72 Глава 2. Легалистская диалектика отношения «господин—раб»

укрепления равенства оно, это равенство, делало свободу все менее доступной (А. де Токвиль)1.

4. Господство и смерть

В Новое время в Европе сформировалось некое особое право, связанное с появлением нового юридического су щества, которым стал суверен, а вместе с ним — особен ное «асимметричное» право суверена на жизнь и смерть своих подданных; «суверен здесь осуществлял свое право на жизнь, лишь приводя в действие свое право убивать или воздерживаясь от этого; свою власть над жизнью он маркировал лишь смертью, которую он был в состоянии потребовать», другими словами, это было право заставить умереть или право сохранить жизнь. Власть в этой ситуа ции выступала прежде всего как право захвата — вещей, времени, тел и жизни, — которое постепенно трансфор мируется в иную юридическую реальность — право обес печивать жизнь для всего социального организма, поддер живая и приумножая ее в этом процессе, однако «чудо вищная власть смерти» и здесь представляла себя в качестве «дополнения к власти, которая позитивным обра зом осуществляется над жизнью, которая берется ею управлять... осуществлять педантичный контроль над ней и ее регулирование в целом». Такая форма властвования проявилась в виде войны, т. е. ситуации, когда власть пре дает одну часть собственного населения тотальной смерти, гарантируя тем самым другой ее части существование2.

1 См.: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М., 1992. С. 495. 2 Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексу

альности. М., 1996. С. 239—241.

4. Господство и смерть

73

Если право господина на смерть подвластного могло быть обусловлено легитимированным статусом суверена или абсолютного монарха, то война как наиболее обезли ченная форма насилия использовала для этой цели уже со вершенно абстрактную атрибутику таких символов, как «родина», «народ», «государство». Власть, открыто не подчеркивая реально существующих различий в правовом положении тех или иных социальных групп и индивидов, тем не менее, выстраивала свою политику с учетом этой дифференциации: дихотомия «господство—рабство» от нюдь не устранялась из этого политического контекста, однако существенным образом маскировалась в неопреде ленной массе принимаемых властью нормативных актов и

впереплетении элементов политического господства, явно выходящего за всякие нормативные пределы. Монополь ное право государства на жизнь своих подданных в такой перспективе значительно расширялось, уже не ограничи ваясь только одним причинением смерти, в сферу его дей ствия стали входить и другие формы контроля и регламен тирования жизни подвластных, и многообразие этих форм все возрастало по мере совершенствования самой техники властвования.

М.Фуко вслед за Т. Гоббсом и Г. В. Ф. Гегелем про анализировал революционную роль абсолютной монархии

вформировании новых структур господства, выделив в качестве одного из важнейших ее инструментариев фактор «завоевательного насилия», роль абсолютной монархии в истории развития господства представлялась ему весьма неоднозначной; так, установление господства первона чально всегда было связано с завоеванием, порождающим

74 Глава 2. Легалистская диалектика отношения «господин—раб»

некий национальный дуализм, предполагающий динами ческое и конфликтное сосуществование двух частей на ции — «господ» и «покоренных», при этом первые отож дествляли себя с нацией как таковой, признавая вторых только «народом». Этот народ, состоящий из данников, крепостных и т. п., даже не рассматривался самой знатью как некая отдельная часть нации, он явно находился за ее пределами; монархия же в противовес этому ставила своей важнейшей задачей сформировать из всех этих «внена циональных» элементов некий новый класс, чтобы с его помощью ограничить всевластие знати; и в этой борьбе она активно использовала живую силу этого нового клас са, всемерно подстрекая его на выступления против свое вольной аристократии; «переход в руки монарха всей по литической власти, которой некогда обладало дворянство, происходит в основном в результате этих восстаний... во всех случаях поддержанных королевской властью и поль зовавшихся ее покровительством»1.

Только абсолютная монархия и могла позволить себе выстраивать такую систему господства, в которой при всем четко артикулированном сословном (т. е. юридически очерченном) делении сохранялся конкретный и персони фицированный властный центр. Вся область политическо го специфическим образом разделялась здесь на «экзоте рический» и «эзотерический» секторы властвования и управления, из которых именно последний становился от правным пунктом для формирующегося режима господ ства; Гегель полагал, что один из аспектов эволюции хри

1 Фуко М. Нужно защищать общество. СПб., 2005. С. 243—

245.

4. Господство и смерть

75

стианского мира (а именно содержавшийся в нем дуализм трансцендентного и имманентного, потустороннего и по сюстороннего) как раз и подготовил те самые социальные и политические условия, которые в дальнейшем привели к установлению абсолютного государства, где именно эзоте рическая и тайная, так называемая кабинетная политика абсолютной монархии будет в будущем пролагать путь не особенно нуждающемуся в каких либо легалистских обос нованиях господству.

XVII век в свою очередь породил так называемую ли тературу «арканов», в которой с юридической точки зре ния анализировались всегда имевшие место в государст венной политике, но тщательно скрываемые от «народа» «секреты власти»; в этой сфере существовал целый набор мер, создающих для успокоения подданных видимости не коего подобия свободы, системы декоративных учрежде ний, в «арканах» разрабатывались соответствующие тех ники и приемы, с помощью которых властители могли со хранять и обеспечивать общественное благо, порядок и безопасность. Сами «арканы» подразделялись на «арканы власти» и «арканы господства», именно в последних речь шла о защите и охране самих правящих особ при возникно вении чрезвычайных обстоятельств, в ситуации революций и восстаний, а также о средствах, которые позволяли бы положить конец всем этим эксцессам. В качестве специфи ческого «аркана господства» упоминалась и диктатура, це лью которой было прежде всего «устрашение народа путем учреждения такой властной инстанции, решения которой нельзя было обжаловать» (при этом «арканы господства» следовало отличать от тирании и злоупотребления силой). Как неотъемлемая часть системы государственного управ

76 Глава 2. Легалистская диалектика отношения «господин—раб»

ления, «арканы господства» противопоставлялись самим «правам власти и господства», «властные законы» состав ляли только основу «арканов», поскольку их основные принципы оставались неизменными в разных государствах и в разные времена, тогда как сами «арканы» могли ме няться в зависимости от политических и иных обстоя тельств; «властные законы» и «законы господства», кроме того, были «явлены взору», в то время как «арканы» пред ставляли собой исключительно тайные планы и практики, «помогающие сохранять властные права».

Таким образом, под «правом господства» понималось прежде всего исключительное публичное право, предо ставлявшее его обладателю в случае необходимости и в ин тересах поддержания общественного порядка и спокойст вия право вполне легально отступить от норм обычного права, ведь война и мятеж были двумя важнейшими об стоятельствами, при наличии которых это право могло быть применено; все правовые барьеры отступали перед ними, и действовать оно могло с оглядкой разве что на нормы лишь божественного права1.

В этих чрезвычайных условиях позитивное право ут рачивало собственную значимость, либо оставаясь пассив ным контекстом для функционирования «права господ ства» (инспирированного политической волей и «арканами господства»), либо вовсе исчезая из пределов правового пространства. Тогда же была окончательно сформулирова на и самая жуткая идея политического господства — идея монопольного права государства на причинение смерти, отнятие жизни у своих подданных, т. е. на право установ

1 См.: Шмитт К. Диктатура. М., 2005. С. 32—35.

4. Господство и смерть

77

ления окончательного предела своего господства над чело веком. В связи с этим одной из самых ярких демонстраций абсолютистского могущества и всевластия вплоть до конца XVIII в. в Европе оставалась процедура смертной казни. Власть над телом осужденного символически соотноси лась с претензией абсолютного монарха на полное господ ство над своими подданными; М. Фуко отметил, что ри туал «вооруженного закона», где государь проявляет себя нераздельно в двояком образе главы правосудия и воена чальника, вполне соответствует самому дуализму публич ной казни как действа, заключающей в себе сразу два ас пекта: битвы и победы. Смертная казнь как бы «торжест венно завершает войну, исход которой предрешен, войну между преступником и государем; она должна демонстри ровать огромную власть государя над теми, кого он сделал бессильными. Эта асимметрия, необратимое неравновесие сил — существенный элемент публичной казни»1.

Асимметрия — признак господства вообще и отноше ния «господин—раб» в частности. Смерть только край няя форма его проявления, наиболее же распространенный тип, в котором реализуется господство, — это все же тип трудовых отношений. Известно, что раб только в начале истории выступал в качестве жертвы и был предназначен для умерщвления, рутина исторического существования со временем поменяла его роль: он превратился в раба работ ника, в подневольного труженика. Труд не просто стал подменять собой смерть, он в видоизмененном образе на чал выполнять ее функцию: проникнутый насилием и ре прессией, труд превратился, по выражению Жана Бод

1 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.,

1999. С. 75—76.

78 Глава 2. Легалистская диалектика отношения «господин—раб»

рийяра, в феномен «отсроченной смерти». Нетворческий труд стал представлять собой медленную растрату труже ником своей жизненной энергии, т. е. постепенное умира ние в условиях несвободы, при этом господство здесь при нимало некий лицемерный образ помилования при условии обязательного труда, сохранения жизни (только мини мальным образом обеспечивая физическое и материальное существование подвластного ему труженика), даже ода ривания.

Труд (также и в форме досуга) заполнил всю челове ческую жизнь, выступая как репрессия и контроль, как необходимость постоянно чем то заниматься, как режим всеобщей мобилизации. Однако такой труд не являлся производительным в исходном смысле этого слова, он скорее зеркальное отражение самого общества, его во ображаемое, фантастический принцип его реальности, и в конечном счете он неосознанное или осознанное влечение к смерти. Ж. Бодрийяр подчеркивает эту внутреннюю связь, определяя труд как «медленную смерть», труд как отсроченная смерть противостоит немедленной смерти, выражающейся в жертвоприношении, которое по сути и является единственной альтернативой труду. Это в значи тельной мере проясняет гегелевскую генеалогию рабства: раб, которого перестают приносить в жертву и сохраняют в качестве престижного имущества в доме господина, от этого еще не становится «тружеником» — вплоть до мо мента, когда окончательно исчезнет угроза его смертной жертвенной казни, а сам он будет освобожден исключи тельно для труда. Другими словами, труд всегда вдохнов ляется «отсроченной смертью», и эта медленная смерть постепенно начинает ассоциироваться с самой экономиче

4. Господство и смерть

79

ской организацией жизни, тогда как быстрая и насильст венная смерть — с организацией жертвенной; отсюда — трудящийся всегда остается только человеком, которого не стали казнить и которому отказали в этой чести. Поэтому и труд выступает прежде всего как некий знак унижения, поскольку, отлагая смерть, он превращает человека в раба, обрекая его на бесконечное унижение, а именно жизнь в труде.

«В подобных символических отношениях сама суб станция труда и эксплуатации безразлична: господин все гда обретает свою власть прежде всего благодаря отсрочке смерти. Таким образом, власть, вопреки бытующим пред ставлениям, — это вовсе не власть предавать смерти, а как раз наоборот — власть оставлять жизнь рабу, кото рый не имеет права ее отдать. Господин присваивает чу жую смерть, а сам сохраняет право рисковать своей жиз нью»1, поэтому свобода опять остается только у господи на, а унижение — у труженика (вот почему один из самых употребимых лозунгов, провозглашаемых в борьбе угне тенных против угнетателей, — «свобода или смерть»). Освобождая, изымая раба из смерти, господин изымает его тем самым из «оборота символического имущества», что по существу и является насилием, которому он его пер манентно подвергает, заставляя служить рабочей силой. Но в этом и заключается тайна власти. Г. В. Ф. Гегель выводит в своей диалектике «господина и раба» власть господина именно из нависающей над рабом отсроченной угрозы смерти, труд, производство и эксплуатация в этой связи становятся только одним из возможных воплощений

1 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 103—104.

80 Глава 2. Легалистская диалектика отношения «господин—раб»

этой структуры власти, т. е. в конечном счете структуры смерти.

Революция не в состоянии вообще упразднить власть, понимаемую как отсроченную смерть, пока не бу дет устранена сама эта отсрочка, сам ее факт; поскольку власть состоит в этом факте «дарения без возврата», то «понятно, что власть господина, односторонне жалующе го рабу жизнь, будет упразднена лишь в том случае, если эту жизнь можно будет ему отдать — при смерти неотло женной. Иной альтернативы нет: сохраняя свою жизнь, невозможно упразднить власть, так как дарение остается необращенным». Поэтому и единственный способ уп разднения власти — это отдать свою жизнь, отвечая на отсроченную смерть немедленной смертью, поэтому и от правной точкой всякой революционной стратегии может быть только жест, которым раб «ставит на кон свою жизнь, тогда как ее умыкание и отлагание позволяет гос подину обеспечивать свою власть». Рабу и рабочему бес полезно отдавать свою жизнь господину и капиталу по немногу, по мере убивающего их труда, такое медленное самоубийство вовсе не является жертвоприношением, по скольку оно не затрагивает главного, а именно отлагания смерти, и лишь придает этому структурно неизменному процессу форму постепенного «источения»1. Таким обра зом, лишь реальная, неотсроченная смерть может стать ценой за освобождение от господства, однако сама заме на рабского состояния смертью означает также и нечто иное, лишающее даже такой перспективы, ведь сама смерть есть только усугубление воздействия все того же

1 См.: Бодрийяр Ж. Указ. соч. С. 104—105.