книги2 / 281

институтов, а применительно к поведению ученых – такие черты, как «(а) сопротивление принятию или использованию нескольких конкурирующих теорий, если при этом нет надежного критерия для перехода от одних к другим;

(б) …сопротивление включению новых понятий или переменных в принятые теории, если нет надежных критериев для их использования...; (с) различия в признании и вознаграждении (окладами, продвижениями и т.п.) теоретических (сравнительно с эмпирическими) исследований в разных сферах, в зависимости от надежности наблюдаемых данных, изучаемых в этих сферах» (ibid. P. 576).

Недавние исследования расширили спектр таких следствий. По аналогии с трансакционными издержками в экономических взаимодействиях вопрос ныне ставится о наличии в науке «дисциплинарных издержек перевода», основанных на «протоколах, предписывающих способы постановки исследовательских задач, использование специфичных для дисциплины понятий, методологические нормы, привязанные к принятому пониманию предметной области, и т.д. Они служат помехами обменам через дисциплинарные границы, сдерживают восприятие идей и практик из смежных областей... [Д]исциплинарные барьеры создают защищенные условия для работы тех, кто получил специальную подготовку, и это ведет к дисциплинарной автаркии. Исследователи получают материальные стимулы внутри дисциплин к поддержанию этих барьеров, что превращает сегментацию в самоусиливающийся процесс, продуцирующий всеобщую фрагментацию науки» (Ambrosino et al., 2021. P. 637).

Мощным дополнительным фактором фрагментации экономической науки стало повышение роли сертификационных процедур в научной деятельности. Именно с этим фактором M. Де Фрей и Л. Пенсьерозо связали поляризацию между мейнстримом и не-мейнстримом в экономических исследованиях (De Vroey, Pensieroso, 2016. P. 12; De Vroey, Pensieroso,

2021. P. 2). По их оценкам, распространение практик иерархического ранжирования научных журналов и департамен-

31

	32
		тов, персональных рейтингов исследователей, рецензирования
		научных работ привели к тому, что доля статей, отвечавших
		методологическим критериям мейнстрима, в четырех топовых
		экономических журналах выросла с примерно 40% в 1970 г. до
		примерно 90% в 2010 г. (De Vroey, Pensieroso, 2021. P. 2).
		Фрагментация как вызов
		Тенденция к фрагментации знания порождает ряд нега-
		тивных следствий:
		1) ослабляется инновационный потенциал науки: рас-
		падение некогда единого дисциплинарного научного сообще-
		ства экономистов на множество специализированных (нише-
		вых) сообществ, незаинтересованных во взаимном общении,
		а нередко и неспособных к нему, снижает шансы возникно-
		вения перспективных научных направлений на стыках между
		ранее сложившимися участками исследовательского фронта;
		2) возрастает несоответствие между структурами науч-
		ной деятельности и социально-экономических проблем
		реального мира, что ведет к отрыву науки от практики, а зна-
		чит – и снижению общественной роли науки. Эта проблема
	фрагментации	выходит за рамки экономической науки, затрагивая вопросы
		ее взаимодействия со смежными областями знания;
		3) снижается авторитет экономической теории, порож-
		дая тенденцию к ее замещению «измерениями без теории»,
	вызов	или атеоретическим анализом данных. Это позволяет частич-
		но увязывать исследования с запросами практики, но не ведет
	наука:	к накоплению фундаментального знания.
	Экономическая	Объективный характер тенденций, лежащих в основе
		интеграционных процессов на стыках дисциплин, которые
		этих вызовов, не позволяет искать ответов на них в про-
		шлом, когда прогресс науки был обязан ученым-универсалам,
		или уповать на самооздоровление науки за счет локальных
	•	нередко рассматривались как противовес дифференциации
	Ананьин	знания, но на деле вели к ее углублению. В этих условиях
		поиски сконцентрировались вокруг двух основных стратегий:
		интеграции на основе общего методологического инструмен-
	О.И.

тария, причем, как правило, с выходом за рамки собственно экономической науки; ориентации на усложнение структуры социально-экономического знания.

Инструментальная стратегия

Первая стратегия получила развернутое обоснование

вработах американского экономиста-методолога и историка экономической мысли Дэвида Коландера. По его оценке, неоклассическая теория достигла кульминации своего развития

вработах Дж. Хикса и П. Самуэльсона 1930–1940-х гг., после чего экономическая наука претерпела кардинальные изменения, свидетельствующие о «смерти неоклассики». В последующий период общим атрибутом экономической науки оставался лишь метод, прежде всего моделирование, причем после переосмысления роли теории общего равновесия, утратившей роль теоретического ядра мейнстрима, спектр применяемых моделей расширился до едва ли не всеохватного (Colander, 2000). Позже Коландер обобщил свою наблюдения метафорой торта: «Решение, которое я предлагаю, состоит в том, чтобы сложить, смешать и взбить все общественные науки..., административно объединить [их] в едином департаменте общественных наук» (Colander, 2014. P. 517). Более того, экстраполируя тенденции рубежа ХХ–XXI вв., Коландер предположил, что «в 2050 г. жестких институциональных границ между политологическими, гуманитарными, естественно-научными, инженерными факультетами, бизнес-школами, юридическими и медицинскими вузами... больше не будет... На самом деле можно сказать, что в 2050 г. собственно экономистов не останется. Их место займут специалисты в области экономики здравоохранения, статистики, компьютерного моделирования в сфере экономики, государственных финансов и т.д.» (Коландер, 2006. С. 386). Соответственно, изменится и характер работы таких специалистов: «Экономисты нового тысячелетия не ставят перед собой задачу проверки одной конкретной модели, полученной из некоторого набора основополагающих предпосылок. Вместо этого в имеющихся рядах данных они пытаются найти некие

33

34

О.И. Ананьин • Экономическая наука: вызов фрагментации

паттерны, которые в дальнейшем можно было бы использовать» (там же. С. 393).

Правда, когда Коландеру пришлось столкнуться с более радикальной версией науки, построенной на чисто инструментальном принципе («измерения без теории»), в частности РКИ (рандомизированными контролируемыми исследованиями), он скорректировал свою позицию, признав, что без концептуальной рамки такие исследования не дают ответа на два принципиально важных для практики вопроса. Во-первых, они не выявляют причинно-следственных связей и, следовательно, не дают осмысленной интерпретации полученного результата; во-вторых, они ничего не говорят о том, как определять цели и приоритеты политики. В итоге он пришел к выводу о необходимости провести четкую границу между экономикой как наукой и прикладной экономикой как частью искусства политики (Su and Colander, 2021. Р. 306).

В отечественной литературе сходную, хотя и более взвешенную, версию инструментальной стратегии развивает академик В.М. Полтерович. Его концепция общего социального анализа (ОСА) также отталкивается от кризиса неоклассической теории как теоретического основания особой экономической науки и базируется на близости общественных наук по: а) объекту исследования (общественные институты и человеческие коллективы в их рамках); б) методам пополнения эмпирической базы; в) аналитического аппарата (эконометрики как метода обработки данных и теории игр как абстрактной теории формирования норм поведения) (Полтерович, 2011. С. 109).

Ключевую роль здесь явно играет третий пункт – аналитический аппарат. Ибо общественно-научные дисциплины разделяют не объекты, а предметы исследования, т. е. конкретные ракурсы рассмотрения объекта; не методы пополнения эмпирической базы, а конкретные данные, в ней содержащиеся, которые различаются не только между целыми науками, но часто и между отдельными проектами в рамках одной и той же науки.

Впрочем, развивая свой подход, Полтерович признал, что при включении в сферу ОСА процессов социально-эко- номического развития аналитического аппарата, который изначально составлял основу этого подхода, оказывается недостаточно, что необходим синтез стандартного экономического канона и канона институционально-исторической школы, неизбежно допускающего «недоказанные предположения и нестрогие аргументы» (Полтерович, 2022. С. 54). Это дополнение важно тем, что указывает на зависимость метода от предмета.

Рациональное основание акцентирования метода воспроизводит логику сторонников позитивизма, стремившихся отграничить науку от метафизики и других ненаучных форм знания. При всей важности такой демаркации эта установка не выдержала испытания временем. Слишком узкое определение науки не отразило реальности своего денотата.

В контексте обсуждения фрагментации знания соотношение предмета и метода имеет особое значение. Дисциплинарные барьеры могут возникать и по линии предмета, и по линии метода. Но природа этих барьеров различна: освоение определенного исследовательского инструментария достигается преимущественно через формальное образование в виде однажды обретенных навыков, а владение проблемной областью предполагает постоянную актуализацию профессиональных знаний, причем нередко контекстных, неявных, интуитивных (см.: (Ананьин, 2009. С. 132)). Поэтому как бы не было тяжело преодолеть методологический барьер индивидуальному исследователю, институционально это препятствие вторично. Наглядным тому примером служит такая междисциплинарная область, как «экономика и право» (Economics and Law). Как отмечал Рональд Коуз, один из ее основоположников, «если главным преимуществом, которое экономист привносит в другие общественные науки, является просто особый взгляд на мир, что после признания такой экономической премудрости ею не овладеют некоторые из представителей этих наук.

35

36

О.И. Ананьин • Экономическая наука: вызов фрагментации

Это уже происходит в юриспруденции и политологии. Как только некоторые из этих ученых овладеют простыми, но ценными истинами, которые может предложить экономика (а это естественный конкурентный ответ), экономисты, работающие в других общественных науках, потеряют свое основное преимущество и столкнутся с конкурентами, больше знающими о предмете, которым они занимаются» (Коуз, 2015. С. 51).

У инструментальной стратегии синтеза есть еще один неявный аспект. Ее увязка, как у Коландера, так и у Полтеровича, с кризисом неоклассического мейнстрима, основанного на теории общего равновесия, не случайна. Будучи ядром мейнстрима, эта теория по умолчанию поддерживала классический статус экономической науки как науки об экономике в масштабах национального или мирового рынка. Без этого ядра и в согласии с каноническим определением Л. Роббинса она утратила это ограничение, став, по существу, наукой сначала о рациональном человеческом поведении, а позже – с развитием поведенческой экономики – о поведении вообще. Ее предметная область стала трудноразличимой с предметом других наук о поведении – психологией, социологией в духе Макса Вебера, бихевиористской ветвью политической науки. Исчезают ли при этом междисциплинарные барьеры? Одно из двух: или только по названию – они становятся внутридисциплинарными, или экономика как область знания исчезает, растворяясь в смежных науках. Прогноз Коландера, похоже, близок к этому выводу. Полтерович такого вывода не делает, но его слова, что «становление ОСА, вообще говоря, не означает исчезновения ныне существующих общественных дисциплин» (Полтерович, 2011. С. 109), мало проясняют дело.

Итак, проблема фрагментации знания – это задача взаимосвязи и взаимодействия между предметными областями. Инструментальная интеграция может облегчить такие взаимодействия, но не может служить ответом на этот вызов.

Стратегия усложнения структуры знания

Наиболее распространенная стратегия противодействия фрагментации знания предполагает усложнение его структуры. Такие стратегии не требуют отказа от дисциплинарной структуры науки, фокусируя внимание на механизмах взаимодействия научных дисциплин в ее рамках. Тем самым снимаются основные претензии защитников дисциплинарной организации науки, ссылающихся на ее функции в сфере подготовки научной смены, поддержания профессионального дискурса и академической культуры, а также организации стабильного рынка труда для новых членов научного сообщества (см.: (Abbot, 2001. Pp. 130–133; Jacobs, Frickel, 2009. P. 60; Jacobs, 2014. Pр. 19–21)).

Лейтмотив этой стратегии – идея, что сложному объекту должна отвечать соответствующая структура знания. Эту позицию отстаивает один из лидеров движения за междисциплинарность в науке Уильям Ньюэлл, согласно которому «подходящий фокус для междисциплинарного исследования – это специфические сложные системы и их поведение» (Newell, 2001. P. 2); поэтому «сложность – это необходимое и достаточное условие междисциплинарных исследований» (Newell, 2013. P. 31). Аналогичный взгляд и у современных исследователей фрагментации экономической науки, полагающих, что «единственно возможная форма единства для дисциплины и общественных наук – та, что предполагает их взаимосвязь, характерную для организмов и агентов в сложной системе» (Ambrosino et al., 2022. Pp. 15–16).

Если не брать в расчет многочисленные, но абстрактные призывы к комплексности или системности, то, вероятно, первой влиятельной попыткой выработать стратегию усложнения можно считать работу Дональда Кэмпбелла, впервые опубликованную в 1969 г. – «Этноцентризм дисциплин и универсальное знание по модели рыбной чешуи» (см.: (Campbell, 2005)). Кэмпбелл исходил из коллективного характера научной деятельности, общий исследовательский фронт которой складывается из узко специализированных

37

	38
		участков. В этих условиях характерный для отдельных дис-
		циплин «этноцентризм» неизбежно, по его мнению, порож-
		дает пробелы в знаниях на стыках между дисциплинами.
		Решение проблемы он видел в том, чтобы «вместо попыток
		заполнять эти пробелы за счет подготовки ученых, владеющих
		двумя и более дисциплинами, создавать такие социальные
		и организационные условия, которые будут побуждать к фор-
		мированию узких специализаций в этих междисциплинар-
		ных областях... Коллективный результат будет достигаться за
		счет взаимного наложения множества узких специализаций
		одних на другие (отсюда метафора рыбной чешуи. – О.А.),
		и такие наложения будут обеспечивать коллективную комму-
		никацию, коллективную компетентность и широту охвата»
		(ibid. Pр. 6–7).
		Специфика подхода Кэмпбелла состояла в том, что он
		охватывал науку в целом, а усложнение ее структуры связы-
		вал с формированием дополнительного слоя узкоспециали-
		зированного знания, перекрывающего возможные пробелы
		исследовательского фронта. К сожалению, его очерк давал
		лишь общую идею, оставив без ответа многие вопросы, в том
	фрагментации	числе о природе междисциплинарных пробелов, характере
		дисциплин дополнительного слоя и особенно о механизмах,
		способных обеспечить коммуникации между дисциплинами
		в рамках предполагаемой структуры.
	вызов	Тема пробелов в структуре знания заставляет вернуться
		к введенному Робертом Мертоном разграничению так назы-
	наука:	ваемых больших теорий (grand theories) и теорий среднего
	Экономическая	уровня. Оно возникло в пору господства позитивистской
		ные служить ориентиром для эмпирических исследований,
		философии науки и было призвано «навести порядок» в обще-
		ственных науках в соответствии с ее требованиями. Под
		теориями среднего уровня Мёртон понимал теории, способ-
	•	отличая их от «второстепенных, но необходимых рабочих
	Ананьин	гипотез», с одной стороны, и от «попыток разработать общую
		теорию, которая объяснит все наблюдаемые закономерности
		социального поведения, социальной организации и социаль-
	О.И.

ного изменения», с другой (Мёртон, 2006. C. 64). Последние он считал бесперспективными, не отрицая, впрочем, необходимости «развивать... все более общую концептуальную схему, способную объединить группы специальных теорий», предупредив лишь против попыток обнаруживать ее “вдруг”» (там же. С. 72, 78).

Можно понять раздражение Мёртона по поводу моды на сочинение общих теорий, однако перформативная роль, которую сыграли его идеи, объективно способствовала формированию противоположной моды на мелкотемье в обществознании и затормозила осмысление эпистемологической природы «больших теорий» и их места в науке2. Такой эффект был обусловлен рядом причин. Приведенная выше характеристика «общей теории» – это не более, чем карикатура, не отражающая специфики этого явления. Ни одна логически связная «общая теория» не могла объяснить всего, что перечислено у Мёртона, если, конечно, судить по ее реальному содержанию, а не претензиям авторов. Как правило, такие концепции состоят из одной или нескольких теорий, каждая из которых включает ограниченное число элементов и связей между ними и в этом принципиально не отличается от «теорий среднего уровня». Это такие же специальные теории, отличающиеся лишь масштабом процесса или явления, которое они призваны отразить. С этим и связан их основной недостаток – сложность и порой невозможность их непосредственного эмпирического тестирования, что обусловлено применением более абстрактных понятий, которые допускают неоднозначные интерпретации и, как следствие, нестрогость аргументации. Проблема эта реальная, но отнюдь не новая. Опыт исторической науки, как и философии, под-

2.Сожаление на этот счет высказывают даже нобелевские лауреаты. Так, в статье Роберта и Вирджинии Шиллер авторы, напомнив об определении экономической науки как «мирской философии», задали риторические вопросы: «В должной ли мере в [современных] экономических исследованиях представлены их принадлежность “мирскому” и “философскому» началам… Не привел ли мощный импульс к узкой специализации ради подвижек на переднем крае исследований к некоторой утрате моральной перспективы»? (Shiller R., Shiller V., 2011. P. 171).

39

40

О.И. Ананьин • Экономическая наука: вызов фрагментации

сказывает, что в подобных случаях на помощь приходит процедура научной дискуссии вокруг интерпретаций доступных наблюдению фактов и логичности теоретических построений.

Запрет же на выдвижение таких теорий равносилен отказу от попыток осмысливать порой гораздо более важные проблемы, чем те, которые доступны для разработки на основе «теорий среднего уровня». И хотя Кэмпбелл вряд ли имел в виду пробелы в знании, возникшие из-за отставания в разработке таких теорий, усложнение структуры науки за счет слоя таких разномасштабных по предмету теорий, относящихся к разным уровням абстракции, могло бы создать предпосылки для более эффективных междисциплинарных взаимодействий. При этом вопрос о статусе таких теорий – считать ли их научными, философскими или иными – не имеет принципиального значения и зависит от дефиниции науки3.

Наиболее распространенным вариантом сложностной стратегии выступает комбинирование знания при комплексном подходе к изучению сложных многоуровневых объектов. Апелляция к сложности, или комплексному подходу имеет разные интерпретации. С одной стороны, это теоретическая версия подхода, инициированная в междисциплинарном Институте Санта Фэ (США) и основанная на концепции «экономики как сложной эволюционирующей системы». Она базируется на новейших направлениях математики и методах компьютерного моделирования, но, в отличие от стандартных неоклассических моделей, предлагает модели с гетерогенными агентами, сетевыми взаимодействиями между ними и сложной нелинейной

3.Известно, что слово «science» («наука») в английском языке – уже по значению, чем его эквиваленты во французском и немецком языках («la science» и «Wissenschaft»). Немецкий философ науки Пауль Хойнинген-Хюне недавно предложил новые критерии разграничения науки и не-науки, согласно которым «научное знание отличается от других видов знания, в частности от обыденного знания, большей степенью систематичности» (Hoyningen-Huene, 2013. P. 14, 2020. P. 88). По его мнению, это более реалистичный подход, поскольку он отражает современное состояние науки, в которой имеются не только естественные, отвечающие англо-саксонским критериям «science», но и науки социальные и гуманитарные, которые им не всегда и не вполне соответствуют.