книги2 / 281

киспытывающей на себе влияние марксизма и французской школы «Анналов» «новой культурной истории» (НКИ), «соединяющей социальную и интеллектуальную истории» с «герменевтикой текстов, проблемами языка, смысла и интерпретации» (цит. по: (Fendler, 2020. P. 97)). К такому историографическому «коктейлю» положительно относятся 35% участников опроса из числа «экономистов», тогда как среди «историков» сторонников НКИ практические вдвое больше (60%). Для сравнения: в МСЭИ положительно марксизм и новую культурную историю одобряют 40,9 и 27,2% опрошенных соответственно.

В-четвертых, стоит ли считать РСЭИ расколотым сообществом, члены которого не хотят слышать друг друга, поклоняются своим собственным академическим кумирам и не имеют общих теоретико-методологических ориентиров? На первый взгляд, для подобных неутешительных умозаключений есть немало оснований.

1.60% членов РСЭИ полагают, что ЭИ сейчас переживает кризис, выражающийся в излишней фрагментации исследовательского поля, тогда как в США так считает лишь 24,2% экономических историков, во Франции – 18,2%, а в Британии и вовсе лишь 12,5% опрошенных специалистов.

2.Российские специалисты по ЭИ не считают недостаток коммуникации между членами РСЭИ очень значимым фактором, сдерживающим развитие своей дисциплины. Отсутствие диалога между членами российского сообщества экономических историков занимает только шестое (из девяти) место в общей иерархии проблем занятия ЭИ в РФ (средний ранг 6,9 из 10 максимальных).

3.Для российских экономических историков характерен повышенный пессимизм в отношении видения будущего ЭИ. 40,5% российских специалистов в области экономической истории убеждены в падении интереса научного сообщества

кней.

4.Такие воззрения сильно контрастируют с представлениями МСЭИ, 69,4% которого считают, что интерес к эко-

191

192

А.А. Мальцев • Место экономической истории в системе современных общественных наук: социологические зарисовки

номической истории в наши дни не только не угасает, но

ирастет. Если, например, в Испании только 7,1% экономических историков назвали свое профессиональное сообщество плохо сплоченным, то в России свыше ⅓ участников опроса считают РСЭИ еще неоформленным в институциональном плане и еще ⅓ обратили внимание на зачаточный характер его институционализации.

5.О дуалистичной структуре РСЭИ, где практически равные позиции со сторонниками качественного подхода к ЭИ занимают приверженцы количественной традиции, говорит

исписок самых авторитетных, по мнению участников опроса, российских специалистов по экономической истории (табл. 1).

Таблица 1. Наиболее часто упоминаемые членами РСЭИ российские

экономические историки

	Наиболее часто упоминаемые	Наиболее часто упоминаемые
	экономические историки –	экономические историки –
	«количественники»	«качественники»
	Л.И. Бородкин (17)	Г.Д. Гловели / В.А. Мау / Ю.А. Петров (4)
	А.М. Маркевич / Б.Н. Миронов (5)	Р.М. Нуреев (3)
	С. А. Нефедов (2)	Д.Я. Травин/ Г.И. Ханин /
		А.Г. Худокормов (2)
	Общее количество упоминаний
	29	21

Примечание. В скобках указано число упоминаний фамилий того или иного ученого.

В-пятых, в российских условиях «герметичность» субсообществ РСЭИ помимо типичных для большей части российской науки проблем в виде сложностей с поиском финансирования и привлечением молодых кадров усугубляется оторванностью значительной части российских экономических историков от глобального научного дискурса. К сожалению, пока они действительно не очень глубоко встроены в мировую научную среду. Даже в доковидные 2017–2019 гг. 61,9% членов РСЭИ не приняли участие ни в одном научном мероприятии в странах дальнего зарубежья, а 40,5% не поддерживали никаких контактов с зарубежными коллегами.

Данные цифры выглядят скромными не только по меркам МСЭИ, где они составляют 15,0 и 3,4% соответственно, но и по сравнению c показателями интернационализации, достигнутыми российскими историками экономической мысли8. Между тем даже в советские годы отечественные экономические историки активно участвовали в работе авторитетных международных организаций, например, Международной ассоциации экономической истории. Более того, несмотря на весь накал биполярного противостояния, советским ученым удалось пролоббировать и провести в 1970 г. в Ленинграде престижнейший Международный конгресс по ЭИ (Виноградов, 1999).

Заключение

Картина состояния ЭИ в начале 2020-х гг. напоминает сложный и красивый орнамент, не поддающийся чернобелой раскраске. На смену еще недавно то и дело встречавшимся сравнениям экономической истории с безропотной Золушкой социальных наук, беззастенчиво угнетаемой более успешными дисциплинами-родственницами, постепенно идет другой нарратив. Проведенное нами исследование подтверждает оправданность точки зрения о том, что сейчас экономические историки не просто небезуспешно перешагивают границы между различными предметными областями, но и начинают выполнять функцию своеобразного клея, соединяющего разные области научного знания. В наши дни специалистов по ЭИ все чаще можно увидеть в авангарде борьбы с чрезмерной фрагментацией исследовательского пространства, выполняющих функцию высокочтимых академических парламентеров, облегчающих ведение диалога между различными науками и пользующихся уважением в совершенно разных академических кругах.

Однако для превращения Золушки в принцессу, владеющую искусством интеллектуального арбитража (Mokyr,

8. Подробнее см.: (Мальцев, 2020).

193

194

А.А. Мальцев • Место экономической истории в системе современных общественных наук: социологические зарисовки

2010), необходимо сначала преодолеть атомизацию внутри локального профессионального сообщества. Особенно актуальным данное замечание представляется для российских экономических историков, пока не отличающихся высоким уровнем предметно-ценностного единства. Справедливости ради, стоит признать, что эта проблема свойственна отнюдь не только РСЭИ. Однако в России данная проблема усугубляется до сих пор неизжитыми последствиями отсечения отечественных социально-экономических дисциплин от глобальной научной дискуссии в советские годы. Снятие смирительной рубашки казарменного марксизма на рубеже 1980– 1990-х гг. безусловно положительно сказалось на расширении возможностей российских экономических историков в части знакомства с современными теоретическими и аналитическими наработками. Однако даже за тридцать постсоветских лет полностью преодолеть негативное влияние семидесятилетней академической автаркии не удалось.

Как справедливо говорит Макклоски, успешное развитие науки зиждется на готовности и умении ее представителей слышать новые идеи. Производство знаний носит глобальный характер, поэтому принципиально важно не строить стены на пути их циркуляции. Используя сравнение американской исследовательницы, хочется надеяться, что новые реалии, в которых оказалась российская наука в 2022 г., оставят шансы отечественным экономическим историкам «держать уши открытыми» (Расков, 2016. С. 230), а они сами найдут в себе силы расширить пространство позитивного консенсуса в своем профессиональном сообществе. Скептики могут выдвинуть множество веских аргументов, указывающих на химеричность этих надежд. Однако мы будем верить сервантосовскому герою, утверждавшему, что за мраком последует свет.

ЛИТЕРАТУРА

Аджемоглу Д., Робинсон Дж. (2015). Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: АСТ.

Аджемоглу Д., Робинсон Дж. (2021). Узкий коридор. М.: АСТ.

Виноградов В.А. (1999). Воспоминания и размышления о деятельности Международной ассоциации экономической истории // Экономическая история. Обозрение. Вып. 3. C. 114–125.

Майдачевский Д.Я. (2013). Злоключения «экономической истории»

ввысшей школе современной России // Высшее образование

вРоссии. № 10. C. 39–44.

Мальцев А.А. (2022). Золушка или принцесса: прошлое и настоящее экономической истории // Вопросы экономики. № 11. С. 24–56.

Пикетти Т. (2016). Капитал в XXI веке. М.: Ad Marginem.

Расков Д. (2016). Технологические и институциональные идеи – это то, что делает наш мир современным. Интервью с Дейдрой Макклоски // Экономическая политика. №11(9). С. 224–244.

Abramitzky R. (2015). Economics and the Modern Economic Historian // Journal of Economic History. Vol. 75. No. 4. Pp. 1240–1251.

Baten J., Muschallik J. (2012). On the Status and the Future of Economic History in the World // Economic History of Developing Regions. Vol. 27. No. 1. Pp. 93–113.

Cioni M., Federico G., Vasta M. (2020). The long-term evolution of economic history: evidence from the top five field journals (1927– 2017) // Cliometrica. Vol. 14. Pp. 1–39.

Cioni M., Federico G., Vasta M. (2021). The State of the Art of Economic History: The Uneasy Relation with Economics. NYU Abu Dhabi Working Paper, 0067.

Deane P. (1977). The relevance of recent trends in economic history to the information needs of research workers in the field. In: Perlman M. (ed.). The organization and retrieval of economic knowledge. international economic association series. London: Palgrave Macmillan. Pp. 413–427.

de la Escosura L-P. (2019). Pace Baudelaire? Comment on “Spleen: The failures of the cliometric school” by Stefano Fenoaltea. Annals of the Fondazione Luigi Einaudi. LIII. Pp. 25–30.

Diebolt, C., Haupert, M. (2021). Cliometrics: Past, Present, and Future. BETA. Bureau d’Économie Théorique et Appliquée Document de Travail, 2021–13.

195

196

А.А. Мальцев • Место экономической истории в системе современных общественных наук: социологические зарисовки

Fendler L. (2020). New cultural histories. In: Fitzgerald T. (ed.). Handbook of historical studies in education: Debates, tensions, and directions. Singapore: Springer International Handbooks of Education. Pp. 85–103.

Jones G., van Leeuwen M.H.D., Broadberry S. (2012). The future of economic, business and social history // Scandinavian Economic History Review. Vol. 60. No. 3. Pp. 225–253.

Lamoreaux N. (2015). The Future of Economic History Must Be Interdisciplinary // The Journal of Economic History. Vol. 75. No. 4. Pp. 1251–1257.

Manning P. (2003). Navigating world history: Historians create a global past. New York: Palgrave Macmillan.

Margo R. (2017). The Integration of Economic History into Economics. NBER Working Paper, 23538.

Mokyr J. (2003). Preface. In: Mokyr J. (ed.). The Oxford Еncyclopedia of Еconomic History. Oxford, New York: Oxford University Press, 1. Pp. XI–XXVII.

Mokyr J. (2010). On the supposed decline and fall of economic history // Historically speaking. Vol. 11. No. 2. Pp. 23–25.

Nunn N. (2020). The Historical Roots of Economic Development // Science. 367 (6485): edaz 9986.

Nureev R., Latov Y. (2011). Institutionalism in a new economic history. http://rustem-nureev.ru/wp-content/uploads/2011/01/255.pdf

Temin P. (2014). Economic History and Economic Development: New Economic History in Retrospect and Prospect. NBER Working Paper, 20107.

Whaples R. (1995). Where Is There Consensus Among American Economic Historians? The Results of a Survey on Forty Propositions // The Journal of Economic History. Vol. 55. No. 1. Pp. 139–154.

Whaples R. (2010). Is economic history a neglected field of study? // Historically Speaking. Vol. 2. No. 2. Pp. 17–20.

О.Н. Борох

Институт Китая и современной Азии РАН, г. Москва

МЕСТО ИСТОРИИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СОВРЕМЕННОЙ СИСТЕМЕ

ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК С КИТАЙСКОЙ СПЕЦИФИКОЙ

Поставленная китайским руководством задача создания нового облика «философии и общественных наук с китайской спецификой» оказала очевидное влияние на выбор исследовательских приоритетов. В Китае заметно возросло внимание к осмыслению традиционного китайского наследия в качестве источника развития современного комплекса общественных наук, включая экономическую.

Происходящие перемены обусловлены стремлением руководства КПК создать современные общественные науки с национальной окраской, отличающиеся от западного мейнстрима. В рамках этого замысла китайские общественные науки должны опираться на синтез марксизма, китайской традиции и достижений западной мысли. Обновленные китайские общественные науки призваны находить верные ответы на вопросы, связанные с разработкой стратегии национального развития. Предполагается, что западные теории, созданные в иных условиях с другими исходными предпосылками, не в состоянии справиться с этой задачей. Помимо практической актуальности, общественные науки с китайской спецификой способны повысить престиж и влияние Китая на международной арене, помочь обрести «право голоса» в мировом научном сообществе.

197

О.Н. Борох • Место истории национальной экономической мысли в современной системе общественных наук с китайской спецификой 198

В программном выступлении по проблемам общественных наук в мае 2016 г. партийно-государственный лидер Китая Си Цзиньпин подчеркнул, что философия и общественные науки являются важными инструментами понимания и преобразования мира, двигателем общественного прогресса. Уровень их развития отражает способность нации мыслить, ее духовный характер и цивилизованность, он также свидетельствует о масштабе комплексной национальной мощи и международной конкурентоспособности государства. Китайский лидер подчеркнул, что страна без развитых естественных наук не может войти в ряды мировых лидеров, то же относится и к стране без современных развитых общественных наук.

Си Цзиньпин поставил задачу создать «три системы»: собственную китайскую систему научных дисциплин, новую научную и дискурсивную. Он подчеркнул, что эти системы должны обрести китайские специфику, стиль и манеры, что исключает возможность копирования иностранных образцов (Си Цзиньпин, 2016). Власти ожидают, что исследовательские круги будут опираться на китайские традиции при изучении национальной практики и исходить из приоритетной важности теоретического исследования проблем Китая.

Требования к обновлению китайских общественных наук менялись по мере продвижения реформ. В начальный период преобразований основные усилия были сосредоточены на ускоренном освоении западных знаний для того, чтобы преодолеть накопившееся за годы замкнутости отставание. В марте 1979 г. Дэн Сяопин признал, что общественные науки являются частью научного знания, для Китая настало время «наверстать пропущенные уроки» в сферах политологии, правоведения, социологии и изучения мировой политики (Дэн Сяопин, 1994. С. 180–181). Экономическую науку в КНР не игнорировали никогда, однако в годы правления Мао Цзэдуна доминировала пропаганда основ политической экономии социализма, пространство для освоения современных западных концепций было крайне ограниченным.

Задача освоения современных западных экономических теорий была решена в Китае к началу XXI в. После этого встал вопрос о том, как совместить приобретенные познания с марксистской теорией, главенство которой осталось в рамках официальной идеологии неоспоримым. В первое десятилетие нашего века китайские власти осознали серьезность угрозы постепенного вытеснения марксизма из высшего экономического образования и научных исследований. При Ху Цзиньтао были предприняты меры поддержки марксистской экономической науки, власти распорядились о подготовке новых учебников политической экономии.

После прихода к власти Си Цзиньпина проблема научного синтеза обрела более широкое толкование: была поставлена задача соединить марксизм, китайскую традицию и достижения западной мысли. Внутри этой триады марксизм наделен приоритетным статусом. По словам китайского лидера, «приверженность руководству марксизма является основным символом, который отличает современную китайскую философию и общественные науки от прочих философий и общественных наук» (Си Цзиньпин, 2016). Си Цзиньпин предупредил, что в случае отказа от направляющей роли марксизма философия и общественные науки в Китае «потеряют душу, утратят направление и, в конце концов, не смогут играть должной роли» (там же). Для обоснования этого тезиса Си Цзиньпин привел слова Конфуция из древнего даосского трактата «Чжуанцзы» (Гл. 4. «Среди людей»): «…учение не допускает [объединения] разнородного. Разнородное ведет ко множеству, множество к беспорядку, беспорядок – к скорби, а от скорби нет спасения» (цит. по: (Мудрецы Китая, 1994. С. 141)).

Важно помнить о том, что в выступлении Си Цзиньпина речь шла не об изначальном учении, изложенном классиками марксистской мысли, и тем более не о советской версии марксистской теории. Руководство КПК призывает ставить во главу угла «китаизированный марксизм», адаптация которого к специфическим условиям Китая развернулась уже в 1930-е гг.

199

О.Н. Борох • Место истории национальной экономической мысли в современной системе общественных наук с китайской спецификой 200

В представленной китайским лидером программе развития общественных наук на первое место выдвинуты требования преемственности и приверженности национальным характеристикам. Трактовка современного состояния философии и общественных наук как «результата слияния существовавших с древности и до настоящего времени различных знаний, концепций, теорий и методов» (там же) позволяет обосновать призыв к соединению древних и современных, китайских и иностранных интеллектуальных ресурсов.

Си Цзиньпин подчеркнул, что прежде всего следует овладеть тремя ресурсами. Первый из них – марксизм, который включает в себя не только базовую теорию, но и результаты его китаизации и обретенную этим учением в Китае «культурную форму». К этому ресурсу относятся теория, линия, курс

иполитические установки КПК, путь, теоретическая система

истрой социализма с китайской спецификой, китайская практика в сферах экономики, права, культуры, общества, экологии, дипломатии, обороны и партийного строительства. Именно эти компоненты составляют «главное содержание» китайских общественных наук, образуют «важнейшее приращение» в процессе их развития (там же).

Второе место занимает «очень ценный» и «редкий» ресурс превосходной традиционной китайской культуры. Лишь после него, на третьем месте, находятся ресурсы зарубежной философии и общественных наук. С точки зрения руководства КПК, развитие китайских общественных наук должно опираться на принципы: «ставить древнее на службу современному»: «использовать иностранное в интересах Китая»; интегрировать различные ресурсы. Си Цзиньпин призвал не забывать изначальное, впитывать внешнее и обратить лицо к будущему. В процессе развития общественных наук следует «смотреть внутрь», глубоко изучая все относящееся к «великой теме планов государства и благосостояния народа». Одновременно нужно «смотреть вовне» и глубоко исследовать «важную проблему сообщества судьбы человечества». Требуется также «смотреть вперед», чтобы сделать