фоне сложившихся отношений положение этики становится также противоречивым. Стремясь к последо­