9. Военная проза 40-х – начала 50-х гг.

Литература периода войны (1941-1945)

и военная проза послевоенных лет (главные различия)

1. Литература периода войны (1941-1945)

Прежде всего, это литература одной темы (только войны). Она едина в своем пафосе и эмоционально-стилевой тональности. Поэтому представляется иногда одноцветной, однокрасочной. Но тут уж ничего не поделаешь: так было – и по службе, и по душе.

Это была литература героической темы, героической направленности и пафоса. Она показывала красоту подвига и даже красоту гибели во имя спасения родины.

В подходе к событиям войны и их освещению тогда преобладала публицистическая, эмоционально-патетическая, часто – одическая интонация. Один из лучших и характерных для поэзии этого периода примеров – стихотворение Анны Ахматовой «Мужество»(1942):

Это было искреннее патриотическое чувство, оно шло от души.

Не только поэзия, но вся литература о войне пронизана была двумя основными мотивами: любви (и верности) и ненависти к врагу. Оба эти мотива нашли яркое выражение в лирике К. Симонова, в стихотворениях «Жди меня» и «Убей его!» («Если дорог тебе твой дом»).

Не самый сильный, отнюдь не гениальный поэт, Константин Симонов сумел сильнее других выразить главное эмоциональное состояние войны.

А песне это сделал Михаил Исаковский («Катюша», «Огонек», «Враги сожгли родную хату»).

КОНФЛИКТ в тогдашних литературных произведениях по существу определялся линией фронта. Свои – и фашисты.

Литературу о войне создавали тогда писатели старшего поколения, профессиональные писатели. Их взгляд на войну – взгляд писательский, профессиональный. В нем порой нет непосредственности собственного опыта и переживаний (когда речь идет о событиях войны, в которых писатель часто прямого участия не принимал).

Военная повесть

Повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда»

При всей видимой внешней простоте формы и стиля поэтика повести В.Некрасова, ее внутренняя структура – очень не проста.

В повести все строится на контрастах – не внешних (бабелевского типа), а внутренних, содержательных.

Декларации повествователя и художественная реальность повести существенно не совпадают по смыслу.

В системе «характер – обстоятельства» нет и следа той прямой их взаимообусловленности, которая вроде бы утверждается в прямых декларациях рассказчика - Керженцева. Наоборот, эта система построена на несоответствиях, на контрастах.

Для понимания повести, ее смысла, принципа организации ее художественного единства, внутренней целостности, очень важно видеть и учитывать две антитезы.

1. Контраст между характерами и обстоятельствами. Непосредственный фон повести: события, обстоятельства, обстановка, ситуации – явно не совпадают с внутренними состояниями героя, не соответствуют им.

2. Контраст двух композиционных частей. Повесть состоит из двух частей, которые контрастны друг другу по своему психологическому содержанию и по материалу.

В 1-й части описывается относительно спокойная жизнь героя: отступление, скитания по тыловым дорогам, только два раза бой, причем не очень значительный. В остальном – безопасное, для войны – более чем благополучное существование: разговоры, воспоминания, спокойная работа на Тракторном заводе: подготовка на всякий случай к взрыву, минирование зданий и оборудования; короче говоря, почти идиллическая жизнь в тыловом еще Сталинграде – купания, прогулки с девушкой и т.д.

2-я часть иная. Обстановка – сталинградское пекло. Бои за Мамаев курган. Настоящая кровавая каша. Каждую секунду – смерть. Ад кромешный!

А герой в этой обстановке обретает душевное успокоение, внутреннюю удовлетворенность. Чувствует себя увереннее и бодрее. Вторая часть звучит намного отраднее, светлее, чем первая.

В этом внутреннем движении психологических состояний - ключ к идее.

Повесть показывает, как в сталинградском аду происходит перелом в войне – перелом внутренний, в людях, в душах солдат. Он показан не поверхностно-событийно, а психологически достоверно.

Повесть В. Пановой «Спутники»

Эта книга также вышла в 1946 г. и, подобно повести В. Некрасова, была удостоена Сталинской премии. Это книга о подвиге любви и милосердия, хотя слово «подвиг» применительно к такому произведению вроде бы совсем некстати, потому что оно было еще более приземленным, еще более будничным, что ли, чем повесть Некрасова. Там хоть сам материал был – как бы его ни преподносить – героическим по сути – Сталинградская битва. Здесь – рассказ о самых что ни на есть буднях войны, о быте санитарного поезда.

Реалистическая достоверность, подчеркнутая приземленность, развернутая детализация – все это очень похоже на манеру В. Некрасова, но при всей этой схожести у повести Пановой есть одно очень важное отличие: принципиальный объективизм в изображении людей и событий. В характерах героев В.Пановой нет такой определенности, чтобы сказать однозначно, хороший перед нами человек или плохой. И это не может рассматриваться как недоработка или художественный недостаток, потому что здесь мы имеем дело с осознанным, совершенно сознательно применяемым писательницей принципом изображения. Она сама позже объяснила свою позицию в статье «Несколько мыслей о технологии нашего ремесла»¹. Смысл этой позиции заключен в тезисе: «Все люди не без греха». В «Спутниках» у каждого героя, даже самого вроде бы безукоризненно «положительного», подчеркнуты слабости и изъяны (это отлично передано в четырехсерийном телефильме «На всю оставшуюся жизнь» – очень хорошей экранизации повести Пановой, сделанной талантливым режиссером П.Фоменко).

Каждому герою посвящены как минимум две новеллы. Они и составляют – в определенном контексте, который создают новеллы о других героях,– рассказ о человеке, о его жизни, его военной судьбе: каким он был и каким стал, что станется с ним после войны. Это – при всей лаконичности рассказа – очень емкая сюжетно-композиционная конструкция, позволяющая рассказать о человеке, высветить его состояния в разные периоды: до войны, на войне, после войны.

ИДЕЯ «Спутников» благодаря такому построению выражена, так сказать, скрыто самой формой повести, и без малейших следов каких-либо авторских деклараций. Это идея ценности каждой человеческой души. Это мысль о том, что все люди, даже самые, казалось бы, никчемные, не говоря уже просто об обыкновенных людях, в какое-то время (в исключительных обстоятельствах войны) могут проявить себя с самой лучшей стороны, а то и стать героями.

Причем для выражения этой идеи мысль о необходимости особых обстоятельств очень существенна. И среди этих обстоятельств главное – не сама война, не битвы, сражения, страдания, несчастья, подвиги (все это тоже есть), а рожденное войною особое состояние, особая система отношений между людьми – то, что очень точно выражается словами «братство фронтовое».

Повесть Э.Казакевича

Звезда»

В «Звезде» критика увидела «мотив обреченности», традицию Ремарка. В чем именно?

В экспозиции повести – в тех психологических состояниях людей, которые в ней запечатлены. Командир дивизии хочет и не хочет встречи с противником: надо бы воевать, а не хочется терять людей. Хочет и не хочет встречи с противником главный герой – командир разведки лейтенант Травкин, хотя ему по должности положено всегда быть рядом с противником, в соприкосновении с ним.

Бездну сомнений и неуверенности испытывает он перед выходом в поиск. У провожающих сжимается сердце от недобрых предчувствий.

Этот мотив обреченности – и в зловещем кольцевом построении, то есть в композиции повести: в начале рассказывается о том, что в немецком тылу погибла группа разведчиков лейтенанта Марченко; сама повесть, ее сюжет построены на рассказе о гибели разведгруппы лейтенанта Травкина, а в финале – новая щемящая сцена: в тыл противника отправляется очередная группа разведчиков – лейтенанта Мещерского.

В идейной концепции повести Казакевича есть общее с Некрасовым и Пановой: утверждение ценности каждой человеческой личности, которая представляет собой не винтик, не шпунтик, а целый мир. По сути дела, мысль о цене подвига является центральной в повести «Звезда». Она реализуется в своеобразной сюжетной антитезе, контрастно выявляющей цену того, что сделано Травкиным и его разведчиками, с военной точки зрения и с точки зрения просто человеческой.

Иначе говоря, в повести Казакевича есть двойная антитеза.

Аспект военный. В дивизии сообщение добытых группой Травкина сведений о появлении на фронте эсэсовской танковой дивизии воспринято как новость чрезвычайной важности: комдив тотчас докладывает об этом наверх и предпринимает экстренные меры для усиления угрожаемого участка своей обороны. В штабе армии эти сведения расценены как важные: дивизии выделяется пополнение. В штабе фронта на основании этого сообщения делают вывод об интересе немцев к Ковельскому узлу обороны; войска этого узла усиливаются авиацией, артиллерией, танками. А в ставке, для которой дивизия СС «Викинг» – мошка, а весь этот лесистый район – только точка на карте, приходят к заключению, что немцы готовят прорыв на Польшу, и направляют на угрожаемый участок танковую армию и артиллерию резерва Главного командования. Это описание последствий того, о чем удалось узнать благодаря действиям группы Травкина, напоминает затухающие волны, в которых теряется, исчезает то, что их вызвало: «Так ширились круги вокруг Травкина, расходясь волнами по земле: до самого Берлина и до самой Москвы».

Но тут же – аспект человеческий:

• трагедия радистки Кати – любимой девушки лейтенанта Травкина, которая сутками в напрасной надежде сидит у своей рации, бесконечно повторяя позывные угасшей «Звезды»: «Звезда», я «Земля!»;

• письмо матери Травкина, которое приходит в часть: мать рассказывает, как показала тетрадь сына по физике известному ученому, который, посмотрев ее, сказал матери, что ее сын – будущий великий физик; но его уже нет, и не будет великого ученого;

• прочитав это письмо, товарищ Травкина, лейтенант Бугорков плачет: «Пора, чтобы людей перестали убивать».

Отличие в художественной системе повести Казакевича от повестей Некрасова и Пановой – очень сильный лирический элемент в повествовании, который чрезвычайно усиливает трагическое звучание сюжета. Лирический авторский голос все время сопровождает рассказ о судьбе Травкина, Кати, разведчиков, порой вырастая в лирические монологи и авторские лирические отступления. Таков, например, авторский лирический вздох о самой смертной профессии на войне – взводном командире пехоты:

10. БЕСКОНФЛИКТНОСТИ «ТЕОРИЯ» — условный термин в советской эстетике, литературной критике и литературоведении, к-рым обозначаются взгляды, отрицающие правомерность общественно-значимого конфликта в произведениях советской литературы и искусства, посвященных современности. Хотя разработанной теории, открыто проповедующей бесконфликтность, в сов. лит-ре и иск-ве нет, сторонники указанных взглядов, выступая в печати, неоднократно формулировали свои позиции, игнорируя противоречия в развитии сов. общества, возникающие в процессе борьбы и преодоления препятствий на пути коммунистич. строительства. В соответствии с этим сторонники Б. «т.» требовали отказа от изображения конфликта в лит-ре. Иногда ими признавался лишь «конфликт» «хорошего» с «отличным». В наиболее обнаженном виде Б. «т.» проявилась в период культа личности И. В. Сталина как непосредств. порождение атмосферы парадности, настроений самоуспокоенности и показного благополучия, к-рые насаждались в эти годы. Теоретической основой бесконфликтности в литературе и искусстве явилась неверная мысль о беспротиворечивом развитии социализма. Ликвидация антагонистических противоречий при социализме понималась как ликвидация всяких обществ. противоречий. Во 2-й пол. 30-х гг., после успехов коллективизации и ликвидации кулачества как класса, идея бесконфликтности стала распространяться в философской, а затем в лит. теории и практике. В журн. «Под знаменем марксизма» была проведена дискуссия, в ходе к-рой высказывались мысли об отсутствии не только антагонистич., но и неантагонистич. противоречий при социализме (см. 1940, № 8, с. 50—51) и о том, что при социализме даже самая возможность противоречий и конфликтов исключена (см. там же, с. 54—56).

В соответствии со своими взглядами сторонники Б. «т.» в лит-ре превозносили такие произв., в к-рых сов. действительность, трудная, полная героизма борьба народа за социализм и коммунизм, изображались поверхностно, в «облегченном виде», как праздничное шествие «от победы к победе», на эти произв. ориентировали творч. работников и читателей. Так, были расхвалены и выставлены как образец книги С. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей»,

кинофильм И. А. Пырьева «Кубанские казаки», пьеса А. В. Софронова «Московский характер» и др. Между тем в этих произв. давалось приукрашенное изображение сов. действительности, смазывались трудности борьбы за новое и передовое в промышленности, затушевывалось тяжелое положение в с. х-ве, вызванное последствиями прошедшей войны и усугубленное серьезными ошибками в руководстве с. х-вом, впоследствии вскрытыми Сентябрьским пленумом ЦК КПСС (1953). Истолкование жизненных противоречий, недостатков, трудностей роста как «мелочей» и «случайностей», противопоставление им «праздничной» лит-ры — все это отнюдь не выражает оптимистич. восприятия жизни лит-рой социалистического реализма, а ослабляет воспитат. роль иск-ва, отрывает его от жизни народа. Существенный ущерб сов. иск-ву был нанесен неоднократным присуждением Сталинских премий произведениям, написанным по рецептам Б. «т.». В подобных условиях Б. «т.» в сознании нек-рых писателей обретала характер чуть ли не обязательной нормы творчества, искажая представление о важнейших принципах иск-ва социалистического реализма как глубоко правдивого метода изображения жизни в ее революц. развитии. Тенденции бесконфликтности проявились даже в творчестве крупных сов. писателей, в целом имевшем несомненно реалистич. направленность и проникнутом духом большевистской нетерпимости ко всему косному и отсталому, тормозящему движение нашего общества вперед, по пути к коммунизму. На 2-м съезде сов. писателей (1954) в ряде выступлений отмечалось снижение художественного качества произв. и проявление идей бесконфликтности у такого, напр., писателя, как Ф. Панферов (см. «Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет», 1956, с. 310, 387). С обоснованной самокритичностью оценил тогда же нек-рые свои пьесы о колх. деревне А. Корнейчук (см. там же, с. 193—94). Большой ущерб Б. «т.» нанесла сов. драматургии и кинодраматургии. «„Теория бесконфликтности“, получившая особое распространение в последние годы, — говорил А. Корнейчук на 2-м съезде сов. писателей, — не могла не помешать развитию нашей драматургии и жизненности ее главного героя — советского человека-труженика» (там же, с. 185). Критикуя бесконфликтные пьесы, «Правда» (1952, 7 апр., с. 2) писала: «Если судить по пьесам такого рода, то у нас все хорошо, идеально, нет никаких конфликтов. Некоторые драматурги считают, что им чуть ли не запрещено критиковать плохое, отрицательное в нашей жизни. А иные критики требуют, чтобы в художественных произведениях показывались только идеальные типы... Для художника нет большего греха, как бояться правды жизни, уклоняться от изображения жизненных противоречий. Правдивость отражения жизни в ее революционном развитии — первая заповедь искусства социалистического реализма». Еще до появления самого термина Б. «т.» (он появился в послевоенные годы) фактически с платформы «бесконфликтности» подвергались критике многие художники, реалистически отображавшие жизнь. Подобных

11-12-13.ЛИТЕРАТУРА ОТТЕПЕЛИ, условное название периода литературы Советского Союза 1950-х– начала 1960-х. Смерть Сталина в 1953, ХХ (1956) и XXII (1961) съезды КПСС, осудившие «культ личности», смягчение цензурных и идеологических ограничений – эти события определили перемены, отраженные в творчестве писателей и поэтов оттепели. Наиболее яркие произведения этого периода были ориентированы на участие в решении злободневных для страны общественно-политических вопросов, о пересмотре роли личности в государстве. В обществе шел процесс освоения пространства открывшейся свободы. Большинство участников споров не отказывалось от социалистических идей.

Предпосылки оттепели закладывались в 1945. Многие писатели были фронтовиками. Проза о войне реальных участников военных действий или, как ее называли, «офицерская проза», несла важное понимание правды о прошедшей войне. 1. «Предоттепельный» процесс в литературе первой половины 50-х гг.

В начале 50-х годов начинает развиваться процесс постепенного преодоления догм и стереотипов эпохи сталинизма, он и получил название «предоттепельного процесса», так как предварял собой эпоху «оттепели».

Огромную роль в этом сыграл роман Леонида Леонова «Русский лес» (1953, журнал «Знамя», №№ 10-12), в котором в весьма хитроумной, зашифрованной форме была предложена принципиально новая для литературы того времени концепция характера и обстоятельств, дано объяснение природы современного конфликта и генезиса отрицательных сил: на примере Грацианского автор показал, что пороки идут не от «проклятого капиталистического прошлого», а «вырастают» и на социалистической почве. Грацианский в своей борьбе против Вихрова использует ту демагогию, которую породила эпоха построения социализма: ради создания социалистической промышленности не жать пожертвовать чем угодно, в том числе и лесными ресурсами. Система разумного лесопользования и сохранения леса для будущих поколений - система, за которую ратует Вихров, - выглядит как «враждебная» идея, якобы тормозящая социалистическое строительство. Грацианщина могла возникнуть и процветать именно в обстановке 30-начала 40-х годов, а не была порождением «проклятого капитализма».

.Основные элементы «предоттепельного процесса»:

• Роман Леонида Леонова «Русский лес» – самое яркое и крупное явление литературы начала 50-х.

• Первый очерк из цикла В. Овечкина «Районные будни» – «Борзов и Мартынов» (о нем у нас еще будет речь позже).

• Повесть И. Эренбурга «Оттепель», давшая название целому периоду нашей истории и этапу развития литературы, хотя по своим литературным достоинствам это произведение весьма скромное.

Тем не менее для того времени повесть эта была настоящим откровением.

«Неправильная» линия журнала «Новый мир» в вопросах литературы» была осуждена, А.Твардовский снят с поста главного редактора (одним из главных поводов была его попытка опубликовать своего «Теркина на том свете»). Вместо него главным редактором назначили К.Симонова.

Однако остановить движение мысли было уже нельзя, невозможно.