книги / Системный подход в современной науке

годня трудно сказать и то, как его осуществить, и даже то, возможно ли вообще такой проект реализовать»24.

ПРИМЕЧАНИЯ

1Берталанфи Л. фон. Общая теория систем — обзор проблем и результатов // Системные исследования. Ежегодник 1969. М., 1969.

2 Бурбаки Н. Архитектура математики // Математическое просвещение. 1960, № 5. 3 Берталанфи Л. фон. Общая теория систем. С. 33.

4 Садовский В.Н. Смена парадигм системного мышления // Системные иссле­ дования. Ежегодник 1992-1994, М., 1996.

5 Садовский В.Н. Основания общей теории систем. М., 1974. С. 92-102.

6 Холл А.Д., Фейджин Р.И. Определение системы // Исследования по общей теории систем. М., 1969.

7 Берталанфи Л. фон. История и статус общей теории систем // Системные ис­ следования. Ежегодник 1973, М., 1973. С. 29.

8 Уёмов А.И. Вещи, свойства и отношения. М., 1963. С. 168. 9 Садовский В.Н. Основания общей теории систем. С. 96.

10 Портнов Г.Я., Уёмов А.И. Исследование зависимостей между системными па­ раметрами с помощью ЭВМ // Системные исследования. Ежегодник 1971, М., 1972; Уёмов А.И. Системный подход и общая теория систем. М., 1978.

11 Жолондз М.Я. Сахарный диабет. Новое понимание. Спб., 1999. 12 Ачильдиев И.У. В рабстве у систем. М., 1995. С. 25.

13 Bertalanffy L. von. System Theory. Fondations, Development Applications. N.Y., 1969. P. 96.

14 Уёмов А.И. Общая теория систем. Аналогический и параметрический вари­ анты // Природа. 1975, № 1 1 .

15 Берталанфи Л. фон. История и статус общей теории систем. С. 32.

16 Тахтаджян А Л . Тектология: история и проблемы // Системные исследования. Ежегодник 1971, М., 1972. С. 274.

17 Малиновский А.А. Общая теория систем и проблема её математизации. // Ergo. Екатеринбург, 1994. С. 111.

18 Месарович М., Такахара Я. Общая теория систем: математические основы. М., 1978.

19 Шрейдер Ю Л., Шаров А.А. Системы и модели. М, 1982.

20 Берталанфи Л. фон. История и статус общей теории систем. С. 24-25.

21Уёмов А.И. Вещи, свойства и отношения.

22Переймер С. Общесистемные закономерности, выявленные аналитическими

методами // Логика и методология системных исследований. Киев — Одесса. 1977 С. 73-79.

23Мамчур ЕЛ ., Овчинников Н.Ф., Уёмов А.И. Принцип простоты и меры слож­ ности. М., 1989, гл. II—IV.

24 Садовский Н.В. Смена парадигм системного мышления. С. 71.

М.С. Каган

НАСЛЕДИЕ Л. ФОН БЕРТАЛАНФИ И ПРОБЛЕМА ПРИМЕНЕНИЯ СИСТЕМНОГО ПОДХОДА В СФЕРЕ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ

1.

С первых шагов становления системного мышления — в России начиная с «тектологии» А.А. Богданова, на Западе — с «общей тео­ рии систем» Л. фон Берталанфи — оно осознавалось не как узко био­ логическое, хотя и разрабатывалось биологами, и даже не как обоб­ щающее методологические принципы естественно-научного знания, а как программа познавательной деятельности, имеющей всеобщий характер, т. е. распространяющейся и на познание антропо-социо- культурной сферы бытия. В своем критическом обзоре» процесса ста­ новления системного мышления в науке XX в. Берталанфи система­ тически утверждал методологическую общность «биологических, бихевиоральных и социологических областей» научного знания и, более того, посвятил специальный раздел этого обзора — «Теория личнос­ ти» — системному подходу к анализу психологии и поведения чело­ века, противопоставив его упрощенной бихевиористской концепции, «основанной на схеме стимул— реакция», порожденной, проницатель­ но замечает он, «духовным климатом высокомеханизированного об­ щества», ибо «схема S— R упускает из виду такие сферы психической деятельности, как игра, научное исследование, творчество, самосо­ знание и т. д...... специфически человеческие формы деятельности, большинство из которых составляют “человеческую культуру” »1. Столь же упрощенной считает создатель общей теории систем и пси­ хоаналитическую теорию, поскольку «подавляющая часть биологиче­ ского и человеческого поведения не подчиняется действию принципов утилитарности и гомеостазиса, а также действию по схеме сти­ мул— реакция». Берталанфи убежден в том, что только системное ос­ мысление форм поведения, «характерных для человеческой деятель­

ности и человеческой культуры», «открывает новые перспективы не только в теории, но и на практике — применительно к проблемам пси­ хогигиены, образования и общества в целом»2.

Заключительный раздел данного критического обзора Берталанфи и счел необходимым посвятить проблеме познания «тех высших и пока еще весьма смутно определяемых явлений, которые обычно называют человеческой культурой и цивилизацией»; речь идет о том, поясняет он, что обычно называлось «философией истории», а сам он предпочитает именовать «теоретической историей». Подвергая критике «грандиозные исторические конструкции, построенные, на­ пример, Вико, Гегелем, Шпенглером и Тойнби», а также противопо­ ставление неокантианцами «номотетического» метода познания при­ роды и «идиографического» познания истории, Берталанфи утверж­ дает, что, хотя теория систем не может, разумеется, обеспечить ис­ торикам «конечные решения» их проблем, она предоставляет им «бо­ лее здравую методологическую установку», ибо протягивает «свя­ зующую нить между «наукой» и «гуманитарными дисциплинами», и в частности между «социальными науками» и «историей»»3. Бер­ таланфи не называет здесь имени Ч. Сноу, но имеет в виду именно его, типично позитивистскую, концепцию «двух культур», в которой «гуманитарность» была выведена вообще за пределы «науки»4.

Еще раньше в обобщавшей его организмическую концепцию кни­ ге «Биологическая картина мира. Место жизни в природе и науке», вышедшей в свет в Берне в 1949 г. и переизданной в Вене в 1990 г., в главе «Единство наук» Берталанфи не только выделил характери­ стики психологии и философии наряду с физикой и биологией, за­ ключив этот обзор параграфом «Общая теория систем»; философия рассмотрена им пунктирно-исторически, начиная с диалектического положения Гераклита «Все течет...», включая соответствующие идеи Николая Кузанского, Лейбница, Гёте, Н. Гартмана, холизм МейерАбиха, и кончая — что особенно интересно нам и необычно для ев­ ропейской научной мысли — абзацем, посвященным советской фи­ лософии: «Диалектический материализм, — говорится здесь, — ис­ ходит, с одной стороны, из философии Гегеля, а с другой, из учения об обществе Маркса и Энгельса. Его основные положения состоят в том, что природа является, во-первых, не нагромождением изоли­ рованных единичностей, но органическим целым, порождаемым вза­ имосвязью и взаимодействием составляющих его частей; что, во-вто­ рых, природа находится не в состоянии покоя и неподвижности,

но в безостановочном движении и развитии; что, в-третьих, в процес­ се развития переход от одного уровня самоорганизации к более вы­ соким происходит закономерно скачками, так что количественные из­ менения превращаются в качественные при переходе на более высо­ кие ступени; и что, в-четвертых, природным явлениям диалектичес­ ки присущи внутренние противоречия, так что процесс развития про­ текает в форме «борьбы» противоречивых тенденций»5. Й. Шурц, ав­ тор предисловия к этой книге, имел основания назвать эту статью «Людвиг фон Берталанфи — виртуоз междисциплинарности» и ста­ вит «общую теорию систем», по ее значению в истории научной мыс­ ли и практики в XX в., «рядом» с теорией относительности и кванто­ вой механикой6.

Все же представляется вполне естественным, что дальше провоз­ глашения всеохватывающего масштаба «общей теории систем» ее создатель не пошел — несмотря на его стойкий и глубокий интерес к истории философии и современной философской проблематике, он был все же профессиональным биологом и не мог разработать спе­ цифическую методологию гуманитарного знания. Между тем размы­ шления над самим соотношением принципов познания природы и «сверхприродной» реальности, пронизывающие, если не экспли­ цитно, то имплицитно, всю историю культуры, приобретали особую остроту по мере развития познавательной деятельности человечест­ ва; появление системного подхода обострило необходимость методо­ логической рефлексии в этой сфере философского знания.

2 .

Не предпринимая в этой небольшой статье попытку рассмотреть всю историю взаимоотношений способов познания этих двух сфер реальности — природной и антропо-социо-культурной, ограничусь кратким описанием логики изменения их взаимоотношений. Я выде­ лил бы в первом приближении четыре этапа этой истории.

Ее начальный этап характеризовался строением мифологическо­ го сознания, прямом переносе на природу представлений человека о себе самом, о своем сознании и деятельности, о культуре и обще­ стве. Обычно эту «процедуру» называют «антропоморфизацией» природы, «анимизмом», но она гораздо шире по своей структуре, по­ скольку миф приписывает природе не только духовные качества че­

ловека — его способность чувствовать, думать, любить и ненавидеть, запоминать, мечтать и так далее, но и культурные действия — речь, ремесла, художества, религиозные обряды, а также социальные фор­ мы организации совместной жизни — семейные, государственно­ правовые, военные; мифологические образы природного бытия и представляют собой парафразы бытия социокультурного, так же как сами боги оказывались очеловеченными силами природы (что, кстати, понимали уже античные философы, раскрывая генезис рели­ гиозных воззрений и тем самым переворачивая, как принято гово­ рить, с головы на ноги наивные мифологические представления, по сей день обосновываемые теологической и религиозно-философ­ ской мыслью, о сотворении богами человека, общества, культуры).

Примечательно, что в обыденной речи закрепилось и сохранилось до нашего времени такое перенесение на природные явления свойств явлений антропо-социо-культурного ряда: так, мы говорим, что птица «поет», что котенок с клубком ниток «играет», что бобры «строят пло­ тины», а паук «ткет» паутину, что в пчелином рое есть «рабочие» пче­ лы и «королева-матка», что взаимодействие животных в ходе воспро­ изводства рода образует «семью», что собака «любит» своего хозя­ ина, что существуют «умные» и «глупые» животные — и т. д., и т. п. У взрослых и образованных людей подобные перенесения свойств высшего на низшее не устраняют, разумеется, сознания их сущност­ ных, качественных различий, которого нет еще у ребенка, но сам факт перенесения данных названий говорит о бессознательно сохра­ няющемся детски-наивном представлении, будто различия эти толь­ ко в степени сложности, чисто количественные, в пределах одного ка­ чества. Однако подобные переносы осуществляют и ученые, осуще­ ствляют по сей день — называя, например, сигнальные средства ком­ муникации животных «языками», называя стадные и даже роевые формы коллективной жизни животных «обществами»... По сути де­ ла, подобные теоретические построения этологов равнозначны деметафоризации знаменитого стиха Ф. Тютчева «Не то, что мните вы, природа...», в котором было прекрасно сформулировано восприятие природы поэтом, художником — восприятие, родственное мифологи­ ческому, но в корне отличающееся от научного.

Все же для второго этапа истории познавательной деятельности человечества характерен именно научный подход к природе, опро­ вергающий библейские — как и все иные — мифы и их метафориче­ ские следы в нашем обыденном сознании. Этот этап начался с позна­

ния природы, которое осуществлялось специализировавшимися для данной цели науками — математикой, астрономией, физикой, хими­ ей, биологией; оно и неудивительно — ведь природные явления про­ ще по своему «устройству» и функционированию, чем антропо-со- цио-культурные системы, и потому познание более простого не мо­ жет не предшествовать изучению более сложного, и столь же есте­ ственно, что этот переход первоначально выражался в простом пере­ несении качеств простого на сложное — закономерностей бытия при­ роды на жизнь человека, общества, культуры. Это проявлялось

вфрагментарных отождествлениях — скажем, метафоре Т. Гоббса

«человек человеку волк», в образе Б. Паскаля «мыслящий тростник»,

или, что имело гораздо более методологически важные последствия,

вперенесении на историю культуры трехфазной структуры жизни ор­ ганизма «детство — зрелость — старость», а затем и биогенетичес­ кого закона «онтогенез повторяет филогенез». Идя по этому пути, гу­ манитарное знание стало в XIX-XX вв. мыслить себя как применение методологии естествознания к изучению своих объектов, не прида­ вая принципиального значения качественным отличиям социокуль­ турных систем от природных: так, О. Конт назвал социологию «соци­ альной физикой», А. Грант-Аллен пытался построить «физиологиче­ скую эстетику», а в XX в. делались многократные попытки создания «математической эстетики», «кибернетической эстетики», «инфор­ мационной эстетики»; позитивизм придал такой процедуре осознан­ но-принципиальное значение, закрепленное методологическим поня­ тием «позитивистская редукция». Между тем вряд ли нужно доказы­

вать, что культуротворческая деятельность человека сложнее ин­ стинктивного и генетически наследуемого поведения животного, что общество на несколько порядков более сложная форма организации совместной жизни, нежели рой, стадо, стая, что психика человека не­ измеримо сложнее психики животных. Поэтому, признавая несомнен­ ное положительное значение позитивистского редукционизма в XIX в. в той мере, в какой он противостоял мистико-религиозным пред­ ставлениям о порожденной Богом коренной противоположности че­ ловеческого и животного как духовного и телесного, психологическо­ го и физиологического, бессмертного и смертного, этот методологи­ ческий «ключ» оказался неспособным раскрыть специфическую сложность сложного.

Первым выражением сознания несводимости сложного к просто­ му, в частности анропо-социо-культурных систем к биологическим и,

тем более, физическим, стало провозглашение В. Дильтеем, В. Виндельбандом и Г Риккертом принципиальных различий между двумя группами наук — «наук о природе» и «наук о культуре» (или «о духе», впоследствии названных на Западе «гуманитарными», а в СССР «об­ щественными»). Их более или менее резкое противопоставление и со­ ставляет содержание третьего периода истории науки, выражавшего­ ся, с одной стороны, в уже упоминавшемся отказе Ч. Сноу вообще считать гуманитарное знание научным, а с другой — в высокомерном самоотгораживании представителей гуманитарного знания от выра­ батывавшихся в естествознании новых методологических принци­ пов — теории относительности и теории информации, принципа до­ полнительности и кибернетики, системного подхода и синергетики...

Четвертый этап истории взаимоотношений двух групп наук от­ крылся формированием общей теории систем, складывавшихся на ее основе принципов системного подхода и осознанием необходимо­ сти перехода от изолированного существования разных наук к орга­ низации междисциплинарных исследований сложных систем. Берталанфи и был зачинателем этого движения — с методологической точ­ ки зрения самого значительного явления в истории научной мысли XX в. Если первоначально признание охвата этой методологией всех сфер научной деятельности — не случайно само понятие «общая тео­ рия систем» — выражалось в распространении ее основных положе­ ний на изучение социо-культурных систем, то со временем станови­ лась все более ясной необходимость расширения ее методологичес­ ких позиций за счет включения тех познавательных установок, кото­ рые соответствуют уровням сложности данного типа системных об­ разований. Ибо, хотя методология познания сложного должна в сня­ том виде содержать принципы познания простого, она никак ими не может ограничиться, поскольку в этом случае особенности сложного, его системные качества не будут выявлены; следовательно, непро­ дуктивно сводить биологические системы к физико-химическим, нельзя системы социо-культурные сводить к биологическим. Если си­ стемы природные одноуровневые однокачественны, однородны, то системы антропо-социо-культурные /иногоуровневы, образуясь скрещением разных сил — природных, социальных, культурных, при­ чем в результате этого скрещения рождаются новые, эмерджвнтные свойства данной системы.

Приведу простой, но представляющийся показательным для данной гносеологической ситуации, пример. Лингвистика изучает

строение, функционирование и развитие языка как сложного сис­ темного образования, законы организации которого действуют во всех сферах его использования людьми как основного средства их коммуникации и общения. Когда биолог, этолог, зоопсихолог изу­ чает сигнальные системы животных, он обнаруживает принципи­ альное качественное отличие этих форм коммуникации от словес­ ного языка людей — потому применение в данном случае понятия «язык» следует понимать не как научный термин, а как всего лишь метафору, а метафоры, по метафорическому же выражению одно­ го мудрого науковеда, «ставят силки научному мышлению». С дру­ гой стороны, столь же непродуктивным было бы уподобление структуры обыденной, деловой, даже художественно-прозаической речи качественно отличной от нее языковой структуре поэтической речи, в которой правила грамматики и соблюдаются, и нарушают­ ся, если это вызывается потребностью выражения поэтического со­ держания, а правила семантики, требующие однозначного — тер­ минологического — употребления слова, усложняются ввиду целе­ направленной — метафорической — «игры» на многозначности слова.

Нельзя, следовательно, редуцировать язык как феномен культу­ ры к биологическим коммуникативным системам, и нельзя поэтику редуцировать к лингвистике; вместе с тем, ограничиться их противо­ поставлением — значит закрыть себе путь к пониманию того, как из коммуникативных средств биологической природы — не только у жи­ вотных, но у человека, в филогенезе и в онтогенезе, на базе биоло­ гически данных ему «языков» мимики, жеста и невербальных звуча­ ний вырастает звуковая словесная речь, для которой и мимика, и жест, и интонация, и тембр имеют только «паралингвистическое» значение; точно так же неправомерно отрывать поэтическую речь от житейски-обыденной — это вело бы к абсолютизации того специфи­ ческого рода модернистской поэзии, который в русском кубофутуризме и французском леттризме разрушил поэтическое слово, заменив его россыпью звуков или даже букв. Следовательно, чтобы понять «сверхкоммуникативную» сущность словесной речи, равно как «сверхграмматическую» природу речи поэтической, нужно в обоих случаях приводить методологию исследования в соответствие с уров­ нем сложности изучаемых семиотических систем.

Вот почему, полностью разделяя стремление Э. Ласло обосновать необходимость преодоления дисциплинарной разобщенности наук

и расчет на возможности синергетики в разработке «междисципли­ нарной единой теории» эволюции, я не могу согласиться с последо­ вательно проведенным в его статье под этим названием игнорирова­ нием существенных различий между характером эволюционных про­ цессов в природе и в социокультурной сфере и с убеждением, что та­ кая «единая теория» «будет описывать различные фазы и грани эво­ люционного процесса с инвариантными общими законами». В том-то все и дело, что, оставаясь на уровне инвариантов, нельзя раскрыть своеобразие эволюции самых сложных, сверхсложных систем, ибо закономерности, действующие на нижнем слое данных систем — применительно к бытию человека, закономерности биологические, «сняты» социальными и культурными силами и уже не действуют са­ мостоятельно, подобно их действию в жизни животных. Тем более ог­ раниченные возможности имеет в жизни этих систем математичес­ кое моделирование — ведь оно отвлекает количественный аспект их функционирования и развития от качественного, структурный — от содержательного, инвариантный — от характеризующего уникаль­ ность каждого конкретного факта, события, действия личности, груп­ пы людей, народной массы. В высшей степени показательно, что три крупных ученых — С.П. Капица. С.П. Курдюмов, Г.Г. Малинецкий — в монографии, посвященной возможностям синергетики в прогнози­ ровании будущего, отчетливо видя стоящие на этом пути трудности: решение задач, «где натурный эксперимент невозможен, вычисли­ тельный — неэффективен, система математических моделей не по­ строена», находят выход в том, чтобы «оглянуться назад и посмот­ реть на историю с точки зрения точных наук, как на полигон для со­ здания и верификации математических моделей, отражающих исто­ рические процессы», как будто есть основания считать, что такие мо­ дели действительно «отражают исторические процессы» в их реаль­ ной целостности — суть дела ведь в том, что в данных процессах ма­ тематически моделируемая сторона неотрывна от тех, которые это­ му методу познания недоступны, но и от них неотделима. Следует ли удивляться тому, что самоотверженное стремление решить эту не­ разрешимую задачу приводит авторов к признанию высокой научной ценности фантазий Л.Н. Гумилева и А.Т. Фоменко? И даже ссылка на неоспоримый авторитет В.О. Ключевского не позволяет признать эв­ ристическую ценность «исторической механики» — понятия столь же абсурдного, как «социальная физика» у О. Конта. Разделяя в полной мере упование на междисциплинарное взаимодействие естествен­

ных и гуманитарных наук для синергетического осмысления этих про­ цессов — я ратовал за это еще в досинергетические времена, не мо­ гу все же не заметить, что оно может быть эффективным только при условии органического, а не механического их скрещения, то есть та­ кого, которое не разрушает целостное бытие, функционирование и развитие самых сложных систем — антропо-социо-культурных.

3 .

Между тем на первых порах системный подход обычно называли «системно-структурным», и он нередко действительно сводился к структурному анализу — отсюда и понятие «структурализм», точно обозначившее эту фазу истории системных исследований (на Запа­ де она была представлена наиболее ярко К. Леви-Строссом, а в СССР молодым Ю.М. Лотманом, назвавшим свою первую книгу «структуральной поэтикой»); затем стала осознаваться необходи­ мость связать структурный анализ с функциональным — это и про­ изошло, с одной стороны, в «теории функциональной системы» фи­ зиолога П.К. Анохина, а с другой — в «структурно-функциональной» концепции социолога Т. Парсонса. Но если в изучавшихся ими систе­ мах анализ может быть отвлечен от рассмотрения их развития — ге­ нетический подход тут факультативен (потому обычно социологию противопоставляют исторической науке, что отмечал, как мы помним, и Берталанфи, а перед физиологом проблема развития организма вообще не стоит), то в изучении деятельности человека, культуры, ис­ кусства — систем исторических по самой их природе — эволюцион­ ный подход нужно считать имманентным системному, необходимой ему плоскостью познания. Поэтому, когда 30 лет тому назад автор этих строк, оценив эвристические возможности системного подхода, открывшиеся у нас благодаря переводам работ основоположников американской системологии и деятельности в этом направлении пер­ вых отечественных философов — И.В. Бауберга, В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина, оценивших общефилософский масштаб разработки тео­ рии систем и подключившихся к этому движению, преодолевая есте­ ственное сопротивление догматиков и невежд, обратился к изучению человеческой деятельности и ее реализации в культуре, он столкнул­ ся с недостаточностью и структурного, и функционального подходов для познания данных систем. Такой ход мысли привел его к написа­