3 А м ь я н (входит). Что это за шум здесь?

Тетя. Никто не шумит.

Кед мен. Отец, я с вами хотел поговорить.

Замьян. Гм... Со мной?

Кед мен. Да, с вами.

Замьян. Гм... ну, говори, послушаем.

Кед мен. Надо бы поубавить избиение безвинных, несчастных людей, жестокость вашу, отец.

Замьян. А ты-то почему заступаешься за них?

Кед мен. Я не за них, а за вас заступаюсь. Если ласково обхо­диться с народом, то он будет послушен, как верблюд на поводу, ког­да же к нему проявляют жестокость, когда он голоден и унижен, то­гда он делается словно лютый зверь, словно пожар в сухой степи, ко­торый трудно погасить.

Замьян. Вот .и возьмите с него. Все искали того, кто «раньше отца родился и пас табун деда», так вот он, отыскался.

Тетя. И другое в народе говорят: «Уши раньше видят свет, да поздние рога их обгоняют». Чем думать, что ты всегда и во всем прав, лучше бы однажды подумал: а вдруг человек, со стороны, умное сло­во молвит.

Замьян. Не хватало еще, чтобы я ума набирался от сопляка, ко­торый только с люльки сошел да от престарелой тебя, которая одной йогой уже в могиле. До пятидесяти лет жил своей головой и дальше ни у кого ума взаймы просить не буду — своего хватит.

Тетя. «Нету богатыря без поощрения славой, нету мудреца без совета других» — говорит народ.

Замьян. Ну, хватит тебе умничать, занимайся своим делом...

Кед мен. Мы будто находимся на льду, подточенном жёстким весенним ветром и лучами солнца, еще один порыв ветра — и мы про­валимся на дно.

Замьян. Это еще откуда появился такой краснобай — джангарчи.

Кед мен. Если что-нибудь случится, взыграет ветер гнева оби­женных вами —в первую очередь вас повесят. Река Янк — рядышком.

Замьян. Яиком хочешь меня припугнуть? Не то что твоего пар­шивого Янка,—трех стихий вселенной я не боялся... Ну, хватит, по^: говорили и довольно, 'Не вводи меня во гнев!

Тетя. Слова, оказанные тому, кто не поймет, подобны просу', по­сеянному на рогах коровы.

3 а м ь я н. Что? Кто «рога коровы»? Я тебе покажу «рога коровы», (гневно) я тебя согну в баранин рог! Глядите-ка, по моей милости жи­вет в моем доме, моими объедками питается да еще учить меня хочет!

К ед мен (становится между ними). Не смейте трогать мою тетю!

3 а м ь я н. Ага, и тебе хочется того же? На тебе, мне не жалко!

(Дает пощечину.)

Кед мен. Я терплю только потому, что вы мой отец.

Замьян. Погоди уж, я тебе покажу, каков твой отец... Гей, где там приказчик?.. (Тот входит). Возьми его, отведи и брось в яму. Пусть до утра продрожит, авось, да бог даст, простынет.

Приказчик. Слушаюсь.

К ед мен. Вы можете простудить мое тело, но душу остудить — не в ваших силах (его выводят).

Ользя-Ораш (входит). Что тут случилось?

Тетя. Он велел запереть Кедмена в холодной яме. Замерзнет бедняга до утра. ¹

Ользя-Ораш. И правильно сделал. А то он стал чересчур мно­го на себя брать.

Тетя (в сторону). Едва ли твое каменное сердце чем-либо раз­жалобишь.

1-й слуга. Его благородие господин губернатор выспались.

Замьян (торопливо). Надо бы просить сюда... Нет, погоди, я сам .пойду приглашу... (Идет к двери.)

Ользя-Ораш. Минутку погодите. Как раз сейчас удобный слу­чай рассказать ему про Цеден-Дорджи.

Замьян. Хорошо, хорошо, я об этом помню (вышел. Возвра­щается под руку с Кречетниковым). Как почивали, господин губер­натор, отдохнули?

Кречетников. Да, да, отдохнул, спасибо вам! Замечательный дом у вас получился.

Замьян. Разве может быть иным дом, построенный по высокой милости ее императорского величества и вашей, наш благодетель, гос­подин губернатор.

Кречетников. Среди калмыцкой знати только у вас такой дворец

Замьян. Точно так.

Кречетников. Вашу услугу отечеству ее императорское вели­чество великая царица не забывает. Оне к вам всегда питают сим­патию...

Ользя-Ораш. Просим ваше сиятельство откушать нашей снеди.

За.мьян. Просим (садятся). Хе-хе, очень приятно нашим ушам слышать: «оне к вам всегда питают симпатию». Я всю жизнь бога мо­лил за здоровье русской императрицы. Ради императрицы лишился старшего сына. За здоровье всеблагой матери нашей великой импе­ратрицы поднимем этот тост!

Кречетников. Под лучами ее милостей, без войны .и мора, в мире и покое, да будет течь наша жизнь!

Замьян. Да будет так! Да исполнится йорел! (Пьют.) До смер­ти я буду ее верным рабом.

Кречетников. Надеюсь... Ну, как ваши люди, спокойно ли у вас?

Замьян. Спокойно, спокойно, а как же иначе может быть? У мо- ИХ людей, как только увидят меня, душа в пятки уходит. Я их держу

в крепких руках. Только вот те люди, кого мне пожаловали после ухо­да наших на Алтай, не внушают большого доверия.

Кречетников. Вы их расселите в низине. И других соберите в одно место, чтобы с возвышенности можно было видеть каждую бу­кашку.

Замьян. Понимаю, понимаю. Ну, за ваше здоровье! (Пьют.) А он разве так страшен?

Кречетников. Сам-то Пугачев не так страшен, да, вот, опас­ность в народе, в волнении народном.

Замьян. Ну, тогда еще ничего. Я думал сам Пугачев так стра­шен... А наши сильнее... Ну, будем все здоровы! (Пьют.) Кречетников. Однако надо быть осторожным.

Замьян. Да чего тут с ними осторожничать. Кто будет бояться скотины в шапках. Выпьемте, выпьемте еще по разочку! (Пьют.)

Кречетников. И все же калмыков прибрежий и тех, остав­шихся, гоните к низинам. «Не та собака кусается, которая лает, а та, что молчком подходит» — говорит калмыцкая мудрость. Не так ли?

Замьян. Говорили, говорили... Можно их и согнать.

Кречетников. Это повеление ее императорского величества. Да еще оне на ваше лечение прислали три тысячи рублей.

Замьян. Мне лично? О-о! Благодарю, благодарю: завтра же их, мерзавцев, перегоню в низины.

Кречетников.. И еще оне повелели людей держать в крепкой узде. _

Замьян. Если надо держать, то это можно. Это мы умеем. Мою-то руку народ знает... Да, вот о чем непременно я хотел вам, как своему благодетелю, доложить... Дербетовский нойон Цеден-Дор- джи, с тем... как его?

Кречетников. Пугачев.

Замьян. Вот-вот, с Пугачевым, говорят, сношения имеет, есть слухи, что очень даже сблизился.

Кречетников. Это правда?

О л ьз я-.О.р а ш. Истинная правда. Оттуда приехал мои младший брат, так он лично сам рассказывал.

Кречетников Ишь, каков подлец!

Замьян. Есть слухи, что он с помощью Пугачева хочет увести на Алтай остальных калмыков.

Кречетников. Даже? Вообще он был ненадежный владелец. Как только приеду в Астрахань, я его вызову и покажу, где раки зи­муют!

Замьян. Уж вы при этом и нас, ваших детей, не забудьте. Ну, за то, чтобы этого проклятого Пугачева... (икает) поразить, поднимем тост.

Кречетников. За это стоит, поднимем!

Замьян. А ну-ка... (икает). Пусть спляшут (приказчик вводит двух женщин-танцовщиц). Хядрис! Птицей ввысь стремясь, пустись ты в пляс, Хядрис! Степному лебедю подобно, взмахни руками плав­но, об пол бей ногами дробно, а ну, пляши-ка славно! Хядрис! (Кре­четникову, указывая на одну из танцовщиц.) А какова эта?

Кречетников. Прекрасно танцуют обе. Хе-хе!

Замьян. От отца благодетеля, от своего друга, мне ничего не жаль... Эбя, как выглядит та девушка, которую я подарил губерна­тору?

Кречетников. Хорошо выглядит... аппетитная девица, кровь с молоком!

Замьян (шепчет приказчику). Надо бы его сиятельству гу­

бернатору дать с того молочка сливок отведать, понял? А мне... че­рез заднюю дверь... ту... Кермен приведи... ну, ту, о .которой я говорил...

Приказчик Я все понял (уходит. Уходят танцовщицы).

Замьян. Разойдемся, господа, по комнатам (икает), отдохнем. Нас ждет пища еще ни кем не отведанная. Ха-ха-ха!

КАРТИНА ВТОРАЯ

Лунная .ночь. Улица. Дом Улан— матери Кермен. (Приказчик подъезжает с дву­мя мужчинами и сходит с телеги ва домом. Подходит к двери, стучит).

Кермен (голос из-за двери). Кто там?

Приказчик. Мы. Откройте.

Кермен (голос). Кто может так поздно прийти к нам? Приказчик. Говорят вам: откройте!

Улан (голос). О, всевышние боги, кто же это может быть.

Приказчик. Откроете или нет? Иначе сейчас двери выломаем!

(Ударом ноги срывает дверь с крючка, вместе с ним входит один из мужчин).

Голос Кермен. А-а-а! Мама!

Улан (голос). Калмыки вы или нет? Люди вы или дьяволы? Что же вы делаете?

Голос приказчика. Возьми ее! Быстро! (Первый мужчина та­щит сопротивляющуюся Кермен. Приказчик возится с ее матерью. Вы­ходят.)

Кермен. А-а-а! Мамочка! (Первый мужчина закрывает ей рот и вместе со вторым уводит за дом. Приказчик ударом сбивает стару­ху и следует за мужчинами. Слышно, как они уезжают.)

Улан (плачет). О господи, господи! Люди добрые! Дитятко мое кровное! (Собираются люди.) Единственную мою дочь кровопийцы на позор увели! Все тебе, шул.мус проклятый, на том свете сочтется! Увижу своими глазами, как ты в аду будешь корчиться! Сама в ад пойду, чтобы насладиться этим сладким зрелищем! О, бедная Кер- мен, дочь моя Кермен! (Собирается много народа. Обращаясь к ним). А вы, что вы за люди, и люди ли вы... Разве не видите, как я страдаю, какое горе бросили на мои старушечьи плечи? Сколько отцов и мате- рей, как я сейчас, неисходными слезами плакало от этого злодея, •сколько еще эа1плачет? Сколько ваших детей, сестер, вот так же, как и мою дочь, еще он утащит в свою смрадную берлогу, чтобы предать позору?! И вы молчите в страхе! Вы хуже зверей. Зверь любой раз­ве так отдаст своего детеныша? Какие же вы отцы, матери, братья?.. Тьфу на вас! Ох, бедное мое дитя! Живой буду — не отдам ее на по­зорище. Одна пойду !И буду кусать, грызть, проклинать! (Заходит в дом и выносит оттуда нож.) Пойду!

Бадма-Хаалга (вдруг выходит из толпы вместе с Гаря.) При­шла пора отомстить! Час расплаты •настал! Мужчины, у кого есть долг за Замьяном — за мной! На За.мьяна!

(Все с шумом идут за Бадма-Хаалгой и Гаря).

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Одна из комнат в доме Замьяна. Слева за занавесью виден край кровати.

Замьян (прохаживается потирая руки). Хе-хе! Подожди ма­лость. Я те покажу, как мне сопротивляться... Хе-хе. Да что-то дол­го их нет? (За дверьми слышен топот шагов.) Кажется, идут (при­

слушивается, ключом отпирает дверь. Приказчик вталкивает Кермен и захлопывает дверь). Ах, Кермен, здравствуй! (Кермен отбрасывает волосы назад, стоит надменно.) Садись сюда.

Кермен. Спасибо.