из электронной библиотеки / 810576617019251.pdf

Как и софист Протагор, Демокрит был родом из города Абдеры, что расположен на побережье Фракии. Сограждане настолько ценили философа, что избрали архонтом и отчеканили его имя на серебряной монете. Прожил он до глубокой старости.

Согласно учению Демокрита, мир состоит из движущихся атомов и пустоты. Атомы

(atomos – греч. «неделимый») представляют собой чрезвычайно малые, но при этом конечные тела, различающиеся по величине и контурам, по скорости движения и положению в пространстве. Их геометрическая форма и размеры не могут меняться. Понятие атома кладет логический предел делению и изменению вещей.

Не имея частей, атомы не разрушаются, сколько бы времени ни прошло. Существование атомов длится вечно, а множество их бесчисленно. Атомы не имеют цвета, запаха или вкуса и настолько малы, что не воспринимаются зрением. Их можно представить себе лишь мысленно, умозрительно. Взгляд Демокрита на физический мир – это не столько физика, сколько натурализованная логика, этакий «философский роман» о сверхчувственных элементах бытия.

Своими корнями эта логика уходит в математику: за спинами Демокритовых понятий атома и пустоты маячат геометрические абстракции «фигура» и «пространство». Атомы в его сочинениях и зовутся «фигурами» (schemata). Они бывают гладкими и шероховатыми, угловатыми, изогнутыми, крючковатыми.

Разнообразие качеств вещей атомистическая теория объясняет количественными различиями их элементов: числом и пространственной конфигурацией атомов. Сущность любых вещей выразима в количественной форме, – этот исходный логический постулат роднит философию Демокрита с пифагорейской.

Жизнь и разум обусловлены числом атомов «огня» в порах тела. Душа состоит из самых мелких и подвижных атомов, круглых и тонких, как у огня. По смерти человека душа его распадается на атомы и улетучивается. Огненные атомы души имеются и в неживых вещах, просто там их слишком мало для зарождения жизни.

Демокрит был недалек от истины, ведь источник жизни – звездный «огонь», лучистая энергия Солнца. А вот природу души он понял совершенно превратно. Как покажет уже Платон, душа идеальна. Никакого «вещества души» не существует.

Движение атомов Демокрит сравнивал с поведением пылинок в солнечном луче. Однако пылинки движутся хаотически. Как, в таком случае, из вихрящегося хаоса атомов возникает космос, в котором царят порядок и красота?

Для объяснения гармонии мира Демокрит изобрел закон «тяготения к подобному». При этом он ссылался на факты опыта: если потрясти блюдо с песком, крупные песчинки выйдут наверх; в кувшине вина более тяжелые частицы скапливаются на дне, образуя осадок; животные стремятся соединиться в стаи одного вида. Стало быть, подобные атомы притягиваются, несходные же, напротив, отталкиваются.

Всему на свете есть причина, убежден Демокрит. Само это слово – «причина» – мы постоянно встречаем в заглавиях его работ. «Открытие даже одной причины я предпочел бы персидскому престолу», – говаривал Демокрит. Всеобщую причинную связь вещей он именовал «неизбежностью» (anagke), неодолимой «судьбой» Вселенной.

Две тысячи лет спустя атомистический взгляд на мир возродится к жизни в классической механике. Силу «тяготения к подобному» заменит сила «всемирного тяготения», а «пустоту» Ньютон переплавил в «абсолютное пространство», которое не зависит от происходящих в нем физических процессов и, в свою очередь, никак не влияет на них.

Логику атомизма атаковали два величайших ума античности, Платон и Аристотель. Сущность вещей нельзя выразить, разлагая их на «атомы». Разложим текст «Илиады» на «неделимые» 24 буквы, – откроется ли нам сущность поэмы? В материи вещей «родовая» сущность себя лишь воплощает, представляет. Сама по себе эта сущность невещественна

– идеальна.

21

Тема4. Законымираидей

По мере первоначального накопления капитала научных знаний все острее чувствовалась нужда в их упорядочении и согласовании, в разрешении логических противоречий, которые мастерски выявили и до предела заострили софисты.

Простой формой знания является идея. С исследования идеи, этой «элементарной час-

тицы» мышления, начался процесс самосознания науки.

ДиалогиСократа

Сократ был сыном афинского каменотеса и повивальной бабки. Ему довелось участвовать в нескольких военных походах и битвах, где он зарекомендовал себя человеком мужественным и разумным. Одевался Сократ немногим лучше раба, и наружность его была далека от античного идеала: коренастый, лысый и необычайно курносый, с шишкой на лбу и круглым добродушным лицом.

«Что ты сходен с силенами1 внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать», – посмеивался Алкивиад в диалоге Платона «Пир». Речи Сократа тоже не впечатляли красотами стиля: «На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же». Но загляни вглубь, вдумайся, и увидишь: его речи божественны! – восклицал Алкивиад. «Слушая Перикла и других превосходных ораторов, я находил, что они хорошо говорят, но ничего подобного не испытывал, душа у меня не приходила в смятение, негодуя на рабскую мою жизнь... Мне казалось – нельзя больше жить так, как я живу».

Сократ не писал книг, предпочитая живую мысль. Ему нравилось вести беседы на площадях, в мастерских, на дружеских пирушках. Речи его впоследствии передали, каждый на свой лад, Ксенофонт и Платон.

Когда Сократ был уже стар, недруги обвинили его в изобретении новых богов и дурном влиянии на молодежь. На суде Сократ не признал себя виновным и предложил приговорить его к «даровому обеду в Пританее»2. Обвинители добились смертного приговора, и заключенный в тюрьму философ выпил чашу с ядом.

Афиняне нередко принимали Сократа за софиста, разве что бескорыстного, упуская из виду суть его взглядов. Сократ философствовал не из любви к самому процессу или ради вознаграждения, подобно софистам. Он искал истину. Верил в то, что одна для всех истина существует, исследовал ее сам и помогал в этом деле другим.

Сократ ценил остроумные речи и, как и софисты, сомневался в освященных временем ценностях и привычных представлениях, приговаривая: «я знаю, что я ничего не знаю». Предметом его раздумий обычно были общие понятия: благо, прекрасное, храбрость, свобода, единое и многое, бесконечное, и особенно понятия знания и мудрости.

В фокус сократовской мысли попадает ключевой факт сознания – присутствие в душе человека «другого я», alter ego (лат.). Сократ называл его своим персональным божеством, «демоном».

«Началось у меня это с детства: возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет» [Платон: Апология Сократа].

Внутренний голос стоит на страже добродетели, – нечто подобное мы называем «совестью». Он-то и был тем «новым богом», в изобретении которого обвинялся Сократ. Для религий сей совестливый демон, и в самом деле, таит угрозу: голос его, слышный лишь

1Силены, в греческих мифах – демоны с чертами лошади, но при этом мудрые и веселого нрава.

2Пританей – дом правительства, обед там считался у афинян высшей почестью.

22

одному его обладателю, способен заглушать повеления богов «общего пользования» – точнее, голоса священников, вещающих от имени и по поручению высших сил.

Природу своего «демона» Сократ, похоже, представлял смутно. Вполне ясен ему лишь сам факт: нравственность (добродетель) требует особого раздвоения сознания и взаимной рефлексии моего я и я «другого», во мне обитающего. Эгоистическое сознание, неспособное к подобному раздвоению в себе самом, добродетельным быть не может. Сильный аргумент против софистов – теоретиков и практиков эгоизма.

Само слово «сознание» (равно как и его предки – греч. syneidos и лат. conscientia, означавшие одновременно «сознание» и «совесть») указывает на совместность знания. Сознание есть мысль, разделяемая с другим. Не случайно родной стихией сократовской мысли становится диалог. Сократ никого не поучал, не читал людям лекций. Он предпочитал размышлять сообща, критически взвешивая мнения «за» и «против».

Сократ постоянно испытывает и усиливает свой внутренний голос голосами других людей, собеседников. В полифонии1 сократовских диалогов обнаруживается общественная природа его «демона». Мое «другое я» есть равнодействующая общественных сил, сформировавших мое сознание и продолжающих действовать внутри него под видом «демона».

Излюбленным приемом Сократа была ирония (по-гречески, «притворство»). Притворяясь несведущим простаком и задавая вопрос за вопросом, один другого конкретнее и глубже, он мало-помалу расшатывал позиции собеседников: вскрывал внутренние противоречия в их рассуждениях и заставлял усомниться в знании предмета. Ирония призвана дать предельно острую и точную постановку проблемы, показав ее настоящую трудность и глубину и осветив ее со всех сторон.

Когда же Сократа просили помочь разрешить затруднения, он прибегал к майевтике (повивальное искусство, помощь при родах). Суть этого метода в том, чтобы с помощью ряда искусно поставленных вопросов подвести собеседника к решению задачи, помочь ему собственными силами найти истину. Повивальному искусству, по словам Сократа, он научился у матери: разница только в том, что философ «принимает роды души, а не плоти». Главное тут суметь отличить истину от заблуждения.

«Давай вместе разберемся, подлинное что-то родилось или же пустой призрак», – предлагает Сократ [Платон: Теэтет].

Истина рождается в диалектических схватках «мнений», и не иначе. Однако нельзя знать наперед, родится в итоге истина или же ее «пустой призрак».

Сократ – величайший экспериментатор от философии: он только и делает, что «испытывает души» людей – ставит мысленные эксперименты над мыслями. Что за истины рождались в ходе этих экспериментов, мы знаем большей частью со слов Платона, и теперь уже невозможно разделить слившиеся в платоновских диалогах струи мысли учителя и ученика.

ВечныеидеиПлатона

Платон принадлежал к одному из самых знатных афинских семейств. Настоящее имя его – Аристокл. Платон, что значит «Широкий», – это прозвище, полученное им в юности. В возрасте двадцати лет он повстречал Сократа и решил посвятить жизнь философии. После смерти наставника Платон долгие годы путешествует и пишет свои диалоги. Вернувшись в Афины уже известным философом, в возрасте около сорока лет, Платон открыл школу в роще мифического героя Академа. Там он и проживал вместе с учениками. Афинская Академия просуществовала до VI века, без малого тысячу лет, пока один рим-

1 Полифония – многозвучие, одновременное гармоническое звучание нескольких голосов, мелодий.

23

ский император-христианин не распорядился закрыть эту цитадель языческой премудрости.

Почти все сочинения Платона передают беседы Сократа – большей частью вымышленные автором. Лишь в диалоге «Законы», который Платон писал на склоне лет, так и не успев его окончить, Сократа нет среди действующих лиц.

Платоновская философия – это поиск вечного в безостановочно текущей реке времени. Нашедшиеся вечные сущности Платон именовал «идеями».

Идея добывается очищением воспринимаемого чувствами образа вещи от всего преходящего, меняющегося со временем. Любая вещь в течение жизни теряет одни свои свойства и приобретает другие, при этом оставаясь тождественной себе – той же самой, даже если внешне она успела измениться до полной неузнаваемости. Эти вот константы бытия Платон и зовет «идеями».

Слово «идея» (idea, eidos) в греческом языке означало «наружность», «внешний вид» вещи – иными словами, всего лишь видимость, открытую чувствам поверхность бытия. Платон изменил значение этого слова на прямо противоположное. У него «идея» – это незримая суть вещей и вместе с тем идеал, которому стремится уподобиться всякая вещь и которым руководствуется в своих действиях разумный человек.

Куда стремятся в своем движении планеты? Почему растение старается принять определенную форму? Ради чего действует человек? – Все вещи в мире преследуют ту или иную цель. Общую цель бытия вещей Платон именует «благом». Нет более высокой идеи, чем идея блага, выражающая вечную целесообразность мироздания. Любая идея есть разновидность блага, и каждая вещь несет в себе идеальную частичку блага. Единое благо «истекает» в мир и там разбрызгивается бесконечным многообразием «благ».

Телесная вещь, в отличие от идеи, разрушима и смертна. Отчего происходит несовершенство вещей в сравнении с идеями? На этот нелегкий вопрос Платон отвечает устами «знатока астрономии» Тимея. Вселенная сотворена в соответствии с идеей блага, и сотворил ее «тот, кто есть высшее благо». Творца и праотца Вселенной Тимей величает то «мастер», то «ум», то «бог». Сей умелый и благонамеренный субъект

«построил Вселенную, имея в виду создать творение прекраснейшее и по природе своей наилучшее... Он построил космос как единое целое, составленное из целостных же частей, совершенное и непричастное дряхлению и недугам» [Платон: Тимей].

Однако части космоса – отдельные телá – созданы изменяющимися во времени, а потому подвержены тлению и смертны. Тела приходят в этот мир и со временем уходят в небытие – вечен лишь космос в целом.

Какова же причина тленности их бытия? Тут Тимею приходится измыслить некую «аморфную» (греч. amorphos – «бесформенный») идею, «чрезвычайно странным путем участвующую в мыслимом и до крайности неуловимую». В лексиконе Платона не находится подходящего термина для столь экстравагантной натуры, потомки же станут звать ее по-латински: «материя».

«Природа эта по сути своей такова, что принимает любые оттиски, находясь в движении и меняя формы под действием того, что в нее входит... Она и растекается влагой, и пламенеет огнем, и принимает формы земли и воздуха, и претерпевает всю чреду подобных состояний, являя многообразный лик» [Тимей].

Однако никакие формы в ней в совершенстве не отпечатываются и навечно не удерживаются. Материальные вещи поэтому все время «текут», словно реки, и рано или поздно рекам их бытия суждено иссякнуть. Сама же первоматерия, эта «кормилица рождения» и «восприемница всего, что рождено видимым и вообще чувственным», не погибает – как всякая идея, она пребывает вечно.

Человеческая душа представляет собой одну из вечных идей, на время заключенную в «пещеру» живого тела. В разуме Платон видит средство воспарения к идеальному и очищения души от всего временного, телесного, рекомендуя

24

«как можно тщательнее отрешать душу от тела, приучать ее собираться из всех его частей, сосредоточиваться самой по себе и жить, насколько возможно, – и сейчас и в будущем – наедине с собою, освободившись от тела, как от оков» [Платон: Федон].

Разумный человек не станет бояться и смерти тела, ибо что есть смерть, как не полное освобождение души и возвращение ее в область вечных идей? – вопрошает в предсмертной беседе Сократ. Приучая душу размышлять – жить среди идей, философия тем самым готовит ее к легкой и спокойной встрече со смертью.

Истинная жизнь человеческой души заключается, стало быть, в познании идеального. Этим-то и занимается философия, понятая в духе Сократа – как диалектика:

«Диалектический метод... потихоньку высвобождает, словно из какой-то варварской грязи, зарывшийся туда взор нашей души и направляет его ввысь» [Платон: Государство].

Ввысь – в «занебесный мир» идей, навстречу вечному Благу.

В глазах философа, к примеру, «эта вот» жующая сено лошадь являет собой лишь более или менее несовершенную копию идеи лошади – «лошадности» как таковой. Не впал ли Платон в мистику? Быть может, «лошадность» не более, чем абстракция, реальны же только «эти вот», доступные чувственному восприятию лошади...

–Если я могу видеть ту или эту лошадь, почему же я не могу видеть их общую идею – «лошадь как таковую»? – допытывался у Платона киник1 Антисфен.

–Для того чтобы видеть лошадь, нужны глаза, которые у тебя есть. Ну а чтобы видеть идею лошади, надобен разум, которого у тебя нет, – парировал Платон.

Каждый может своими глазами увидеть, к примеру, какой-нибудь треугольник, но требуется математический разум, чтобы помыслить идею треугольника – треугольник как таковой. Не прямоугольный, не равносторонний и никакой иной «частный» треугольник, а саму природу «треугольности». Положение о том, что сумма углов треугольника равна двум прямым углам, выражает всеобщую природу треугольности, а не свойство того или иного частного треугольника, начерченного на листе бумаги. К тому же на бумаге эта сумма может быть только приблизительно равной 180º. Идеальный треугольник, равно как и плоскость, линию, точку, в физическом мире не повстречаешь...

Заглянув вглубь человеческой души – так далеко, как и не снилось никому из его предшественников, – Платон провел предельно резкую грань между двумя кругами обитающих в душе «мыслей»: ощущения и чувственные образы явлений – это одно, идеи же

– нечто совсем, совсем иное. Первые, говоря языком математиков, суть «переменные» всякого знания, вторые – его «константы».

Для человека разумного идеи служат «мерой всех вещей». Только какой-нибудь глупец или несмышленый ребенок сам себе высшая «мера». Недалеко от них ушел и софист Протагор.

«Мы-то ему чуть ли не как богу дивимся за его мудрость, а он по разуму своему ничуть не выше головастика, не то что кого-либо из людей, – иронизирует Сократ. – С какой же стати, друг мой, Протагор оказывается таким мудрецом, что даже считает себя вправе учить других за большую плату, мы же оказываемся невеждами, которым следует у него учиться,

– если каждый из нас есть мера своей мудрости?» [Платон: Теэтет].

Идеи обитают не только в головах людей. Они обладают самой что ни на есть подлинной, объективной реальностью. Платон видит в идеях не только формы знания, но и формы истинного бытия. Только бытие это особое – не воспринимаемое чувствами, сверхчувственное.

Всем людям ежеминутно приходится обуздывать, усмирять чувственные влечения своих тел – чего ради? Так требуют законы, приличия, мода, а этак поступать лучше, кра-

1 Киники (от греч. kynos – «собака»; отсюда латинизм «циник») провозгласили своим идеалом безграничную свободу индивида. Стремясь жить «по природе», киники выказывали презрение к благам цивилизации и демонстративно нарушали общественные приличия. Диоген поселился в бочке и называл себя «собакой».

25

сивее, честнее... Да ведь все перечисленное – чистой воды идеи. Незримые сущности, командующие нашими жизнями. Люди привыкли повиноваться идеям, жить под властью идей, усилием воли подчинять им свои чувства. Миром правят идеи, – эту идею сделал краеугольным камнем своей философии великий идеалист Платон.

КатегорииАристотеля

Идеи не имеют отдельной реальности, не существуют вне единичных вещей, возражал Платону лучший питомец его Академии – Аристотель.

Родился он в семье врача в далекой греческой колонии Стагире. От природы был худощав и невзрачен, шепелявил, отличался строптивым и дерзким нравом. Аристотелю было семнадцать, когда он вступил в платоновскую Академию. Там он сделался совсем другим человеком и провел двадцать лет, целиком отданных занятиям наукой.

После смерти Платона Аристотель покинул Академию. Македонский царь Филипп пригласил его для воспитания сына Александра. Аристотелю было уже за пятьдесят, когда возвратился в Афины, чтобы основать там свою собственную школу – Ликей. Меж тем афиняне не простили философу близости к македонским захватчикам: Аристотелю пришлось бежать на остров Эвбея, где он вскоре и умер, по слухам, приняв яд.

Платон не сумел конкретно объяснить, каким образом из общей идеи происходят единичная вещь.

А без этого утверждать об идеях, «что они образцы и что все остальное им причастно, – значит пустословить и говорить поэтическими иносказаниями... Следует, по-видимому, считать невозможным, чтобы отдельно друг от друга существовали сущность и то, сущность чего она есть; как могут поэтому идеи, если они сущности вещей, существовать отдельно от них?» [Аристотель: Метафизика].

Общее и единичное, сущность и явление могут существовать не иначе как слитно. Ничто общее не существует отдельно, само по себе, снова и снова твердит Аристотель. Определения, общие многим вещам, могут быть оторваны от этих вещей разве что в абстрактном мышлении. Идея «лошадности», лошади как таковой, не существует отдельно от реальных лошадей. Нет никакого «умного места», в котором обитали бы чистые идеи. Это занебесное жилище идей всего лишь поэтический мираж, нарисованный воображением Платона.

К тому же идеи, относящиеся сразу ко многим вещам и ни к одной в отдельности, не вправе считаться сущностями. У каждой вещи должна иметься своя индивидуальная сущность, постулирует Аристотель.

«Сущность каждой вещи – это то, что принадлежит лишь ей и не присуще другому, а общее – это относящееся ко многому, ибо общим называется именно то, что по своей природе присуще больше чем одному» [Метафизика].

Единичное тоже не существует отдельно от общего. Вещи, не имеющие ничего общего с другими вещами, нельзя было бы познать. Любая наука изучает определенный класс, или «род», вещей и устанавливает законы, общие для данного рода вещей.

Аристотель и не думал отвергать ценность общих идей. Для него, как и для Платона, настоящий «предмет знания – общее». Однако он настаивает на том, чтобы общее понималось конкретно, в неразрывной связи с единичным.

В заслугу Сократу Аристотель ставит определения «начал знания» – общих идей. Притом Сократ не отделял эти идеи от единичных вещей:

«Сократ не считал отделенными от вещей ни общее, ни определения. Сторонники же идей отделили их и такого рода сущее назвали идеями» [Метафизика].

Призыв Платона «всей душой отвратиться» от единичных, чувственно данных явлений, означал отречение от опытного знания. Платон ценил лишь две «умозрительных» науки – математику и диалектику. Аристотель снова поворачивает философию лицом к

26

чувственно воспринимаемому миру и стремится логически обосновать опытное знание. Он сам исследовал физические явления, живые организмы, формы государственного устройства, создал первую экономическую теорию. Однако более всего философа занимает все же человеческая душа и мышление.

Душа обладает способностью воспринимать идею вещи отдельно от ее материи. Тем самым душа уподобляется воспринимаемой вещи, принимает форму, тождественную форме ее предмета. Аристотель сравнивает душу с мягким воском, на котором отпечатывается геометрический контур внешней вещи. Разумная душа, в отличие от души растительной и животной, абсолютно пластична и универсальна. Это – идея, способная вобрать

всебя, познать все прочие идеи, – «идея идей».

Впроцессе чувственного восприятия идеальные формы вещей очищаются, избавляясь от своего материального субстрата1. Далее в дело вступает разум: предметом его познавательной деятельности являются уже не единичные вещи, а чистые формы их бытия – «идеи» как таковые.

Идеи единичных вещей образуют, так сказать, «листву» на древе знания. Их определения целиком и полностью зависят от общих идей. Например, это – дом, он высокий или низкий, белый или желтый, каменный или деревянный. Все эти определения восходят к еще более общим: дом – это вид строения, высокий и низкий – виды величины, белый или желтый – цветá и т.д.

Каждое последующее определение является относится к предыдущему как общее к частному, или вид – к роду. В конечном итоге разум упирается в такие определения, которые невозможно представить как «виды» чего-либо. Эти всеобщие, т.е. предельно общие, идеи Аристотель именует «категориями» (греч. kategoria – «обвинение»).

Висследовании категорий Стагирит видит высшую задачу философии – предмет «первой философии». Всего он насчитывает десять категорий:

сущность количество и качество место и время

положение, состояние, обладание действие и страдание.

Категории эти неравноправны. Сущность главнее, «первичнее» остальных категорий – те всецело принадлежат ей и без нее не выражали бы ничего реального.

«Ни одна из прочих <категорий>, кроме сущности, не существует в отдельности, все они высказываются о подлежащем “сущность”» [Аристотель: Физика].

Категории образуют своего рода «скелет» природы и разума. Это всеобщие формы как бытия, так и мышления. В категориях реальное сливается воедино с мыслимым, и это их тождество получает у Аристотеля определение «истины».

Категории логически первичны по отношению к вещам. Они относятся ко всему сущему разом и ни к какой отдельной вещи. – Стоп, как же так? Ведь Аристотель в споре с Платоном отвергал реальность чистых идей, а категории как раз и являются таковыми. В конечном счете Аристотель приходит к понятию высшего Разума, который является первоисточником категорий и творцом мироздания. Приводя в движение всё, Разум остается неизменным и неподвижным.

Так Аристотель помирился с Платоном, признав, что на свете есть-таки одна абсолютно чистая, «обособленная от чувственно воспринимаемых вещей сущность» – Разум. По примеру учителя Аристотель величает высший Разум «божественным», а то и прямо награждает титулом «Бога».

Аристотелевский Бог не нуждается в восхвалениях, молитвах или жертвоприношениях. Вместо этого он требует, чтобы человек стремился мыслить как можно глубже, яснее

1 Субстрат (лат. substratum – «подстилка»), вещественный носитель свойств, внешний материал.

27

и логичнее. Храм этого божества – вся Вселенная, а его жрецы – все мыслящие существа, испытывающие чувство любви к мудрости.

***

Сократ спустил философию с неба на землю. Не лучше ли вместо домыслов о далеких светилах поразмыслить о делах человеческих? Философу не достать до звезд, зато он может заглянуть внутрь человеческой души и выяснить, как сделать свои мысли стройными и строгими, а поступки людей – разумными.

Подал Сократ и пример того, как следует взяться за дело рефлексии, самопознания. Выполнить же его философский завет – создать полноценную теорию идеального – довелось Платону и Аристотелю. В Средние века сочинения этих двух гениев античности почти приравнивались к Священному Писанию, служили своего рода «Библией для философов». Две тысячи лет построенные ими идеальные модели мироздания казались недосягаемыми образцами. И сами они за это время успели срастись и слиться со своими моделями, превратившись в идеальные типы человеческой жизни и мысли.

«Платон и Аристотель! – восклицал Генрих Гейне. – Это не только две системы, но и два различных типа человеческой натуры, с незапамятных времен, во всех костюмах, более или менее враждебно противостоящие друг другу. На протяжении всего средневековья вплоть до нынешнего дня тянулась эта вражда» [К истории религии и философии в Германии, 1834].

Мечтательные, мистические, платонические натуры во всех областях жизни противостоят натурам практическим, упорядочивающим – аристотелевским. Мысль Платона витает высоко над землей, в эфире чистых идей; Аристотель, прежде всего – ученый, рассудительный и трезвомыслящий, стоящий обеими ногами на твердой почве опыта и фактов. С новой силой их спор о природе идей возобновится в средневековых университетах, и по сей день он далеко еще не окончен.

Тема5. Философиянаслужбеубогословия

Характеризадачисредневековойфилософии

Термин «средний век» (лат. medium aevum) ввели в историческую литературу итальянские гуманисты XV столетия, с тем, чтобы отделить свой «новый век» возрождения высоких идеалов античности от темных времен, наступивших после падения Западной Римской империи в V веке. Для истории философии дата эта мало что значит. Средневековая философия – это особый образ мысли, средоточием которого становится идея Бога. Уже в первые века новой эры он начинает теснить античное мировоззрение, в котором главенствовала идея Космоса. Фактически средневековая философия возникла на два-три столетия раньше официальной даты начала Среднего века. Всё это время она существовала рядом с философией античной, клонящейся к закату, но еще не сказавшей своего последнего слова.

«Не дайте, братья, увлечь себя философией», – предостерегал в середине I века апостол Павел [Послание к колоссянам, 2:8]. В те времена философия была слишком серьезной соперницей для пока еще незрелого христианского вероучения. Пройдет менее двух столетий и один из греческих «отцов церкви», Климент из Александрии, отважится утверждать, что «истинная философия есть христианская религия». А в XI веке схоластики и вовсе решат низвести философию до положения «служанки богословия».

«Философия должна служить Священному Писанию, как служанка своей госпоже», – гласит знаменитое изречение Петра Дамиани.

28

В Средние века философия превратилась в инструмент религиозной деятельности. Основной ее задачей считалось обоснование религиозных догматов1: доказательство существования Бога и бессмертия души, оправдание Бога за существование зла в мире (теодицея) и др.

Философия перестает искать истину, теперь считается, что все вечные истины уже открыты и записаны в священных текстах. Их требуется только извлечь оттуда, правильно истолковать и свести воедино – вот для чего богослову могут пригодиться утонченные логические методы и многовековой опыт античной философии. Философия превращается в экзегетику (от греч. exegesis – «толкование»). Экзегеты видели свою задачу в том, чтобы передать современникам и потомкам первообраз истины, найденный ими в тексте, не привнося и не добавляя ничего от себя. Новизна и оригинальность не приветствуются, приравниваясь к смертному греху гордыни.

«Я не скажу ничего от себя», – предупреждал Иоанн Дамаскин, выдающийся византийский богослов и поэт, автор знаменитых литургических песнопений. – «Я изреку слова, которые будут не плодом моего разума, но плодом Духа <Божьего>, просвещающего слепцов, принимая то, что Он даст, и это именно излагая» [Источник знания, VIII век].

Некоторые первоклассные философские сочинения и творения искусства той эпохи навсегда остались безымянными.

Персоналииипроблематика

Предтечей средневековой философии принято считать Филона Александрийского, старшего современника и соплеменника Иисуса Христа. Этот ученый иудей использовал богатства греческой философии, и в первую очередь понятие Слова-Логоса, для истолкования религиозных текстов. Логос есть «первородный Сын Божий», посредник между Творцом и миром, учил Филон. «Энергией»2 своего Слова Бог делает мир логичным, привносит порядок в хаотичную первоматерию.

Эхо греческой философии явственно слышится и в писаниях Нового Завета, особенно в Евангелии от Иоанна:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... Все чрез Него начало быть... И Слово стало плотью, и обитало с нами, полное благодати и истины» [1:1, 3, 14].

Во все последующие времена христианское – так же, как иудейское и исламское, – богословие испытывало сильнейшее влияние «афинской премудрости», сознательно впитывая ее достижения либо полемизируя с ней и пытаясь от нее оттолкнуться.

История средневековой христианской философии распадается на две большие эпохи – патристику и схоластику, отделенные друг от друга «темными веками» варварства.

Патристика (от греч. и лат. рater – «отец») представляет собой свод учений христианских отцов церкви II – VII веков. Список «отцов» у католической и православной христианских церквей не одинаков. Среди главных фигур латинской патристики выделяются переводчик Библии Иероним, автор «Ареопагитик»3 и Августин Блаженный; греческой – Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Дамаскин.

Самым оригинальным и влиятельным мыслителем из числа отцов церкви был Аврелий Августин, прозванный «Святым» (Sanctus, в русской богословской традиции – «Блажен-

1Дóгматы (греч. dogma – «мнение, учение»), санкционированные церковью положения вероучения.

2Energeia (греч. «деятельность, сила»). Эта классическая философская категория, осмысленная уже Аристотелем, снискала огромную популярность у средневековых богословов.

3Общее название трактатов и писем, приписывавшихся первому афинскому епископу Дионисию Ареопагиту (I век). Однако доказано, что «Ареопагитики» написаны не ранее V века – под влиянием диалектико-мистической философии неоплатоников, в частности, Прокла. Ареопаг – холм в Афинах, где размещалась резиденция верховного суда и проповедовал апостол Павел.

29

ный»). В автобиографическом сочинении «Исповедь» Августин кается в грехах, повествуя о том, как он пришел к принятию христианства. А его полемический трактат «О граде Божием» осветил практически все важнейшие стороны христианского вероучения.

В книге различаются два вида человеческой общности: «град земной», т.е. государство, основанное на эгоизме, взаимной вражде и насилии, и «град небесный» – церковь, нравственное единение людей на основе общей веры.

«Земной град создан любовью к самим себе, доведенной до презрения к Богу; небесный – любовью к Богу, доведенной до презрения к себе» [О граде Божием, 427 г.].

Августин подверг убийственной критике общественные порядки Римской империи с ее «каиновским» духом зависти, жадности и предательства. О правителях империи он отзывался как о «большой разбойничьей шайке».

В начале VIII века Иоанн Дамаскин подводит итог работе отцов церкви по формированию христианской догматики и разрабатывает утонченные формальные методы интерпретации текстов, позднее взятые на вооружение схоластиками.

Труды отцов церкви обнаруживают значительную идейную зависимость от философии Платона и его последователей – неоплатоников, – в то время как философская мысль зрелой схоластики в большей мере равнялась на учение Аристотеля.

Схоластика (от греч. scholastikos – «школьный, ученый») возникает в XI веке в тесной связи с нуждами преподавания теологии (богословия) и семи «свободных искусств»: грамматики и риторики, логики (ее в то время чаще звали «диалектикой»), арифметики и геометрии, музыки и астрономии. Оплотом схоластики становятся только что появившиеся на свет университеты Парижа и Шартра, Кембриджа и Оксфорда, Гейдельберга и Кёльна.

Европейские схоластики были отлично знакомы с трудами своих исламских коллег, прежде всего Ибн Сины (в латинской версии: Авиценна) и Ибн Рушда (Аверроэс) по прозвищу «Комментатор» – автора самых известных комментариев к трудам «Философа», как принято было именовать Аристотеля.

Величайшим представителем схоластики считается итальянский теолог Фома Аквинский. Его учение признается и в наши дни официальной доктриной католической церкви, а сам он причислен к лику святых.

Расцвет западноевропейской схоластики приходится на XIII – XIV века. В это время немец Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский создают грандиозные философскобогословские энциклопедии – «суммы»; британцы Иоанн Дунс Скот и Уильям Оккам реформируют учение о категориях мышления; а Роджер Бэкон, монах-францисканец и по совместительству профессор Оксфорда, ставит первые научные эксперименты, размышляя над изобретением телескопа, летательных аппаратов и механических средств передвижения.

У потомков схоластики заработали дурную репутацию из-за крайнего формализма и догматизма мышления, чрезмерной любви к определению терминов и нескончаемых споров по любому вопросу. Слово «схоластика» превратилось в синоним бесполезного умствования и пустых словопрений.

Меж тем среди схоластиков было немало замечательных философов и ученых, а ювелирно отточенная схоластическая терминология широко использовалась в естествознании, юриспруденции и метафизике еще во времена Ньютона и Канта. Схоластики сумели перенять у античной культуры классические формы мышления, запечатленные в текстах Аристотеля и институциях1 древнеримских правоведов. Форпостом средневековой юриспруденции сделался старейший европейский университет в итальянской Болонье. «Светоч

1 Институции (лат. institutiones – «наставления»), учебники, в которых разъяснялись действовавшие нормы права.

30