2. «Красный террор» в воспоминаниях современников

О периоде красного террора сохранилось довольно много воспоминаний. Среди них как высказывания политических деятелей, так и записи простых людей. Кроме того, красный террор нашел отражение в искусстве многих поэтов и писателей того времени. Так, легендарной стала цитата из статьи М. И. Лациса, опубликованной 1 ноября 1918 года в журнале «Красный террор», издаваемом ЧК: «Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора». Ожесточенная борьба была кратко описана с точки зрения большевиков и Г. Е. Зиновьевым в сентябре 1918 года: «Чтобы победить наших врагов, у нас должен быть свой собственный социалистический милитаризм. Мы должны унести с собой 90 миллионов из 100 миллионов населения Советской России. Что касается остальных, нам нечего им сказать. Они должны быть уничтожены». Совершенно иную точку зрения, отличную от точки зрения большевиков, выразила в ноябре 1918 года лидер левых социалистов-революционеров М. А. Спиридонова, в то время находившаяся в тюрьме в ожидании суда. В своем открытом письме в Центральный исполнительный орган большевистской партии она писала: «Никогда в самом коррумпированном парламенте, никогда в самых продажных газетах капиталистического общества ненависть к оппонентам не достигала таких высот цинизма, как ваша ненависть. <...> Эти ночные убийства скованных, безоружных, беспомощных людей, эти тайные расстрелы в спину, бесцеремонное захоронение на месте обобранных до нитки тел, не всегда совсем мертвых, часто еще стонущих, в братской могиле — что это за терроризм? Это нельзя назвать терроризмом. В ходе русской революционной истории слово «терроризм» означало не просто месть и запугивание (что было последним, о чем они думали). Нет, главными целями терроризма были протест против тирании, пробуждение чувства ценности в душах угнетенных, пробуждение совести у тех, кто хранил молчание перед лицом этого подчинения. Более того, террорист почти всегда сопровождал свое деяние добровольной жертвой собственной свободы или жизни. Только так, как мне кажется, можно было оправдать террористические акты революционеров. Но где найти эти элементы в трусливой ЧК, в невероятной моральной бедности ее руководителей? ... До сих пор рабочие классы совершали Революцию под незапятнанным красным флагом, который был красным от их собственной крови. Их моральный авторитет и санкция заключались в их страданиях за высший идеал человечества. Вера в социализм — это в то же время вера в более благородное будущее человечества, вера в добро, истину и красоту, в отмену применения всех видов силы, в братство всего мира. И теперь вы разрушили эту веру, которая воспламеняла души людей, как никогда раньше, у самых ее корней». В 1918 году в связи с смертным приговором, вынесенным капитану Щастному Верховным Революционным Трибуналом, Ю. О. Мартов выпустил в Москве брошюру «Долой смертную казнь». В ней Мартов обличал красный террор следующими словами: «...Как только стали они у власти, с первого же дня, объявив об отмене смертной казни, они начали убивать. Убивать пленников, захваченных после боя в гражданской войне, — как это делают все дикари. Убивать врагов, которые после боя сдались на слово, на обещание, что им будет дарована жизнь. ...Человеческая жизнь стала дешева. Дешевле бумаги, на которой палач пишет приказ об ее уничтожении. Дешевле повышенного хлебного пайка, за который наемный убийца готов отправить человека на тот свет по распоряжению первого захватившего власть негодяя. Этот кровавый разврат совершается именем социализма, именем того учения, которое провозгласило братство людей в труде высшей целью человечества. ...Истребив десятки тысяч людей без суда, большевики приступили теперь к смертным казням по суду. ...При Николае Романове иногда удавалось, указав на чудовищную жестокость приговора, остановить его исполнение и вырвать жертву из рук палача. При Владимире Ульянове невозможно и это. Мужчины и женщины, стоящие во главе большевистской партии, спали спокойным сном, когда где-то в тиши ночной тайком убивали первого осужденного их судом. ...Зверь лизнул горячей человеческой крови. Машина человекоубийства пущена в ход…» Одним из тех деятелей искусства Петрограда, кто не просто принял советскую власть, но согласился работать на её пользу, был А. А. Блок. На вопрос анкеты «Может ли интеллигенция работать с большевиками?» (14 января 1918 года) он отвечал: «Может и обязана. Вне зависимости от личности, у интеллигенции звучит та же музыка, что и у большевиков. Интеллигенция всегда была революционна. Декреты большевиков — это символы интеллигенции. Брошенные лозунги, требующие разработки. Земля Божия... разве это не символ передовой интеллигенции? Правда, большевики не произносят слова «Божья», они больше чертыхаются, но ведь из песни слова не выкинешь». Поэма «Двенадцать» Блока является одним из произведений, в которых жесткость политики большевиков не осуждается, а воспевается как всевышнее благо. Такая позиция Блока вызвала резкие оценки ряда других деятелей литературы — например, И. А. Бунина. «Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган П. С. <…> Песенка-то вообще нехитрая, а Блок человек глупый. Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начала играть очень большую роль. Всё — и литература особенно — выходит на улицу, связывается с нею и подпадает под её влияние. <…> «В Жмеринке идёт еврейский погром, как и был погром в Знаменке…» Это называется, по Блокам, «народ объят музыкой революции — слушайте, слушайте музыку революции!» — Бунин, «Окаянные дни». Советский историк Сергей Владимирович Волков в своей работе «Красный террор глазами очевидцев» приводил воспоминания людей, принадлежавшим к разным сословиям и профессиям, которым удалось остаться в живых, покинув страну, охваченную революционной смутой. Вот один отрывок: «Живя спокойно заграницей, вспоминаешь то, что было у нас несколько лет тому назад. Тяжело говорить о том, как большевики разрушали наш уютный, цветущий городок. <...> сколько людей — и все самых лучших — они уничтожили. Расстрелы шли беспрерывно, иногда за одну ночь гибло до 80-ти человек, не успевали зарывать, как следует. Был случай, когда один офицер, не до конца застреленный, сумел сбросить с себя небольшой слой земли, которым его засыпали, и доползти, истекая кровью, до первого домика. Там его впустили, но сейчас же дали знать в чека, и бедного молодого человека убили уже окончательно…»