костюм, сниму квартиру, приму душ». Это его как будто удовлетворило, но он захотел, чтобы я остригся. Тут уж я уперся. Он встал из-за стола и выпрямился во весь рост. Разговор окончен. Ну, он опять: бэ-бэ-бэ-бэ — и выставил меня из кабинета. Я был потрясен — вышел и заплакал. Или нет, это, пожалуй, не в тот раз было, а когда он по лучил нахлобучку от заместителя главного редактора. Он тогда сорвал все зло на мне. «Чтоб завтра вы были одеты как молодой банковский служащий,—орет,—или убирай тесь вон!» Вот в тот раз я, кажется, и правда плакал, по тому что не понимал, как тут обрести внутренний контакт.
Мне моя работа очень нравилась, потому что я чаще всего отвечал на телефонные звонки. Люди звонили с жа лобой или просили совета. Я им говорил: «Это капитали стическая газета, и, пока она остается капиталистической, вам от нее помощи ждать нечего, поскольку она создана не для того, чтобы помогать вам. Она создана для того,; чтобы ее владелец наживался. Если вам нужна помощь...»! И я рекомендовал им обратиться к «Пантерам» или в< «Семя» 1. Они бывали мне очень благодарны и говорили:! «Огромное вам спасибо». Поговорят со мной минут сорок пять и скажут: «Хорошо, что я мог с вами поговорить.] Мне и в голову не приходило, что «Пантеры» такие».
Иникаких оюалоб?
—На что?
На ваши... гм... объяснения и советы.
Никаких жалоб, никаких претензий. Я был очень веж ливый. На том этапе я был в очень мягком настроении. Всех угощал натуральными орехами, изюмом и семечка ми — репортеров и младших редакторов. Я был веселым, симпатичным и все такое прочее. Редактор городского от дела разговаривал с людьми по телефону резко, грубо и сразу бросал трубку. А я говорил: «Это же ЧЕЛОВЕК звонит». Я ходил по редакции и говорил: «И как только взрослые люди могут тратить свое время на такое заня тие?» Я целые речи произносил. Мне даже удалось до биться, что один репортер, который двадцать лет был ре портером, всерьез задал себе вопрос: «Имеет ли смысл то, что я делаю?» Мне это нравилось — убеждать людей заду маться. Мой вклад. Вот почему я говорил тем, кто звонил и
1 Полулегальная чикагская газета, популярная в то время,—
Прим. автора.
190
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
просил помощи, чтобы, они писали письма, звонили глав ному редактору или пришли бы сюда и взяли газету в свои руки. Очень многие реагировали на это предложение так, что лучше и не придумаешь.
И никто не жаловался на эти ваши попытки убеж дать?
(Бормочет.) Иногда. Но под конец случилось... меня втянули в крайне личные взаимоотношения, и я сделался iio-иастоящему нестерпимым. Я стал очень отчужденным
иочень враждебным. Я перестал приносить натуральную
ии щу. Я начал прибавлять к обеденному перерыву часдругой — а это уже предел. В перерыве я выпивал две-три нанки пива и выкуривал сигарету-другую с марихуаной. <)т марихуаны и пива я размягчался. Соломинка слома лась, когда кто-то позвонил и репортер бросил трубку. Тот тип опять позвонил, и трубку взял я. Ну, я тоже злился на него, назвал его ханжой и расистом и тоже повесил трубку. Тип нажаловался. А расхлебывать при шлось одному мне. Крику было! Редактор начал меня раз носить за мою манеру говорить по телефону. Наверное, пронюхал и про другие разговоры. Я не мог понять, чего он злится. Я ведь просто пытался приобщить других лю дей к своим чувствам.
Когда я фантазировал про газету, то думал, как бы раздобыть пулемет, прийти в редакцию и всех их пере стрелять. Или подсыпать им в стаканы какой-нибудь гал люциноген вроде ЛСД. Или войти в кабинет редактора с пи столетом и пристрелить его. А может, сначала в него при целиться и сказать: «Ну, поглядим, как вы встретите свою смерть». Я видел японский фильм — там два типа ветрегили смерть по-разному. Вот такие у меня фантазии — искромсать их всех ножами.
Удругих людей, насколько я мог заметить, фантазии все больше эротические. Далекие от политической реаль ности. Глазеют на девушек, по англосаксонским буржуаз
ным стандартам привлекательных — светлые волосы и мини-юбки,— и эротически заряжаются.
Там как-то взяли в курьеры девицу — у нее дядюшка оо связями,— ну, и месяца не прошло, она уже помощник редактора. А двое курьеров, которые там два года рабо тали, оба женатые и с детьми, черта с два их перевели в помощники редактора.
Курьер — это самый настоящий раб. Стоишь в комна-
191
те, полной людей, которые все во власти самовнушения и] воображают, будто они выпускают газету. Репортеры там и редакторы. Кто-то кричит: «Курьер!» А то и просто: «Э-эй!» Бежишь к ним — или идешь,— и тебе суют бумаж ный лист. Ты куда-то несешь этот лист и либо оставляешь его там, а сам возвращаешься и снова ждешь, либо тебе дают другой лист, и ты идешь с ним к тому, кто тебя по слал.
И еще, когда выпуск готов, ты должен уложить триста экземпляров в большую тележку, а потом объехать все столы и на каждый положить по экземпляру. Ну, и тому подобное. «Надо забрать из «Асоошиэйтед пресс» пакет с фотографиями, поезжайте за ним». «В городе кто-то про износит речь, поезжайте за записью». Или: «Отвезите этЦ в муниципалитет и передайте репортеру, который там на-,
ходится». |
1 |
Кроме того, курьеры |
выполняют работу помощников |
редакторов — снимают трубку и говорят: «Городской от дел». Если звонит репортер, соединяешь его с редактором или там еще с кем. Если какой-нибудь тип звонит по по воду статьи с пометкой «продолжение на странице седь-j мой» и говорит, что на седьмой странице никакого про-' должения нет, я листаю газету, пока не отыщу продол-^ жение, и говорю ему, где оно. Или я иду за вырезками в библиотеку. Берешь один бумажный лист и обмениваешь, на другой. Бред какой-то.
Когда я только начинал там работать, я все время бе гал. Крикнут: «Курьер!» — я бегу. Никто даже не заме-i чал. Разницы-то никакой. Тогда я начал ходить нетороп ливо. Какого, спрашивается, дьявола должен я для них бегать? Весной я еле ноги волочил. Вот тут и начались на меня жалобы. Я приступил к работе в феврале семидеся того года и был уволен двадцатого мая семьдесят первого. Шесть месяцев я провалялся с гепатитом.
Вам интересно, за что меня уволили? У моих ботинок отвалились подметки. А я не хотел выбрасывать деньги на ботинки. Я получал семьдесят долларов в неделю и пятьдесят откладывал. Я торчал в редакции не потому, что обрел свою судьбу. Я был как шарик в игральном ав томате. Меня привело туда сцепление обстоятельств. Но я обладал волей, энергией и был в движении. Я был в дви жении — творческом.
192
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Я хотел, чтобы газетой командовал компьютер. Я хо тел, чтобы все было организовано вот таким образом. Вста нешь утром, позвонишь и говоришь: «Это Чарли. Я смогу работать во вторник, четверг, пятницу и вечером в субноту. И в среду утром. В среду вечером я работать не могу. Ии под каким видом». И все звонили бы, а компью тер выводил бы единый график. А они звонили бы: «От лично. Вы на этой неделе работаете тогда-то и тогда-то». Медь при нынешнем положении вещей совершенно все равно, кто придет, а кто нет. Вот какие у меня рождались идеи. Я хотел, чтобы люди, которые выполняют всю рабо ту, сами все решали. Я хотел послать капитализм к чертоной бабушке.
Это — точпо классовое строение общества. Седьмой >таж — администрация. Четвертый этаж — средняя бур жуазия: редакторы, репортеры. Кабинеты правящего клас са тоже на четвертом этаже, а не наверху у администра торов. Я часто видел в вестибюле Маршалла Филда. И я псе думал: «Вот они убили Бобби Сила, так, может, мне раздобыть пистолет, прийти сюда и убить Филда? Может, но этой причине мне пока ие стоит уходить отсюда. Ни чего другого я тут осуществить не смогу. Деньги мне не нужны. Деньги этого не стоят».
Чего бы вы добились, убив Маршалла Филда?
Ну, собственно, тут речь не о том, чтобы чего-нибудь добиться. Вот, например, один редактор сказал мне: «Если нм: перестанете вести себя так, вас ие уволят». Мне хоте лось взять бейсбольную биту и раскроить ему череп, но только чтобы не голыми руками. До того он меня разо злил. Сукин сын, устроился уютненько, ни за что ие бо рется— ну, по правде говоря, бороться ему особенно и пе за что, потому что он облезлая тыква в мешке с тыквами. Очень симпатичный человек. То есть он мне нравится. Но он — облезлая тыква.
Ваши ботинки... От них отстали подметки...
А, да. Я их подклеивал. А потом мне посоветовали при хватить их липкой лентой. Я так и сделал. А мне говорят и говорят, чтобы я купил новые ботинки. А я все отве чал: «Нет, не буду я покупать новые ботинки. Чем эти плохи?» С какой стати мне было приобщаться к их куль туре?
7 № 2024 |
193 |
Я все-таки завязывал дружеские отношения с разны ми людьми. Я все добивался от редактора иностранного отдела, чтобы они дали статью об опиуме, который ЦРУ практически ввозит в Штаты в виде героина. Я читал об этом в «Рэмпартс». Они только посмеивались. Через не делю другая газета дала заметку Флоры Льюис о статье в «Рэмпартс». Меня эти свиньи до белого каления до вели. Этот тип считает себя моим другом. То есть он мне нравится. В сущности, симпатичный человек. Не знаю, так ли уж будет мне приятно всадить в него очередь из крупнокалиберного пулемета и увидеть, как его тело пре вращается в кровавые лохмотья. Подобный акт тотально го уничтожения в эмоциональном плане скажется на мне угнетающе. Но все-таки он принесет мне удовлетворе ние — все эти типы в бешенство меня приводят. Как они писали про те демонстрации, про Большое жюри и «Пан тер»! Меня эти свиньи просто в бешенство приводят...
Притворяются либералами. Притворяются, будто их чтото заботит. А сами никогда ни за* что не дерутся. Этот ре дактор сказал мне: «Я каждый день дерусь за добавочное место на полосе». Господи!!!
От этой работы у меня возникли самые враждебные фантазии. Я дошел до такой точки, что мне прикасаться к этой поганой газете было трудно. Так бы и сжег ее. Словно вы получили работу в тюрьме. Потому что ника кой другой в городе нет. Вам надо обходить камеры и раз давать мочалки. Не желаю я раздавать мочалки. Начина ешь понимать, что тип за решеткой — тоже человек. Мо жет, мне удастся помочь ему выбраться на свободу. Буду носить ему сигареты. Наверное, поэтому я и делился на туральными орехами и изюмом. И своими мыслями.
К тому же эта работа развращала. Я убедился, что могу набирать много книг бесплатно — из тех, которые присылают на рецензии. И пластинки — я мог набрать пластинок. Ну, и подмазываешься к какому-нибудь типу, потому что он даст тебе пластинки. Меня подкупали и развращали.
До чего я^алки эти людишки! Только и твердили, как мне надо остричься, чтобы удержаться на работе. Обес печенности ради! Я глядел на этих типов, которые прора ботали двадцать, а то и тридцать дерьмовых лет, а они мне говорят, что мне надо подстригаться и одеваться подругому, и тогда я буду похоя^ на них. Не хотят себе при
194
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
знаться: «Черт! Дал же я маху! Мне шестьдесят лет, и все эти годы выброшены псу под хвост». Я не дурак. И могу работать. Конечно, я ленив, а кто не ленив? И все поче му? Потому что никакого стоящего дела у нас нет. Я по терял год жизни, работая там. Разве оно того стоило?
Я правильные вещи говорю, и в этом вся соль. Как нам принудить этот сапог ступить на три дюйма правее или левее, чтобы он не раздавил цветка? Вы поглядите на этих богатых ублюдков, которые носа утереть не умеют. Не нужно нам общество, в котором ты работаешь потому, что тебя довели до этого обманом, улещиванием, хитро стью или насилием.
Сколько у нас в стране людей, работа которых сводит ся к тому, что надо все время что-то запирать или пере считывать — деньги, например! Банки там, кассиры. Или сторожить что-нибудь. Зачем существует такая работа? Она ведь не нужна для жизни. Я вчера разговаривал с од ним типом, так он сказал: «Деньги — двигатель мира. Братья убивают друг друга из-за денег». И ведь это прав да. Я показал на солнце и говорю: «А почему оно движет ся? По-вашему, тоже из-за денег?» Значит, существует что-то помимо денег. Деньги нельзя есть, с ними нельзя спать, да ничего с ними нельзя делать, кроме как обме нивать одну вещь на другую. Мы можем жить без денег. Мы можем жить с людьми, выращивать пищу, сколотить стол и растирать шею, когда прострел...
Ваши ботинки... Вы скрепили их липкой лентой?
А, да. Вам надо знать, почему меня в конечном счете уволили? Меня очень интересует все восточное. Иногда я фантазирую, что я самурай — особенно как погляжу япон ский фильм. А потому я приспособился сидеть по-япон ски — на коленях, прямо на полу. (Он меняет позу «лотос», на позу самурая.) Выберу тихий угол... (Его голос зами рает.)
В городском отделе?
У стола редактора религиозного отдела. Я думал, так будет уместно. Сидел и дышал. Они старались меня игно рировать. А некоторые считали, что я предаюсь медита ции. Я говорил: «Именно медитации». Что такое медита ция, я точно не знаю и сам бы этого слова употреблять не стал. Сначала я устраивался в почтовом зале. Как-то
7* |
195 |
один тип принялся возражать — а вдруг меня не заметят
ипа меня наедет тележка с почтой. Но я ему доказал, что способен отскочить с молниеносной быстротой. Ну, он
иуспокоился.
Как-то старший библиотекарь... уж такая задница...
собственно, мне неприятно называть людей задницами, потому что все они очень симпатичные. Я сам куда не стерпимей многих из тех, кого я зову задницами. Но он из тех, кто интересуется только собой — на мой взгляд, очень устарелая позиция. Я что хочу сказать — если вы изучаете дзен-буддизм или античную философию, то ведь они все говорят одно и то же: человек не может быть островом. Ну ладно, он подходит и говорит: «Не сидите так!» Я спрашиваю: «Почему, собственно? Я же никому не мешаю». Он говорит: «Я требую».
Я говорю: «Дайте мне объяснить...» Он заявляет: «Хо тите, чтобы я пошел к редактору?» Я говорю: «Нет, нет, нет, не ходите к нему, он меня уволит». Тут он говорит: «Я требую, чтобы вы больше так не сидели, это выглядит ужасно». Я говорю: «Ладно, я больше не буду сидеть в углу. Я сяду посередине». Он говорит: «Нет, нет, нет, ни в коем случае, и там не сидите». Ну, я ушел. Спустился вниз и сел у стола редактора религиозного отдела.
Неделю спустя... я, в частности, завожу газеты в отдел рекламы. Там стояла ваза с цветами. Ну, я сел на стул и стал глядеть на цветы— минут пять, от силы шесть,— а потом встал и ушел. Дня так через два редактор вызы вает меня к себе в кабинет и говорит: «Ко мне поступило три жалобы, которые я хотел бы с вами обсудить. Одна от старшего библиотекаря. Он сообщил мне о вашей при вычке сидеть на коленях, и я распорядился, чтобы он, когда в следующий раз увидит вас в такой позе, вышвыр нул вас вон. Вторая жалоба касается вас и каких-то цве тов. На вас жалуются, что из-за вас было невозможно работать». Я говорю: «Я сидел, держа спину прямо, и
дышал (дышит медленно, размеренно и глубоко), а не
(отчаянно сопит) — верно? А они из-за этого работать не могли?»
Ну, кое-что в этом было. Так мог бы сказать Ганди, Торо или Христос. Если ты правда хочешь нанести удар по развращенности общества, соприкоснись с вечностью. Ведь человек, который сидит и предается медитации — пытается обрести бога или еще там что-нибудь,— это же
1Э6
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
самое грозное, что только может быть. В физическом смыс ле я им совсем не мешал. Но я держал спину прямо, а большинство людей, когда работает, спину прямо не дер жит, и это на них действует. Они глядели на меня и ощу щали себя виноватыми. А я и не думал их дразнить. Я на них не наводил магических чар. Я просто смотрел на цветы.
Очень мне хотелось, чтобы эти цветы ко мне прршоснулись. Я погладил лепесток-другой очень нежно. Я пы тался обрести контакт, сказать: «Эй, растеньице, я знаю, ты тут, в этой лавочке, и нудно тебе, наверное, и одиноко. Но я тебя люблю». Я подобрал с пола пару лепестков, ко торые осыпались, и положил в карман.
А третья оюалоба?
Из-за моих ботинок. Он сказал: «Липкая лепта на ва шей обуви — это абсолютно неприемлемо».
Вас уволили из-за ботинок или из-за того, что вы смотрели на цветы, или из-за того, что вы приняли позу самурая?
Нет. Утром в понедельник я позвонил в газету и ска зал, что опоздаю на пятнадцать минут. И опоздал на пят надцать минут. Во вторник я позвонил, сказал, что опо здаю на пятнадцать минут, и опоздал на пятнадцать ми нут. Он сказал, что это абсолютно неприемлемо. И мне вручили письменное распоряжение.
Так вот как это произошло?
Нет. Сначала они вякали из-за моей одежды. Я ска зал: «Когда я ходил сюда в хорошем костюме, он скоро истрепался —- протирается о пишущие машинки. Вы бы лучше выдавали нам халаты». А он вдруг согласился и выдал нам халаты. Черт, жара стояла несусветная, лето же было. Ну, я и начал ходить в халате без рубашки. А он заявил, что это абсолютно неприемлемо. «Вдруг кто-ни будь войдет и увидит вас? Здесь все-таки редакция».
На мою работу никто не жаловался, кроме старшего курьера, а с ним я договорился. Я сказал: «Давайте я буду развозить газеты — тогда я не стану сидеть в городском отделе». Очень мне не нравилось, как они там в городском отделе обращаются с людьми.
197
Развозя газеты, я получал большое удовольствие — куда больше, чем когда ходил в библиотеку или торчал в городском отделе. Я спускался вниз, нагружал тележку — тяжелая, черт! Ее приходилось толкать, прилагать силу,
ия здорово потел. Двести пятьдесят — триста экземпляров каждого выпуска. Мне это нравилось, потому что я потел
иразговаривал с людьми. Устану и скажу себе: «Я чтото сделал!»
Развезу газеты, пойду в цветник и сижу там. Через не
делю старший курьер говорит: «Послушай, другие ребята видят, как ты посиживаешь, пока они работают, и это их доводит». Я говорю: «Ладно, я вернусь и буду работать, но уж тогда все выпуски я развозить не стану». А дово дило их вовсе не то, что они видели, как я сижу, просто из-за этих репортеров, этих свиней, которые все время окликали их: «Э-эй!» — им тоже хотелось пойти куда-ни будь посидеть. (Бормочет.)
Так значит, не из-за ботинок, не из-за позы самурая,
не из-за цветов, не из-за опозданий...
Нет. Меня все это вывело из равновесия. Я сказал старшему: «Из-за этой собачьей чуши я сегодня не обе дал. А потому я уйду пораньше». Ведь все так делают и плевать хотят. Ну, в пять я начал собирать свои вещи и переодеваться. На работу я приходил в синих джинсах и Переодевался в штаны и рубашку. А после работы опять надевал джинсы. В пять тридцать я (щелкает пальца
ми )— хон! — и уже за дверями.
Впять тридцать кто-то входит и говорит мне: «Нужны вырезки. Сходите-ка за ними». Я говорю: «Нет, я ухожу». Другой курьер тоже говорит: «Нет». На следующее утро подходит ко мне редактор и говорит: «Вы ушли до конца
бэ-бэ-бэ-бэ... И вы отказались сходить за вырезками». Я говорю: «Разрешите, я объясню». А он говорит: «Это абсолютно неприемлемо. Это соломинка, сломавшая спину верблюда». Ну, я бы сказал — свиньи.
Я уже давно прикидывал — что сделать, если меня уво лят? Накуриться марихуаны в городском отделе? Предать ся медитации в библиотеке? Мне хотелось что-нибудь сде лать, чтобы показать — я лучше вас, сукиных детей. Меня увольняют, потому что я не такой. Я не хочу быть циф рой. И я все думал — как мне это показать? Похитить Маршалла Филда? Пристрелить его? Но тут уж задумы
198
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
ваться было некогда, так что я поглядел на редактора и сказал; «Надеюсь, вы сумеете жить в условиях, которые создаете», повернулся, вышел и заплакал.
Он побежал за мной и говорит: «Погодите. Не я создаю эти условия, а вы». Я говорю: «Нет, нет, нет, ведь власть не у меня. Власть у вас». И я ушел. А потом до конца /дня ходил перед редакцией и продавал «Восстань во гневе»
(Смеется.)
Яначал получать пособие по безработице. Первые не сколько раз со мной обходились хорошо, а потом какая-то женщина сказала, чтобы я устраивался на работу. Я хо тел было послать ее куда подальше, сказать ей: я могу подстеречь вас у вашего дома, стукнуть по голове и за брать ваши деньги. Только я плевать хотел на ваши день ги. Начать с того, что они и не ваши вовсе. Они мои. Я их заработал. А не дадите их мне, я плевать хочу, потому что
яи так сумею прожить. Когда я был моложе и кто-нибудь отказывался нанять меня без всяких объяснений, я гово рил: «Что ж, ладно». Я не вопил на него: «Расистская ты свинья». А просто думал: «Ну и прекрасно. Мао Цзэ-дун наймет меня, чтобы я тебя прикончил». Или я мог бы грабить банки. Но это значило бы озлобиться. А я не хочу озлобляться. Я пацифист.
Язнаю, чего я хочу. Я хочу заняться народной меди циной, потому что духовное начало в ней гораздо сильней, чем в современной западной медицине. Я хочу изучать травы и все такое прочее и предаваться медитации. Я не хочу зависеть от других людей. В наши дни идея подоб ной самостоятельности кажется странной. Пионер все де лал сам. А теперь так никто не живет. Я хочу быть пио
нером духа — так, чтобы работа не была камнем на шее.1
1 Самая воинствующая из полулегальных чикагских газет того времени.— Прим, автора.