Сухих_С_И_Тих_Дон_Шолохова

нии, о выборе пути, и притом в эпоху величайшего катаклизма в мировой истории, катаклизма, определившего все главные события российской (и не только российской) истории ХХ века.

Так вот, автор романа, Михаил Шолохов, в «Тихом Доне» определил суть трагической ситуации так: «Встал он на грани в борьбе двух начал, отрицая оба их». Это ключевая для всего романа фраза.

Она возникает в тексте в конце опять-таки ключевой для романа сцены разговора в ревкоме. Для авторов концепции «сочувствия» это и есть «формула трагедии» Григория Мелехова. В книгах Ф.Бирюкова "Художественные открытия Шолохова" и А.Хватова "Художественный мир Шолохова" главы, повествующие о трагедии Григория Мелехова, имеют одинаковые названия: «На грани в борьбе двух начал».

Почему же Григорий «встал на грани» и не пришел в лагерь революции, как миллионы других таких же, как он, крестьян? – вот так ставят свой основной вопрос авторы концепции «сочувствия», и их трактовка романа призвана дать ответ именно на него, хотя вопросов тут может быть поставлено немало и других.

4. Должное и реальное в судьбе Григория Мелехова

Авторы концепции априорно исходят из тезиса: Григорий Мелехов – наш человек. Они увидели и попытались в своем анализе романа показать, что в психологическом облике Григория Мелехова есть ощутимое противоречие, несоответствие между его действиями, видимым состоянием и скрытыми началами, внутренними побуждениями, которые иногда проявляются и определенно ставят Григория «боком к мятежу», в положение «белой вороны» среди мятежников и белогвардейцев. Этот тезис необходимо разъяснить подробнее.

Диалектика психологических состояний Григория и на самом деле сложнее, чем это представлялось авторам концепции «исторического заблуждения» (они видели здесь прямую и однозначную связь: Григорий колеблется вместе с массой в ее метаниях от красных к белым и обратно). В действительности в состояниях, побуждениях Григория и казачьей массы существует не только синхронность и взаимозависимость, но и на каждом этапе, на каждом витке его исканий эти состояния сознания и психологии героя внутренне противоречивы: будучи у «красных», Григорий психологически и идейно не отождествляет себя

сними, его многое в этом лагере не устраивает; находясь у «белых» –

стоской думает о «красных»; а внутренне, по существу, до конца, он ни с теми, ни с другими. Особенно противоречиво его отношение к красным. Присмотримся к этому повнимательнее.

ГРИГОРИЙ И «КРАСНЫЕ»

Несмотря на то, что Григорий оказался вожаком мятежников, поднявшихся против революции, его все же не покидало чувство неуверенности. В душу закрадывались сомнения, возникало и росло раз-

71

очарование в избранном пути. Григория все это время не оставляли мысли о красных. Он испытывал к ним «чувство огромного, нена-

сытного любопытства».

Вспомним эпизод первого боя казаков из Татарского с красноармейцами летом 1918 года. Казаки, а вместе с ними командир сотни Григорий Мелехов – в окопах, готовятся к бою. Красные цепи уже близко. Пора стрелять. А казаки не стреляют: они повысовывались из своих укрытий и с любопытством наблюдают наступающие цепи красноармейцев. Их поразило то, как красные идут в бой. Вопреки военной науке, вопреки уставам командиры идут впереди, а не позади наступающих цепей. Григорий вместе с другими со сложным чувством наблюдает эту непривычную атаку.

"И его и казаков изумило то, что впереди первой цепи на высокой белой лошади ехал всадник, – видимо, командир. И перед второй цепью порознь шли двое. И третью повел командир… – У них комиссары попереди! – крикнул один из казаков. – Во! Вот это геройски! – Гляди, ребятки! Вот они какие, красные!" А когда Григорий услышал еще и "стонущий напев" знакомого по службе в Красной Армии "Интернационала", "в нем вдруг выросло смутное, равносильное страху беспокойство".

Между прочим, уже осенью того же года казаки "офицеров заставляли во время наступления, по примеру красных командиров, идти впереди цепей", однако это было не проявлением доверия к ним, а, наоборот, "враждебности, незримой бороздой разделившей офицеров и казаков" еще во время германской войны, принявшей "к осени 1918 г. размеры неслыханные".

В смятении, с неосознанной симпатией вглядывается Григорий в лица пленных красноармейцев, не чувствуя враждебности к ним: он «с щемящим любопытством разглядывал одетых в защитное молодых парней, их простые мужичьи лица, невзрачный пехотный вид».

После смерти Петра, убитого Кошевым, Григорий однажды приказал убить пленных. Но потом он узнает, что красный Сердобский полк примкнул к мятежникам, что коммунисты полка (а среди них были Котляров и Кошевой) схвачены, что их гонят по станицам, им грозит смерть. Состояние Григория в этот момент передано в восприятии Прохора Зыкова: «Прохор тут же подскакал, но видя, что на Григории лица нет, от испуга даже под козырек взял». А Григорий бросает свою дивизию, мчится в хутор, чтобы спасти от смерти хуторянкоммунистов, в том числе убийцу своего брата Мишку Кошевого: «Кровь легла промеж нас, но ить не чужие же мы!» – думает он. И это глубоко закономерно с точки зрения психологической правды его характера.

Сколько раз проявлял Григорий странное для окружающих милосердие к пленным красноармейцам! Вот он дает отповедь полковнику Андреянову, замахнувшемуся на пленного красного командира: «Пус-

72

тое дело – убить пленного. Как вас совесть не зазревает намеряться на него, на такого? Человек безоружный, взятый в неволю, вон на нем и одежи-то не оставили, а вы намахиваетесь». Григорий вступается за него, так как тот ведет себя храбро и беззаветно, и предлагает расстрелять другого пленного – предателя, который своего командира выдал врагу. "Но, позвольте, это из каких же соображений? – спросил Андреянов. – Из каких? Из тех самых, чтобы сохранить для русской армии дисциплину и порядок… Вы что предлагаете? Этим же вы разврат заводите! Значит, нехай солдаты выдают своих командиров? Это вы чему же их научаете?… Нет, помилуйте, я тут упрусь! Я – против". Пленный красный командир, сам из бывших офицеров, выходя из избы, "молча поклонился" Григорию.

Или эпизод с пленным казаком-хоперцем. Григорий допрашивает его, а потом отпускает. Причем знает, что на самом деле не отпустит, а прикажет расстрелять. Тут же отдает приказ: «Стукнуть его в садах!» И вдруг сразу вслед за этим выходит на крыльцо и отменяет свое распоряжение – на самом деле отпускает хоперца на волю. При этом сам себе удивляется: ведь только вчера на митинге он призывал быть беспощадным к казакам, воюющим на стороне красных: «Казаку, как шпиону, суд короткий – раз, два и в божьи ворота. Потому что он вдвое хуже, опаснее красноармейца». А теперь, поступив так «нелогично», отпустив пленного, Григорий испытывает «чувство освежающей радости».

Вспомним, как он разгромил тюрьму: разогнал охрану, выпустил всех заложников – арестованных родственников ушедших с красными казаков, устроил скандал из-за этих арестов в штабе.

Его сомнения и колебания все больше усиливаются и достигают своеобразной кульминации в тот момент, когда он, зарубив в азарте боя, в ожесточении, четырех матросов, бьется в припадке: «Кого же рубил? Нет мне прощения!».

Недаром называют его за глаза в белом лагере «недопеченным большевиком».

В воображении Григорий, вероятно, не один раз видел себя среди тех, чью кровь ему приходилось проливать. И понимал, что там, в Красной Армии, он вполне мог бы, а может быть, и должен был оказаться.

Когда начальник штаба Копылов упрекает Григория в необразованности, в том, что он «темный человек», «пробка», Григорий, вскипев, отвечает: «Это у вас я пробка, а вот погоди, дай срок, перейду к красным, так буду у них тяжелее свинца. Уж тогда не попадайтесь мне приличные и образованные дармоеды. Душу буду вынать прямо с потрохом!»

Ядовитые замечания Копылова будят в нем смутные, тягостные мысли: «Он неясно думал о том, что казаков с большевиками ему не примирить, да и сам в душе не мог примириться, а защищать чуждых

73

по духу, враждебно настроенных к нему людей, всех этих Фицхалауровых, которые глубоко его презирали и которых не менее глубоко презирал он сам,– он тоже больше не хотел и не мог».

Таким образом, по отношению к красным позиция Григория крайне противоречива. Именно на этом, на проблеме "Григорий и красные", сосредоточивают внимание авторы концепции "сочувствия". Однако этот акцент по меньшей мере односторонен. Ведь не менее противоречива позиция Григория и по отношению к противоположному – белому – лагерю.

ГРИГОРИЙ И «БЕЛЫЕ»

К генералам и офицерам он относится с подозрением, а то и с ненавистью. Он почти всегда говорит и думает о них со злобой и бешенством, потому что с офицерством у него давние счеты: «Я вот имею офицерский чин с германской войны. Кровью его заслужил! А как попаду в офицерское общество – так вроде из хаты на мороз выйду в одних подштанниках. Таким от них на меня холодом попрет, что аж всей спиной его чую! А почему это так, спрашивается? Да потому что я для них – белая ворона… У них – руки, а у меня от старых музлей – копыто! Они ногами шаркают, а я, как ни повернусь, за все цепляюсь. От них личным мылом и разными бабьими притирками пахнет,

аот меня конской мочой и потом. Они все ученые, а я с трудом церковную школу кончил. Я им чужой с головы до пяток!».

Даже смутное подозрение, что восстание спровоцировано и скрытно управляется генералами, «кадетами» и служит их интересам, приводит Григория в смятение.

Он решительно требует убрать из повстанческого штаба белогвардейского подполковника Георгидзе. Испытывает облегчение, когда узнает, что казаки его «кокнули».

Сненавистью после соединения с войсками Деникина слушает генерала Секретева, упрекающего на банкете казаков за то, что они пустили красных на Дон: «Ну и мы вам послужим «постольку-посколь- ку»! – с холодным бешенством подумал опьяневший Григорий и встал». Его настроение соответствует настроению казаков, у которых первая же встреча с разъездом деникинцев, одетых в английские френчи и бриджи, оставила недоумение и горькую досаду. Хорунжий издевательски отчитал их за то, что осенью оставили фронт: "Захотелось вам заграничную экипировку променять на московские лапти… Ум у вас оказался бычиный. Бык, он ведь всегда так: сначала шагнет,

апотом стоит думает"." – Вот и соединились, братушки…– вздохнул невзрачный казачишка в зипуне. Другой с живостью добавил: – А хрен редьки не слаже! – и смачно выругался". В следующей главе та же картина соединения повстанцев с белыми дана в восприятии Григория: "Будто в плен сдаются! – с тревогой и неосознанной тоской по-

74

думал Григорий, глядя, как медленно, как бы нехотя спускается колонна в суходол, а навстречу ей прямо по зеленям на рысях идет конная группа секретевцев".

А когда генерал Фицхалауров, вызвавший к себе Григория, чтобы отчитать за "партизанщину", несогласованность действий дивизии Григория с штабом его войск, повысил голос и даже сделал угрожающее движение в его адрес, Григорий отреагировал мгновенно и жестко: «Прошу на меня не орать! – на секунду смолк, опустил глаза и, не отрывая взгляда от рук Фицхалаурова, сбавил голос почти до шепота:

– Ежли вы, ваше превосходительство, спробуете тронуть меня хоть пальцем, – зарублю на месте!»

Когда Григорий примкнул к восстанию, он думал, что воюет за казаков, за свободу Дона. А когда понял, что фактически воевал за Деникина, за Фицхалаурова и Секретева, у него руки опустились.

Судьба заставляет его метаться «от ярма к ярму»: от большевистского ярма к генеральскому и обратно.

Ивот он впервые уклоняется от участия в сражении: «Странное равнодушие овладело им. Нет, не поведет он казаков на пулеметный огонь. Незачем. Пускай идут в атаку офицерские штурмовые роты. Нехай воюют. Погляжу со стороны. Как только возьмут у меня дивизию, буду проситься из строя в тыл».

Ипосле этого мы ни разу не видим Григория в бою с красными.

С точки зрения авторов концепции «сочувствия», в эволюции характера и психологических состояний героя обнаруживается следующая закономерность: служба у белых изнуряет Григория, служба у красных приводит его к душевному подъему.

В связи с этим они вспоминают о том, как он принял решение перейти в Красную Армию в Новороссийске: «Поехали на квартиру, ребятки, держи за мной! – приказал повеселевший и как-то весь подобравшийся Григорий». Вспоминают и слова Прохора Зыкова, сказанные им Аксинье про Григория: «Переменился он, как в Красную Армию заступил, веселый из себя стал, гладкий, как мерин».

На самом деле здесь, в такой трактовке эволюции психологических состояний, есть некоторое упрощение. В действительности и у красных, и у белых (точнее, повстанцев) Григорий поначалу испытывает подъем, успокаивается, а потом и у тех и у других его начинают обуревать мучительные сомнения и наступает разочарование. Так что проблему "грани", на которой встал "в борьбе двух начал" Григорий Мелехов, авторы этой концепции рассматривают несколько односторонне: "Григорий и красные"; но у нее есть и другая сторона – "Григорий и белые".

Однако авторы концепции «сочувствия» все же видят Григория социально и психологически как бы ближе к красным ("Именно в этом

75

направлении лежала перспектива его развития", – писал А.Хватов1) и делают вывод: Григорий – «наш человек». Он должен был бы прийти в лагерь революции, оказаться по эту сторону баррикады. Но не пришел. Почему? Что определило его судьбу?

Потому что его оттолкнули. Оттолкнули недоверием, неумной политикой, перегибами и жестокими, неоправданными репрессиями.

Таков главный постулат концепции «сочувствия», её главная идея. Для середины 60-х годов – идея смелая и очень ответственная. Нужны были серьезнейшие доказательства. И авторы концепции

такие доказательства нашли и привели в своих работах. Доказательства эти двоякого рода. С одной стороны, это внероманный исторический и документальный материал, который имеет отношение к описываемым в романе событиям и проливает свет на содержание «Тихого Дона». С другой – материал самого романа и соответствующий анализ и интерпретация текста. Посмотрим, каково же документаль- но-историческое обоснование выдвинутой идеи.

5. Историческая основа «Тихого Дона» (документальная база концепции «сочувствия»)

Рассмотрим три вида документов, которыми в основном оперируют авторы этой теории, в основном Ф.Г.Бирюков; А.И.Хватов больше акцентирует внимание на самом тексте романа.

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ УСТАНОВКИ В.И.ЛЕНИНА

Как он ставил в тот период вопрос об отношении к крестьянству? То есть каковы были тогда практически-политические установки Советской власти?

В ноябре 1918 (накануне восстания): «Надо привлечь к себе мелкобуржуазные слои трудящихся. Лозунг момента – не борьба с ними, а привлечение их, убеждение колеблющихся»2. В марте 1919 (уже во время восстания) состоялся VIII съезд РКП(б). Вопрос об отношении к среднему крестьянству рассматривался на этом съезде как главный в политике. Он решал судьбу революции. А казачий вопрос – тот же крестьянский вопрос, только в более сложном варианте. На съезде Ленин сделал центральный доклад – «О работе в деревне». Он говорил в нем: «Никаких насилий по отношению к среднему крестьянству мы не допускаем. – Однако, – продолжал докладчик, – в прошедшем году сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса, удары, предназначенные для кулаков, падали на среднее крестьянство… К нам присосались кое-где карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, ко-

1Хватов А. Образ Гр. Мелехова и концепция романа "Тихий Дон" // Русская лит. 1965. № 2. С. 35

2Ленин В.И. Соч. Т. 37. С. 195

76

торые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти… Эти люди, которые стремятся только выслужиться, пускают на местах в ход принуждение и думают, что это хорошо. А на деле это приводит иногда к тому, что крестьяне говорят: да здравствует Советская власть, но долой коммунию! (т.е. коммунизм)». «Главный урок», – формулирует Ленин очередной лозунг Советской власти, – «быть чрезвычайно осторожными в отношении к среднему крестьянству". Насилие в отношении середняка он назвал "идиотизмом", "тупоумием", "и такой гибелью дела, что сознательно так работать могут только провокаторы". "Не сметь командовать!»1

Таков был лозунг «вождя революции», провозглашенный им на VIII съезде партии. Так ставил вопрос Ленин. И, значит, такой должна была быть конкретная политика на местах.

Но – увы – была она на самом деле другой. Какой же она была на Дону? Здесь надо посмотреть другие документы.

ПИСЬМО ШОЛОХОВА М.ГОРЬКОМУ (от 6.06.1931 г.)

Это письмо долгое время было неизвестно и впервые опубликовано только в 1963 году в 70-м томе «Литературного наследства» («М.Горький и советские писатели. Неизданная переписка»). Оно связано с остановкой публикации «Тихого Дона», когда, уже начав печатание 3-го тома романа, редакция журнала «Октябрь» и руководство РАППа приняли решение о его прекращении, выдвинув следующую мотивировку: «Шолохов в своем романе не только выдумал какое-то контрреволюционное Вешенское восстание, но, выдумавши его, встал на его защиту». Было «забраковано» свыше 40 глав – огромная часть текста книги2.

Шолохов обращается за поддержкой к Горькому и объясняет причину придирок: рапповцы не хотели печатать главы и эпизоды, в которых Шолохов показал «искривления» в политике и «перегибы» местных властей на Дону в отношении к казачеству.

Основные положения письма:

1)Восстание возникло в результате перегибов по отношению к ка- заку-середняку.

2)Этим воспользовались эмиссары Деникина и способствовали превращению разрозненных вспышек в поголовное выступление. При этом Шолохов указывает на характерный факт: так называемые «иногородние», т.е. жители Дона – не казаки, которые были до этого опорой Советской власти на Дону, – сражались на стороне повстанцев и дрались порой ожесточеннее и упорнее казаков.

Шолохов пишет Горькому, что он нарисовал «суровую действительность, предшествовавшую восстанию». Что не сгустил краски,

1Ленин В. И Соч. Т. 38. С. 199 - 201

2См. об этом: Осипов В. М.Шолохов. Годы, спрятанные в архивах // Роман-газета. 1995. № 3. С. 5

77

рисуя перегибы. Напротив, он сознательно не ввел в роман изображение наиболее вопиющих случаев беззаконий, которые были непосредственной причиной бунта: расстрела без суда в станице Мигулинской 62 казаков-стариков, расстрелов в станицах Казанской и Шумилинской (когда за 6 дней 400 человек без суда пошли под пулю).

Кого же расстреливали? – спрашивает Шолохов в письме и отвечает: – Самых уважаемых людей казачьих хуторов: георгиевских кавалеров, почетных станичных судей, выборных хуторских атаманов.

Причем наиболее мощная «буржуазная» верхушка (купцы, попы, мельники) – как правило, отделывались денежной контрибуцией (так уходит от преследований власти в романе купец Мохов). А под пулю шли казаки из низов социальной прослойки.

И казаки, – пишет Шолохов, – "поняли эту линию так: красные хотят уничтожить не эксплуататорские классы, а казачество как сословие. Я должен был показать отрицательные стороны политики расказачивания и ущемления казаков-середняков. А так, ни с того ни с сего

– не только не восстают, но и блоха не кусает»1.

Ни заступничество Серафимовича, ни авторитет Горького не могли сломить сопротивления рапповских редакторов. Только вмешательство Сталина могло разрешить эту тупиковую ситуацию. И тогда М.Горький в июне 1931 года организует такую встречу у себя на квартире. Об этой встрече Шолохова со Сталиным существует много легенд, о ней пишут по-разному, с разными вариантами.

Я расскажу о ней так, как о ней говорил сам Шолохов профессору А. И. Овчаренко (а рассказ А.И. Овчаренко я слушал сам в числе нескольких стажеров Московского университета).

Однажды в Вешенской у Овчаренко и Шолохова зашел разговор о Горьком. Шолохов вдруг прищурился и сказал: «Ох, и жесток он был, этот твой гуманист с голубыми глазами!» – и рассказал о том, как он обратился к Горькому за помощью, чтобы добиться публикации 3-й части «Тихого Дона» (с тем самым письмом, о котором только что шла речь). И вот однажды он получает от Горького телеграмму: «Приезжайте такого-то числа, в такое-то время». И всё. Больше ничего. Шолохов приехал в назначенный день в Москву, в назначенное время отправился в горьковский особняк на Никитской. У дома – никого, никакой охраны. Вошел в дом – тоже пусто: нигде ни души, ни одного охранника, которые всегда торчали и во дворе, и в доме. Прошел к кабинету Горького и увидел: за горьковским столом сидит и курит свою трубку Сталин. Рядом сидит Горький, курит папиросы и по своей привычке жжет каждую спичку до конца или устраивает костры из спичек в пепельнице. Сталин сказал: «Ну что ж, товарищ Шолохов, расскажите, что вы там написали про ошибки Советской власти на Дону?» – и в течение пяти часов задавал конкретные вопросы, а Шо-

1 Лит. наследство. Горький и советские писатели. Неизд. переписка. Т. 70. – М., 1963. С. 695 - 697

78

лохову пришлось отвечать, приводить документы, факты, фамилии, имена – благо память у него была феноменальная. Горький за все время не произнес ни слова: только сидел, слушал и курил. А по окончании жесткого разговора Сталин произнес свою знаменитую фразу: «Ну что ж, «Тихий Дон» печатать будем»1. А.И. Овчаренко говорил, что Шолохов сердился на Горького за то, что тот не предупредил его, зачем вызывает, и ему пришлось вести разговор со Сталиным без подготовки, без документов и материалов, – полагаясь на память.

СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ

Авторы концепции «сочувствия» (особенно Ф.Г.Бирюков) нашли в архивах и опубликовали тогда в своих работах множество документальных свидетельств о том, что творилось тогда, в начале 1919 года, на Дону. Приведу некоторые из них.

ДОКЛАД КОМИССАРА ТРИФОНОВА. Во время восстания для его подавления был сформирован Особый Донской экспедиционный корпус. Его комиссаром был назначен Валентин Андреевич Трифонов

– член Реввоенсовета республики. Прибыв на Дон и разобравшись в обстановке, он послал в ЦК РКП(б) доклад о причинах восстания. Главная его причина, по выводу Трифонова, – ошибочная политика местных властей: «Донбюро исходило из ошибочной мысли о поголовной контрреволюционности казачества вообще и ставило задачу уничтожить контрреволюционеров. А поскольку контрреволюционерами считались все казаки поголовно, то и уничтожали их без особого разбора»2. В.Трифонов добивался, чтобы его доклад был передан Ленину. В сопроводительном письме члену Ревизионной комиссии ЦК своему родственнику по линии жены Арону Сольцу он писал: «На Юге творились и творятся величайшие безобразия и преступления, о которых нужно во все горло кричать на площадях, но, к сожалению, пока я этого делать не могу. Южный фронт – это детище Троцкого и является плотью от плоти этого бездарнейшего организатора. При нравах, которые здесь усвоены, мы никогда войны не кончим. Армию создавал не Троцкий, а мы, рядовые армейские работники. Там, где Троцкий пытался работать, там сейчас же начиналась величайшая путаница. У меня сейчас такое настроение, что я готов перестрелять всех этих остолопов или себе пустить пулю в лоб. В руках этих идиотов находится судьба величайшей революции – есть от чего сойти с ума»3.

ОБРАЩЕНИЯ ФИЛИППА МИРОНОВА. Это имя не раз упоминается в "Тихом Доне". Это был знаменитый еще до революции дон-

1Кстати, по словам А.И. Овчаренко, во время этого разговора ни слова не было произнесено о «Поднятой целине» (это к тому, что в годы «перестройки» было множество публикаций, в которых утверждалось, что Сталин разрешил публикацию «Тихого Дона» в обмен на обещание Шолохова написать апологетический роман о коллективизации. Кстати, к моменту разговора – 30 июня 1931 года – первая книга «Поднятой целины» была уже больше чем наполовину написана).

2Цит. по: Бирюков Ф. Художественные открытия М.Шолохова. – М., 1976. С. 76 - 77

3Цит. по: Трифонов Ю. Отблеск костра. – М., 1966. С. 151 - 152

79

ской казак, член Государственной Думы, лишенный казачьего звания за выступление против использования казачьих частей для подавления крестьянских волнений, потом герой первой мировой войны, возвращенный тогда в казаки и дослужившийся из рядовых до чина войскового старшины (подполковника), затем красный казачий командир (командовал полком, дивизией, корпусом), потом командарм Второй Конной армии, сыгравшей решающую роль в освобождении Крыма, позже арестованный по злому навету и застреленный в Бутырской тюрьме в 1921 году (сейчас о нем написаны романы, очерки, документальные исследования)1.

В одном из докладов Ф.Миронов докладывал Ленину и Калинину о положении на Дону. Сообщал, что еще 15 марта 1919 г. РВС и Главком разрешили ему формировать казачью дивизию, но по неизвестной причине решение было отменено. Не были приняты и его предложения об отношении к трудовому казачеству.

Миронов утверждал, что в старом поколении казаков сильны реакционные традиции, но казаки-фронтовики тяготеют к большевикам. Он писал о трагедии фронтовиков: они оторваны от политических центров, предоставлены самим себе. С одной стороны, на них давят отцы и деды, офицерство; с другой – цитирую – «в этот момент (мартапрель) окраины Дона начали подвергаться безудержному разгулу провокаторов, влившихся в огромном числе в тогдашние красногвардейские ряды: пылали отдельные хутора, обстреливались церкви артогнем во время богослужения и т.п. Генералы Мамонтовы, полковники Застегаевы ликовали: поводы к казачьему восстанию сама революция вкладывала в руки этих жандармов царя. Эта тяжелая драма фронтового казачества будет когда-нибудь освещена беспристрастной историей»2. Миронов предлагал сделать главный упор на политическое просвещение, считаться с бытовым укладом жизни казачества, идею коммунизма проводить не насильственно, а путем умелой пропаганды и просвещения и т.д.

Его предложения одобрил Ленин. Но он узнал о них лишь в июле. Комиссар Казачьего отдела ВЦИК М.Макаров так передает слова Ленина о Миронове: «Жаль, что вовремя мне этого не сообщили. Такие люди нам нужны. Необходимо умело их использовать»3.

Что же произошло?

РВС Южного фронта доложил о предложениях Миронова Троцкому. Тот убрал Миронова с Дона на Западный фронт. Затем ему было разрешено формировать казачий корпус в Саранске. Дело это вопиюще и сознательно затягивалось, из-за чего Миронов постоянно кон-

1Ю.Трифонов. Отблеск костра (документальная повесть). Старик (роман); Знаменский А. Красные дни (роман). Лосев А. Трижды приговоренный (очерк); Медведев Р. Жизнь и смерть командарма Миронова (документальное повествование); Козлов А. Расказачивание (историческое исследование) // Родина, 1990. № 6-7

2Цит. по: Бирюков Ф. Художественные открытия М.Шолохова.– М., 1976. С. 77

3Цит. по: Бирюков Ф. Художественные открытия М.Шолохова.– М., 1976. С. 78

80