194 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

лять при посредстве законов, более эффективным здесь будет управление при помощи «тонких идей, приходящих ся кстати и благопристойных», т. е. с помощью одного здравого смысла1.

6. Политические тайны демократии

Законодатель или правитель исходят в своих действиях из допущения о принципиальной разумности закона, в силу чего все разумные члены общества непременно и осознанно должны будут поддержать его предписания (если же они этого не сделают, следовательно, сами они неразумны и должны подвергнуться давлению разума, неважно, своего или чужого, ведь его предписания по всюду одинаковы). Предпосылки для такого типа пове дения уже имеют место: у всех людей есть только одна, общая и постоянная для них цель — «разумное самона правление», поэтому их множественные и разносторонние устремления естественным образом складываются в еди ное и гармоническое целое, ведь все трагедии и столкно вения в жизни происходят исключительно из за принци пиального конфликта разумного с неразумным; когда же все люди станут разумными, они будут послушны зако нам собственной натуры, одинаковым для всех, а значит, в политическом плане и законопослушными, и свободны ми одновременно.

Р. Арон полагал, что А. де Токвиль в своей критике демократического законодательствования заметил лишь две главные опасности, угрожающие существованию демо

1 См.: Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. С. 81—82.

6. Политические тайны демократии

195

кратии как таковой: полную зависимость законодательной власти от хаотических и разнообразных пожеланий изби рателей, т. е. принципиальную невозможность выработать ими единое и согласованное решение, а также сведение всех форм управления к единственной форме, т. е. сосредо точение всех властных функций и их базовых оснований исключительно в законодательных органах. Согласно Ш. Монтескьё (и А. де Токвилю в интерпретации Р. Аро на), любое демократическое правление ни в коем случае не должно позволять народу под воздействием его «собствен ных страстных увлечений и аффектов» оказывать давление на решения, принимаемые самим правительством. Одно временно с этим, как постоянно повторял А. де Токвиль, любой демократический режим стремится к централизации и концентрации власти именно в структурах законодатель ных органов, поэтому и всякая власть, основанная на опре деленных (основных) законах, непременно будет исходить из узурпации прежде всего законодательных прерогатив, искони принадлежавших Всевышнему.

Что может предостеречь людей от падения в бездон ную пропасть анархии и ниспровержения всех ценностей, когда любая конституция, присваивающая себе божест венные права, всегда по сути своей будет неполноцен ной, грешной и формально внешней? — вопрошает Ж. де Местр и отвечает: только страдания, ведь со всех сторон человека окружают невежество, своеволие, глу пость, поэтому в качестве противоядия должны появить ся кровь, боль и возмездие. Такова цена искупления и исправления для человечества1.

1 См.: Берлин И. Указ. соч. С. 163—164, 232; Арон Р. Указ. соч. С. 236.

196 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

Революция, несмотря на свою сатанинскую внеш ность, послана людям самим провидением, в ее огне про исходит очищение всех прошлых грехов; искупления жаж дут как сам народ, так и аристократия. В этом котле кипят все прежние страсти, идеи и грехи, здесь свобода, поманив людей за собой, погружает их в самое горнило войн, убийств и деспотизма; и в этом хаосе по неведомому для людей плану выковывается незнакомый им, новый поря док. Очень скоро он покажется людям куда более ценным и желанным, чем сама свобода, — именно в порядке со держится истина и соблюдаются интересы, тогда как сво бода представляет собой только непредсказуемый процесс их поиска и ожидания.

Еще для рациональных философов и политиков XVIII в. проблему политической свободы казалось воз можным разрешить исключительно при посредстве такого справедливого порядка, в котором встречаются и сталки ваются по сути равно справедливые истины, логически и рационально могущие быть сведенными к единству: разум все может привести в порядок, внести свет в тьму и хаос, найти только одну единственно верную истину. Однако в существующем обществе справедливость и равенство все еще остаются только идеалами, внедрение которых в жизнь и человеческое сознание требует определенного на силия, — и делается это с благородной целью защитить слабых от господства сильных.

Сточки зрения Жана Жака Руссо, Иммануила Канта

идругих просветителей, этих самых «сильных» побуждает стремиться к господству одно только сохраняющееся в них иррациональное и атавистическое стремление, желание господствовать само по себе, и этот явный симптом неразу

6. Политические тайны демократии

197

мия всегда можно объяснить и исцелить вполне рациональ ными методами. Для этого очень пригодятся как государст венное, так и правовое насилие; сам Ж. Ж. Руссо уже пре дупреждал, что законы свободы вполне могут оказаться на деле куда более суровыми, чем сама тирания, ведь свобода не приходит к людям только в одной своей «негативной» форме, т. е. в форме защиты индивида от вмешательства в его частную сферу существования публичной власти, чаще всего она принимает форму именно общественной власти, только малую долю которой присваивает себе каждый дее способный гражданин и которая в своем целом имеет право насильственного вмешательства во все области индивиду альной жизни этого гражданина. (Б. Констан в этой связи заметил: когда успешное восстание передает неограничен ную власть, называемую суверенитетом, из одних рук в другие, объем свободы отнюдь не увеличивается, зато за метно перемещается бремя рабства.) Сама же свобода ни чего не получает от правления большинства и демократии и как таковая логически ничем им не обязана, а в историче ской ретроспективе она редко становилась на их защиту; «триумф деспотизма наступает тогда, когда рабы говорят, что они свободны», и, что удивительно, для этого даже во все не обязательно применять к ним принуждение1.

Поэт М. Волошин, тонко прочувствовавший глубин ный характер Французской революции, писал: «Безумие отдельных лиц ищет оправдания своей справедливости в высшей и неоспоримой идее, но неоспоримые идеи, сталки ваясь в водовороте жизни, производят разрушительный взрыв. Отдельные безумцы находят свое успокоение толь

1 См.: Берлин И. Указ. соч. С. 153, 174—176.

198 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

ко в законе — безумии объективном, которое является равнодействующей всех безумий». Но во имя безымянной идеи нет закона, будь то непорочная идея самой справедли вости или успокаивающая идея государства — мещанство. Ссылаясь на слова Анатоля Франса, М. Волошин подчер кивает: в демократии народ подчинен своей воле, что пред ставляет весьма тяжелую форму рабства. На самом же деле народ чужд и враждебен собственной воле, как и воле сво его царя, поскольку в воле отдельного человека общая воля практически отсутствует1. Сложение индивидуальных воль также не дает единой воли, если каждая из них не устрем лена к общей трансцендентной цели; политической тайной демократии и является как раз ее внутренняя раздроблен ность и разобщенность, это рыхлое изнутри единство, только механически и юридически оформленное снаружи. Ж. де Местр одним из первых обвинил революционную власть в том, что она кладет в основу новой государствен ности принцип разъединения, а затем уже при помощи гру бого насилия возвращает ей искусственное единство. Но государство — это живой организм и подобно всякому ор ганизму живет силой, почерпнутой в отдаленном и неиз вестном прошлом, живет неким внутренним образующим его началом, точно так же ему неизвестным. «В основе его единства лежит тайна, и такая же тайна составляет основу его преемственности. Это неясно, но потому и жизненно: жизнь основана на совершенно неуловимых началах».

Революционеры думают, что государство основыва ется на писаной конституции, но и здесь они ошибаются. Всякая писаная конституция утрачивает свою значимость

1 См.: Волошин М. Указ. соч. С. 195—196.

6. Политические тайны демократии

199

уже в силу того, что она слишком известна, слишком яс на, в ней нет ничего таинственного. «А люди всем серд цем, активно повинуются только тому, что сокровенно, таким темным и могучим силам, как нравы, обычаи, предрассудки, общее настроение ума и души, которое их окружает, проникает и оживляет без их ведома. Они, эти темные силы, только и неоспоримы по причине своей за гадочности». Текст исполняют, но не чувствуют к нему уважения, ему уступают, но не подчиняются... В тексте нет души1.

Сама форма властвования устанавливается отнюдь не волевым актом в соответствии с неким умозрительным и рациональным проектом, она складывается спонтанно и непредсказуемо как результат взаимодействия многооб разных борющихся сил, и Ж. де Местр был уверен, что ни одна нация в мире не способна сама установить для себя приемлемую форму правления; лишь в том случае, когда то или иное право уже существует в его «естественной конституции», хотя бы и в латентном состоянии, только тогда всего лишь «несколько человек с помощью обстоя тельств смогут устранить препятствия и заставить вновь признать права народа» — человеческая власть не про стирается далее этого. Соотношение конкурирующих сил складывается естественным образом, как и система соци альных статусов групп и индивидов. Конституция рожда ется внутри самого социума, а не на бумаге, она вырастает органически и в силу исторических обстоятельств, но не путем мудрствования небольшой кучки законодателей. Статусы и ранги, позднее оформленные юридически, по

1 См.: Фогэ Э. Указ. соч. С. 10.

200 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

началу возникают как результат естественного отбора, и в разных формах правления существуют различные приемы их закрепления и фиксации. Так, монархия наиболее тонко и адекватно может улавливать те качественные различия, которые создают природа, судьба и традиция. Здесь наи более последовательно учитывается то качественное разно образие, которое существует в любом обществе. Иерархия как конституирующее начало вырастает здесь органиче ски, питаясь «кровью и почвой».

Устанавливаемые в демократиях системы власти в принципе беспочвенны и уже в силу этого ненадежны, в них утрачены свойственные монархии органичность и тра диционализм, они по сути не понимают, что такое леги тимная преемственность, что такое священный суверени тет властителя; в результате в таком государстве образует ся «слишком много движения» и нестабильности и явно недостает субординации, поскольку все имеют право пре тендовать на все. Порядок же требует, чтобы статусы и должности в целом были распределены по рангам, так же как и сословия, и чтобы только личные способности поз воляли преодолевать барьеры, разделяющие различные классы, таким образом «получается соперничество без унижения и движение без разрушения; отличие, связанное с должностью, проистекает... только из за большего или меньшего труда для замещения такой должности». Вот как раз монархия и была такой формой правления, которая одним только замещением мест и независимо от знатности выделяла самое большое число людей из массы остальных их сограждан1; у республиканских же учреждений нет та

1 См.: Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. С. 142—145.

6. Политические тайны демократии

201

ких корней, они только поставлены на землю, тогда как предыдущие были в нее посажены.

Монархия, безусловно, и есть форма правления, даю щая наибольшие отличия наибольшему числу людей, суве ренность при этой форме правления явно обладает доста точным блеском и традициями, чтобы передать часть их множеству лиц, которых она в той или иной мере отличает. В республике же по сравнению с монархией суверенность совершенно безлика и неосязаема, поскольку она есть сущность чисто виртуального свойства и ее величие нельзя наглядно и физически передать кому либо. Так, в респуб ликах должности не стоят ничего «за пределами города, где располагается правительство, более того, они ничего не значат и в том случае, если не замещаются членами прави тельства», поэтому республика по своей природе является правлением, дающим наибольшие права наименьшему числу людей, объединяемых общим понятием суверена, который открыто или тайно отнимает эти права у осталь ных граждан, соответственно именуемых подданными, и «чем больше республика сближается с чистой демократи ей, тем больше это ее свойство будет впечатляющим»1.

Чем более открытой и прозрачной является власть, тем меньший эффект она производит на подданных; чем менее значимые и более банальные задачи она ставит пе ред ними, тем меньшим уважением у них она пользуется. Власть всегда должна оставаться тайной, быть загадочной и недосягаемой (на земле она представляется наместницей трансцендентного), ее цели должны быть глобальными и не до конца постигаемыми; в истории тайная политика все

1 Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. С. 146—147.

202 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

гда кажется людям более могущественной и более притя гательной, чем открытые обсуждения и дискуссии по по воду принятия публичных решений. Доверившись и под чинившись власти, люди ждут от нее уверенных и решительных, подчас даже жестоких действий, они гото вы даже жертвовать своим благополучием для того, чтобы ощущать эту силу и всемогущество стоящей над ними вла сти, которая в конечном счете и обеспечивает их существо вание.

Ж. де Местру казалось, что поступки людей оправ данны не тогда, когда они направлены к счастью, ком форту, самоутверждению и самовозвеличиванию, но ко гда они обращены к непостижимой, установленной свыше цели, которую сами люди не в состоянии постичь и кото рую они, на свою погибель, отрицают. Это могут быть действия и акции, которые с точки зрения пошлой мора ли среднего класса кажутся несправедливыми, хотя на самом деле они происходят из «темной непознаваемой сердцевины любой власти». «Правительство, — говорит Ж. де Местр, — это настоящая религия. Она имеет свои догматы, свои таинства, своих священнослужителей». Правительство дано людям из соображений политиче ской веры, символом которой оно и является. Конститу ции можно повиноваться, но нельзя поклоняться, «а без поклонения и даже без суеверий, этих «опережающих время мыслей», аванпостов религии, ничто не прочно», такая религия требует наличия не «коммерческого» дого вора (по модели Т. Локка и Ж. Ж. Руссо), но полного растворения личности в государстве. Тогда государство становится для человека религией, новым культом: наме стником Бога в монархиях всегда являлся монарх, рес

6. Политические тайны демократии

203

публики, как правило, предпочитают язычество или ате изм; во всяком случае, только одну монархию в целом и можно назвать религиозной, в республике же и демокра тии религиозными являются только отдельные личности. (Когда же республиканские власти пытаются сформули ровать единую для всех государственную религию, дело не идет дальше создания странной фигуры Высшего су щества или Архитектора Вселенной.)

Истинно религиозное онтологично, а не конструктив но, и во всем действительном присутствует элемент чудес ного, оно загадочно и таинственно, потому в него и верят; все же созданное самими людьми слишком примитивно и откровенно, чтобы его почитали. Религия стоит выше ра зума не потому, что у нее есть более убедительные ответы на метафизические вопросы, но потому, что она таких от ветов вовсе не предлагает, она не спорит, но повелевает. Все сильное, прочное и успешное на свете находится вне сферы разума и в каком то смысле даже направлено про тив него; так, наследственная монархическая власть, вой на, брак устойчивы уже потому, что их нельзя рациональ но объяснить, оправдать и нельзя исключить из мирозда ния; «иррациональное обладает собственной гарантией долговечности — такой, на которую разум никогда не мог бы даже уповать», — таков основной тезис Ж. де Местра. Все разумное и рукотворное обречено, прочно одно лишь иррациональное, «рациональная критика разъединяет все, что к ней восприимчиво: уцелеть может только то, что ок рашено внутренней тайной и необъяснимостью»; действие бесполезно в той мере, в какой оно направлено на исполне ние сиюминутных желаний и вытекает из расчета; дейст вие полезно и согласно с мирозданием, когда оно порожде

204 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

но необъяснимыми и непостижимыми глубинами, а не ра зумом и индивидуальной волей1.

В самой «прозрачной» демократии отнюдь не самые разумные доводы и увещевания удерживают людей в столь необходимом для государства единстве и целостно сти, а некие скрытые, но вполне действенные силы власти и принуждения. Именно сила, а не разум имеет здесь ре альное значение: где бы ни образовывалось пустое про странство, сила тут же проникает в него, преобразуя рево люционный хаос в новый порядок. Даже люди, захватив шие власть, часто сами не ведают того, как им это удалось сделать, само их влияние и могущество оказывается для них еще большей загадкой и тайной, чем для их подвласт ных. Провидение — вот та таинственная сила, которая иг рает человеческими намерениями. Власть и могущество не могут быть объяснены рационально, даже революция, са мое худшее из всех политических зол, и та сама по себе — деяние Божие, и она столь же таинственна по своей при роде, как и другие исторически значимые силы и события, конечно же, не люди управляют революцией, это револю ция пользуется ими2. Точно так же ни одна конституция не рождается в результате только зрелого размышления ее авторов, поэтому и «права человека» или нации лучше всего не выражать в письменном виде, но уж если прихо дится закреплять их на бумаге, то в таком случае они должны стать только транскрипцией неписаных и извечно существующих прав, воспринимаемых исключительно ме тафизически, ибо то, что становится текстом, теряет свою истинную силу.

1 См.: Берлин И. Указ. соч. С. 241—244.

2 Там же. С. 267, 286.

6. Политические тайны демократии

205

Конституирующие основания общества всегда скрыты в его глубине и в душах людей, его составляющих, поэтому и в основе государственного органического единства также лежит тайна, такая же тайна составляет и основу его преем ственности (это неясно, потому и жизненно), ведь сама жизнь основана на неких неуловимых началах. Всякая писа ная конституция слишком известна и ясна, в ней нет ничего таинственного. А люди повинуются только тому, что сокро венно, а именно таким темным и могучим силам, как нравы, обычаи, предрассудки; они, эти темные силы, только и не оспоримы по причине своей загадочности. «Текст обсужда ют, думают его исправить, и так как в составлении его участ вовала человеческая рука, на него думают наложить руку. Текст исполняют, но не чувствуют к нему уважения, ему ус тупают, но не повинуются». Ничтожным кажется закон, с инициатором и автором которого мы ежедневно сталкива емся, точно так же шаток и тот правящий род, происхожде ние которого всем памятно, «надо, чтобы хотя бы для толпы начало его терялось во мраке преданий»1.

Демократии, провозглашая власть народа, на самом деле передают власть только небольшой группе правите лей, однако и это происходит не по злому и точно рассчи танному умыслу наиболее деятельных и бесчестных инди видов, а в силу все тех же спонтанных и таинственных процессов, подспудно протекающих в обществе и истории. Ни массы, ни выборы не имеют здесь решающего значе ния: «суверенитет народа», так же как и «права человека», остаются не более чем идеологемами и призывами, решаю щая же сила находится в ином месте. Ж. де Местр писал в

1 Фогэ Э. Указ. соч. С. 10—11.

206 Глава 4. От демократии к диктатуре: точка зрения «правых»

«Рассуждениях о Франции»: «Господь, оставив за собой дело создания суверенитетов, тем самым предупреждает нас не доверять никогда выбор своих властителей самим массам. Он использует их в великих движениях, решаю щих судьбу империй, только как послушное орудие. Нико гда толпа не получает того, чего хочет, всегда она прини мает и никогда не выбирает». Эта закономерность особен но очевидна в деле установления и падения монархий; в этих великих движениях не только народы оказываются лишь материалом для действия тайных сил, но и сами вож ди кажутся деятельными лишь в глазах стороннего наблю дателя, на самом же деле над ними властвуют так же, как они властвуют над народом. «Эти люди, взятые вместе, кажутся тиранами толпы. На деле над ними стоят два три тирана, а над этими... — кто то один. И если этот единст венный в своем роде человек смог бы и захотел бы рас крыть свои секреты, то все увидели бы, что он не знает сам, каким образом ему досталась власть, что его влияние есть еще большая загадка для него самого, чем для других, и что обстоятельства, которых он не мог ни предвидеть, ни вызвать, все совершили для него и без него».

Не справедливость и разум движут политическими событиями и действиями, их нельзя оценивать только с че ловеческой точки зрения, ведь большинство человеческих актов и помыслов совершенно не совпадают с планами Провидения. Политическая деятельность особенно остро ощущает на себе это несовпадение: политический мир дви жется случайностью, он не устроен, не направляем, не вдохновлен той же мудростью, которая блистает в мире материальном: «злодейские руки, ниспровергающие госу дарство, непременно причинят тяжкие страдания, ибо ни

6. Политические тайны демократии

207

одно свободно действующее лицо не может нарушить по мыслы Создателя, не повлекши в сфере своей деятельно сти бедствий, соразмерных величине покушения» — этот закон предписан волей Создателя, но отнюдь не политиче ской или юридической справедливостью. Но когда чело век трудится ради восстановления порядка, он взаимодей ствует с Создателем этого порядка и ему благоприятствует сама природа, т. е. вся совокупность вторичных причин, посылаемых свыше1.

Индивид беспомощен в своей деятельности без боже ственной поддержки; вера в непостижимость путей, кото рыми совершаются божественные чудеса, непредсказуе мость Провидения, преобразующего случайные следствия человеческих поступков в движущие силы исполнения бо жественных замыслов, — таковы главные постулаты док трины Ж. де Местра (следующего здесь за мартиниста ми). Вместо либерально демократических идеалов свобо ды и прогресса он проповедовал спасение при помощи веры и традиций, при этом подчеркивая необходимость для человека власти, иерархии, послушания и подчинения; «первенствующую роль он отводил не науке, а инстинкту, христианской мудрости, предрассудкам (представляю щим собой плод опыта многих поколений), слепой вере». Вместо идеала мира и социального равенства, основан ных на общности интересов и естественной добродетели, Ж. де Местр провозглашал: неравенство неотделимо от природы вещей, а конфликт целей и интересов — необхо димое условие бытия падшего человечества (отсюда и не признание им «естественного права»); но, веря в доктрину

1 См.: Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. С. 132—133, 138.