agureev_sa_efiopiia_v_otrazhenii_rossiiskogo_obshchestvennog

Но, не имея фактического доступа к находившемуся в английской сфере влияния порту Зейле, а, следовательно, и к Харэру, итальянская сторона находилась в зависимости от политики английского правительства, отказавшегося предоставить итальянской стороне право свободного пользования Зейлой в качестве военно-морской базы и транзитного пункта на пути к Харэру.

Англия, более не нуждавшаяся в помощи своего итальянского «союзника» против махдистов в Судане и не желавшая усиления Италии в зоне стратегически важной Кассалы, пожертвовала интересами последней4. Данное обстоятельство как нельзя лучше соответствовало и интересам Германии, стремившейся окончательно склонить Италию на сторону Тройственного союза. «Британский кабинет, - с удовлетворением отмечал в своем донесении из Лондона осенью 1890 г. Канцлеру фон Каприви специальный уполномоченный граф Меттерних, – стремится «удалить Италию от сферы английского влияния и ограничить переговоры по ко-

лониальным вопросам с Италией только стороной Красного моря»5.

Так и не добившись конкретного результата дипломатическими средствами и всерьез опасаясь усиления британского колониального влияния в зоне красноморского региона, правительство Ф. Криспи лишь искало удобного предлога для военного вторжения в Эфиопию и Судан. Данному обстоятельству как нельзя более способствовал и тот факт, что неоднократно предпринимавшиеся итальянской стороной попытки убедить дипломатическими методами абиссинского императора Менелика признать итальянский протекторат над Эфиопией не увенчались успехом.

В 1890 г., обнаружив расхождение в эфиопском и итальянском вариантах Уччиальского договора, Менелик потребовал от итальянского правительства восстановить его истинный смысл. Еще более определенно относительно итальянского «протектората» эфиопский император выска-

71

71

зался в своем письме к королю Италии Умберто, в котором просил последнего исправить допущенную итальянской стороной «ошибку» и информировать об этом все европейские державы, которым было ранее заявлено о протекторате. «Ваше Величество знает очень хорошо, - говорилось в письме эфиопского негуса, - что одна независимая страна не нуждается в помощи другой для ведения собственных дел»6. А в 1893 г., получив очередной отказ итальянской стороны, настаивавшей на признании Эфиопией итальянского протектората, эфиопский негус заявил о денонсации Уччиальского договора, одновременно оповестив об этом решении все европейские державы. «Эфиопия ни в ком не нуждается, - заявил эфиопский император, -и уповает лишь на Бога»7.

Именно денонсация Уччиальского договора ясно продемонстрировала правительству Ф. Криспи стремление эфиопского негуса к осуществлению собственной независимой политики в ущерб своему временному «союзнику». Не нуждавшийся в итальянской помощи, окончательно утвердившийся на эфиопском престоле император повел свою расчетливую политическую игру, направленную на централизацию абиссинских земель и укрепление эфиопского государства.

В ответ на энергичные действия Менелика итальянское правительство приступило к осуществлению крупномасштабной экспансии в отношении Эфиопии, одновременно стремясь склонить на свою сторону недовольных политикой эфиопского негуса феодалов. Желая поднять экономическое значение Эритреи и подчинить своему контролю торговлю через Массауа, летом 1894 г. итальянцы захватили стратегически важную Кассалу и начали оккупацию Тигре. Подобная тактика итальянских правящих кругов должна была обеспечить продвижение итальянских войск вглубь эфиопской территории и внести раскол в среду эфиопских феодалов, а также привлечь наиболее влиятельных из них на свою сторону. «Из всех действий итальянцев в Африке, - характеризовал впоследствии итальянскую политику в отношении Эфиопии

72

72

современник тех событий русский офицер Н. А. Орлов, - была видна настойчивость, с которой они, несмотря на частные неудачи, преследовали окончательную цель покорения всей Абиссинии»8. Однако эти расчеты не оправдались. Исходившая со стороны Италии опасность независимости эфиопского государства лишь послужила своеобразной основой для улучшения отношений между императором и многими влиятельными расами (дословно-правитель, князь-С. А.), приведя к созданию единой антиитальянской коалиции.

Так, после оккупации итальянскими войсками провинции Тыграя один из влиятельнейших эфиопских феодалов рас Мэнгэша, нуждавшийся в военной помощи эфиопского негуса в борьбе против Италии, был вынужден пойти на компромисс с императором, признав себя вассалом Менелика. Не решились на открытую конфронтацию с императорской властью и два других наиболее могущественных феодала – Тэкле Хайманот и рас Мэконнен. Кроме того, герой битвы при Догали рас Алула, бывший до этого одним из главных соперников Менелика, добровольно признал главенство эфиопского императора. «Неприятие расом Алулой гегемонии Шоа отступило перед его ненавистью к итальянцам и стремлением получить поддержку для реализации его планов управлять землями на правом берегу реки Мэраб»9, -писал впоследствии о мотивах перехода раса Алулы на сторону Менелика командующий итальянскими войсками генерал О. Баратьери. Но, несмотря на временную неудачу, итальянское правительство не было намерено отказываться от дальнейшего осуществления своей колониальной политики, наращивая военное присутствие на границах Эфиопии.

Осознавая всю очевидность нависшей над страной угрозы иностранного вторжения, эфиопский император стремился заручиться дипломатической и военной поддержкой крупнейших европейских держав – Франции и России, в свою очередь в большой степени заинтересованных в сохранении эфиопской независимости.

73

73

С середины 60-х годов XIX столетия Эфиопия и Сомали занимали одно из важнейших мест во французской колониальной политике. Французский империализм, стремившийся к созданию огромных колониальных владений на севере Африки и к проникновению в Центральную часть материка через Эфиопию и Сомали, был крайне заинтересован в ослаблении английского и итальянского влияния в зоне красноморского региона. Однако, не рискуя вступить в открытое противоборство с Англией и Италией за колонии и используя методы «мирного проникновения» и покупки «спорных» территорий, французские колонизаторы избрали курс на поддержку «негуса негести» Менелика путем организации крупномасштабных поставок вооружения, доставлявшегося через территорию французского Джибути в Шоа10. В обмен на предоставленную помощь французское правительство всерьез рассчитывало на укрепление собственных экономических позиций в регионе путем приобретения наиболее выгодных и прибыльных концессий и прав на строительство железных дорог, а следовательно, и на установление всеобъемлющего контроля над эфиопской экономикой.

Нуждаясь в военных поставках и в то же время не без основания опасаясь усиления в регионе французского экономического влияния, Менелик, как опытный дипломат, активно использовал межимпериалистические противоречия европейских держав – Франции, Англии и Италии, ведя тонкую дипломатическую игру, единственной целью которой было не дать каких бы то ни было преимуществ ни одной из сторон.

Характеризуя эту продуманную и расчетливую политику эфиопского императора в отношении европейских держав, русский путешественник К. С. Звягин отмечал, что Менелик, отлично сознавая свое положение и понимая, что за попытками каждой из европейских держав к сближению с ним «кроются их эгоистические интересы и расчеты, в сущ-

74

74

ности, всегда ему враждебные, старался по необходимости не нарушать сам мирных отношений и извлекать по возможности…наибольшие выгоды для себя»11.

Совершенно иными в отличие от европейских держав, отнюдь не колониальными соображениями, руководствовалось российское правительство, с начала 1890-х годов оказывавшее активную дипломатическую поддержку эфиопскому государству. Заинтересованное в ослаблении своих внешнеполитических соперников – Англии и Италии, и в отвлечении значительных сил Британской империи от Ближнего и Дальнего Востока, а также в приобретении кратчайших и наиболее удобных транзитных путей для развития морской торговли, российское правительство объективно стремилось к сохранению эфиопской независимости. Так, еще в 1890 г., получив известие о провозглашении Италией протектората над Эфиопией, российский МИД отказался признать законность последнего. Официально отказ был мотивирован тем, что договор Италии с Менеликом состоялся без российского участия. «Мы отказываемся признать протекторат Италии над Эфиопией»12, - говорилось в телеграмме от 7/19 марта 1890 г. российскому представителю в Брюсселе князю Урусову. Поэтому, оказавшись перед лицом готовящегося итальянского вторжения, Менелик был крайне заинтересован в установлении и дальнейшем развитии дипломатических отношений с Россией.

Реализации этого намерения эфиопского императора как нельзя лучше способствовала и организация в начале 1894 г. российской научно-исследовательской экспедиции поручика Н. С. Леонтьева, совпавшая с началом итальянской экспансии в Эфиопию. Желая собрать ценные сведения о государственном устройстве, обычаях, религии и экономике абиссинского государства, русский офицер обратился в МИД с просьбой разрешить ему отправиться в Эфиопию в составе научно-исследовательской экспедиции. «За последнее время, - говорилось в направленной Н. С. Леонтьевым в 1894 г.

75

75

статс-секретарю Н. П. Шишкину записке, - Африка стала все более обращать на себя внимание всего цивилизованного мира, с одной стороны, как обширная колония…, с другой - как обширный рынок… для вывоза оттуда огромного количества сырья и так называемых колониальных товаров»13. Европейские державы - Англия, Франция и Италия, «имеющие …в Африке…обширные рынки, - констатировалось далее в записке, -стараются наводнить различные уголки этого уединенного от цивилизации материка пестрыми, но дешевыми товарами»14.

Россия же, не имеющая возможностей к ведению на африканском материке активной колониальной политики, вследствие своей «…отдаленности… и меньшего удобства путей сообщения», а также «причин политического характера», могла бы, по мнению Н. С. Леонтьева, «превратить всю ее (Африки – С. А.) северо-восточную часть в свой рынок», ведя активную морскую торговлю с Александрией, ПортСаидом и Джибути через Суэц.

Важнейшую роль в осуществлении этих планов по укреплению российского экономического влияния на красноморском побережье, считал Н. С. Леонтьев, может сыграть Эфиопия, имевшая «прекрасный климат» и удобное географическое положение на морском пути в Индию и Китай. Именно установление прочных дипломатических отношений с этой страной и открытие в ней российских портов, как утверждал Н. С. Леонтьев, могло открыть России торговлю через Суэц «…если не с самой Индией, то, по крайней мере, с прибрежными к Чермному морю портами»15.

Изложенные в записке соображения стали предметом пристального изучения российского МИД, вызвав повышенный интерес к эфиопским событиям в дипломатических кругах.

Организация экспедиции пользовалась особой поддержкой и со стороны Императорского Русского Географического Общества и проводилась при содействии Российской

76

76

Академии наук, снабдившей участников экспедиции широкой программой исследований и необходимыми рекомендациями.

Наконец, дождавшись положительного ответа на поданную им просьбу, Н. С. Леонтьев совместно с вошедшими в состав экспедиции антропологом А. В. Елисеевым, отставным капитаном К. С. Звягиным, унтер-офицером Агаповым и дворянином московской губернии доктором Ю. Цветаевым, принявшим сан архимандрита и церковное имя Ефрем, отправился в Эфиопию. Проследовав на вышедшем из Одессы пароходе «Лазарев» через Константинополь, в середине января 1895 г. экспедиция торжественно прибыла в Обок. «Встреча, сделанная французами экспедиции в Джибути, - писал со слов Н. С. Леонтьева журналист Ю. Елец, - носила на себе торжественный и в то же время сердечный характер. Весь город был украшен русскими и французскими флагами»16. После оказанного русской экспедиции особо пышного приема французские власти снабдили ее всем необходимым для дальнейшего перехода в Харэр, где в начале февраля 1895 г. она была с особым почетом принята рас Мэконненом.

«Экспедиция сразу завоевала себе симпатии властей и народа, что в связи с престижем, присущим ей уже вследствие ее национальности, подготовило г. Леонтьеву и его спутникам надежную почву для должного и желательного приема повелителем страны»17, - отмечал Юрий Елец.

За период движения к императорской резиденции русским путешественникам удалось провести и ряд важных научных исследований (астрономические и климатические наблюдения), собрать антропологические и этнографические материалы о жизни восточноафриканских племен и населяющих Эфиопию народов18.

Наконец, прибыв в эфиопскую столицу Аддис-Абебу, Н. С. Леонтьев и его спутники были торжественно встречены императором Менеликом. «Предупредительность, внимание

77

77

и гостеприимство абиссинцев положительно не поддавались ожиданию»19, - свидетельствовал журналист.

По прибытии в Энтото Н. С. Леонтьев удостоился высочайшей аудиенции, в ходе которой последним было принято решение об отправке ответной дипломатической миссии в Россию в сопровождении российского поручика, который должен был доставить письмо Менелика недавно взошедшему на престол русскому царю Николаю II. В начале июня 1895 г. действительный статский советник А. И. Кояндер, информируя российский МИД, доносил из Каира: «Сюда прибыл Леонтьев со своими спутниками. Они сопровождают посланца Менелика, везущего письмо государю и едущего поздравлять его Величество (с коронацией – С. А.) и возложить венок на могилу покойного императора. По словам Леонтьева, письмо негуса не заключает никакой просьбы и на посланца не возложено никакой политической миссии…»20. А уже в следующем донесении российскому МИД из Александрии от 18 июня 1895 г. говорилось: «Негус, повидимому, понимает, что никакой материальной помощи Россия оказать ему хотя бы вследствие географического положения обеих стран не может. Единственно к чему он стремится - это будто бы иметь в Европе благорасположенное государство, которое смогло бы подавать ему беспристрастные советы и предупреждать о грозящих ему опасностях»21. В донесении А. И. Кояндера говорилось также о том, что Менелик «…желал бы получить из России инструкторов для своей армии и инженеров…для разработки природных богатств Абиссинии»22. Подводя итог своему донесению, российский дипломат обратил внимание и на пожелание Н. Леонтьева: «Что же касается до абиссинцев, то почести и гостеприимство, оказанные ими нашим соотечественникам, не поддаются…описанию. По мнению г. Леонтьева, было бы весьма желательно, чтобы посланец негуса встретил в России такой же блестящий и радушный прием…»23.

78

78

Отом, насколько тщательно проводилась подготовка

кпредстоящему приему абиссинского посольства, свидетельствует и отправленное из МИД уведомление министру путей сообщения В. С. Сумарокову. «Посол наш в Константинополе, – говорилось в документе, - уведомил меня, что 15 июня предполагает выехать из Константинополя через Одессу в Санкт-Петербург посланец абиссинского негуса в сопро-

вождении племянника последнего, одного абиссинского генерала и харрарского епископа Габро»24. Далее следовало ходатайство дипломата: «Поэтому …я обращаюсь к Вашему Превосходительству с покорнейшей просьбой сделать распоряжение о предоставлении оному (абиссинскому послу – С. А.) бесплатного проезда… со всеми удобствами при следо-

вании по железной дороге от Одессы до СанктПетербурга»25.

Результаты деятельности в Эфиопии экспедиции Н. С. Леонтьева были высоко оценены российской общественностью, что нашло свое отражение в отечественной прессе. Так, известный петербургский журнал «Нива» отмечал накануне приезда абиссинской делегации: «Ученая экспедиция под начальством Н. С. Леонтьева, предоставившая нам возможность ознакомиться с далеким, родственным нам по вере государством, дала такие блестящие результаты, что лица, принимавшие в ней участие, заслуживают общественного внимания». «Благодаря завязанным теперь сношениям с Абиссинией, -говорилось на страницах журнала, -Россия мо-

жет иметь большое влияние на религиозные дела 8 миллионов православных»26.

Однако далеко не все представители российских правящих кругов разделяли подобную точку зрения на приезд абиссинского посольства в Россию. Известный своим осторожным отношением к каким-либо внешнеполитическим проектам министр финансов Российской империи С. Ю. Витте негативно отозвался о предстоящем приезде абиссинского посольства и деятельности в Эфиопии «авантюриста» Н. С.

79

79

Леонтьева. «У нас в России, -писал С. Ю. Витте, -в высших сферах существует страсть к завоеваниям или, вернее, к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит»27. «Так как Абиссиния, -продолжал министр, - страна полуидолопоклонническая, но в этой религии есть некоторые проблески православия… мы очень желаем объявить Абисси-

нию под своим покровительством, а при удобном случае ее и скушать»28.

В числе влиятельных противников приема эфиопской делегации на высшем уровне был и будущий министр иностранных дел России граф В. Н. Ламздорф, опасавшийся, что последствием оказанного эфиопской стороне дружественного приема станет новое осложнение русско-итальянских дипломатических отношений. Обеспокоенный реакцией высших политических кругов Италии на прибытие эфиопского посольства в Россию В. Н. Ламздорф отмечал в начале июня 1895 г. в своем дневнике: «Иностранная печать подчеркивает в высшей степени демонстративный характер приема, оказанного в Портсмуте итальянской эскадре при ее возвращении из Киля, усматривая в таком приеме прямую связь с приемом посланца короля Менелика в Санкт-Петербурге»29. Подобное «любезничанье с абиссинцами», по мнению В. Н. Ламздорфа, создаст лишь общность действий между Англией и Италией и приведет к созданию единого блока против России. «… Мы сами стараемся сплотить все державы в коалицию против нас, и все это совершенно даром, ничего не получая взамен»30, -подводил итог своим размышлениям дипломат.

И все же, несмотря на недовольство будущего министра, эфиопской делегации в России был оказан пышный и торжественный прием, превзошедший всякие ожидания. На приезд эфиопского посольства в Россию с воодушевлением откликнулась и российская пресса. Так, известная своими патриотическими взглядами влиятельная газета «Московские Ведомости» приветствовала эфиопскую делегацию и отмеча-

80

80